Если напряг с конспиративной квартирой, снятой в многоэтажке, можно посидеть в парке на лавочке, простой человек не обидится. А где тихо и неспешно побеседовать с людьми непростыми, обремененными связями в элитных кругах и привыкшими к тонкому обхождению? Не в кабак же его тащить, тем более что у него и там, наверняка, все знакомые – от бармена до последней шлюхи. «Коронные» агенты, поставляющие уникальную информацию из высших сфер, требуют, как диковинные оранжерейные цветы, особой атмосферы и микроклимата.
На контакте у Подседерцева были два таких агента. Кое-кто в службе имел и больше. Сам собой возник вопрос: где с ними работать. От идеи закрытого клуба отказались сразу, денег не напасешься. Как всегда, выручил случай.
На таможне погорел мало кому известный галерейщик. Ему бы, глупому, сначала стать купцом первой гильдии, как Третьяков, а потом уже открывать галерею. А он все сделал с точностью до наоборот. Пришлось крутиться, связываться с «черным налом», лебезить перед крупными клиентами, трястись от страха перед перекачанными «братками», из всей живописи больше всего ценившими портреты американских президентов на соответствующих купюрах, играть на самовлюбленности художников и при этом безбожно их обсчитывать. Немудрено, что в его багаже бдительная таможня обнаружила пять тысяч незадекларированных долларов и колье старинной работы – жить-то как-то надо.
Эту историю Подседерцев услышал на выставке, куда его затащила жена, питающая слабость к творческой среде.
Украшением выставки было печальное лицо галерейщика Никодимова. Он с достоинством принимал сочувственные рукопожатия, хмурил лоб и тяжело вздыхал.
Всклокоченная бородка и мировая скорбь в глубоко посаженных глазах делали его похожим на Солженицина во время нудных телепроповедей.
Подседерцев обратил внимание, что Никодимов все ближе и ближе смещается к столику, за которым блудливого вида девица из неистребимого племени «подруг художника» разливала сухое вино в пластиковые стаканчики. Что последует после того, как согбенная фигура Никодимова нарисуется на расстоянии вытянутой руки от столика, Подседерцев примерно представлял и решил не тратить времени зря.
Пока гости сосредоточенно разглядывали голых девиц, шлепающих босыми пятками по паркету в неком подобии вальса, и пытались найти сокровенные знаки в разноцветных разводах краски, заляпавших тела натурщиц (это действо назвали «боди-арт», хотя, если честно, кроме доступного нескромным взглядам женского «боди» присутствующих больше ничего не интересовало), Подседерцев взял под локоток Никодимова и увел в дальний угол зала. Там, под некой абстракцией из мутно-зеленых и. оранжевых пятен, и состоялась их приватная беседа. Через два дня мечта идиота обрела реальные контуры.
Прежде всего одним звонком в Таможенный комитет дело Никодимова из злостной контрабанды было переквалифицировано в нарушение таможенных правил.
Штраф заплатил кое-чем обязанный Подседерцеву предприниматель. Он же снял двухкомнатную квартиру в «сталинском» доме. После косметического ремонта на стенах развесили картины, оптом скупаемые Никодимовым у пока никому не известных художников. Теперь квартира на последнем этаже высотки получила звучное наименование «Салон Петра Никодимова», она же в секретных документах Службы фигурировала под кодовым обозначением «Прадо», в честь известного музея в Испании.
В квартире постоянно находилась дочка одного из сотрудников Подседерцева, получающая зарплату у Никодимова. В ее обязанности входило регулярно появляться на работе к десяти утра и закрывать двери в семь вечера. Категорически запрещалось трепаться по телефону больше получаса и приводить в салон знакомых обоего пола. Никодимова же предупредили, что при малейшей попытке подкатить к сотруднице и использовать служебное положение и свободное помещение в интимных целях его ждет кастрация без наркоза.
Но ему было не до этого. Никодимов воспрянул духом и затрепетал крылышками. Гаврилов, не откладывая в долгий ящик, прихватив с собой вооруженных автоматами охранников, встретился с прежней «крышей» Никодимова и вежливо объяснил, что в их услугах неизвестный меценат, прикормивший галерейщика, больше не нуждается. Осмелев и даже временно бросив пить, Никодимов развил такую бурную деятельность, что упитанные клиенты косяком пошли в салон, безропотно меняя классическую зелено-черную графику производства Казначейства США на модерновую живопись русских самородков. Даже предприниматель, добровольно-принудительно повесивший на шею ярмо мецената, повеселел. Усвоивший азы российской предпринимательской культуры, Никодимов регулярно приносил ему пухлый конверт с долларовым процентом от выручки.
О том, что салон нашпигован спецтехникой, никто не знал. Солидные дяди, выходящие из лифта, так примелькались, что вычислить, кто из них пришел по приглашению Никодимова, а кто – по вызову Подседерцева, было невозможно. Чтобы не запутаться, «своих» Служба приводила по нечетным дням. Если требовалось срочно встретиться с агентурой, не страдающие комплексами опера, играющие в сотрудников предпринимателя, посылали Никодимова «погулять на свежем воздухе», безбожно ломая ему график встреч с клиентурой.
Сегодня Подседерцев поступил именно так. Никодимов, узнав, что салон на вечер нужен «предпринимателю» для приватной беседы с партнером, только посопел в трубку. Дочка сотрудника, осоловевшая от безделья, радостно пискнула, узнав, что ее отпускают раньше положенного. Исчезла через минуту, оставив за собой шлейф французских духов, видно, и ей кое-что перепадало от богатеньких дяденек Никодимова.
Оставшись один, Подседерцев отключил всю прослушивающую и фотографирующую аппаратуру, проверил запасной выход, за дверью стоял опер, его он отослал в машину. Ни электронных, ни живых глаз и ушей в этот вечер быть не должно.
Было что-то странное в предстоящей встрече. Днем к нему в кабинет вошел сотрудник Управления делами, вежливый пожилой человек, доставшийся новым хозяевам Кремля в наследство от аппарата ЦК. Он никогда ничем не выделялся, в крупных подковерных сражениях, насколько знал Подседерцев, не участвовал, тихо и добросовестно «тянул свой участок работы», как выражались его прежние работодатели. На пенсию он давно уже наработал, может, поэтому им и решили сыграть. Он передал просьбу о срочной встрече от некого бывшего сотрудника ЦК, желающего проинформировать Службу о деле государственной важности. От себя лично, от имени просителя и серьезных людей, готовых подтвердить это письменно или устно, тихий сотрудник гарантировал полную серьезность просьбы и надежность неизвестного заявителя.
Подседерцев сделал было кислую мину, срочно выстраивая фразу вежливого посыла куда подальше: времени было в обрез, ко вторнику требовалось подготовить отчет об операции. Но услышав: «Вы его могли видеть на Ленинградском шоссе, дом 41», – понял, дело серьезное. Тренированная память тут же выдала справку – в этом доме посаженный «под колпак» Белов встречался с неустановленными личностями. Такие пересечения никогда не бывают случайны. Его мягко ставили в известность о степени осведомленности, позволяющей не просить, а требовать встречи.
Проводив ветерана аппаратной работы до дверей, – старик наверняка прямо от него пошлепал в кадры, подавать заявление об увольнении, свое дело сделал, можно и на покой, – Подседерцев запросил данные наружного наблюдения. «Наружка» снимала всех, входивших и выходивших из дома, пока в нем находился Белов. Он быстро нашел нужные фотографии: двое солидного вида мужчин шли к поджидающему их «вольво». В их фигурах не было затаенной неполноценности и суетливости «новых русских», по всему чувствовались солидность и неспешность, наработанные годами истинной власти.
Подседерцев от души выругался, влепив кулаком по холеным лицам на фотографии. Потом взял себя в руки, вызвал зама и четко и спокойно, как о давно решенном, отдал приказ:
– Подготовь «Прадо» для срочной встречи. Явка нужна мне лично. Если кто-то там крутится – гони в шею. Разбросай «наружку» вокруг дома. Второй бригадой «наружки» блокируй все подступы к Войковской. «Технарям» взять эфир на жесткий контроль. При малейшем признаке работы дистанционного слухового контроля – пеленговать и блокировать силами специальной группы. Хоть всех радиолюбителей с крыш посбрасывайте, мне все равно. Не дайте записать даже слова из «Прадо», ясно?
Зам вышел, и Подседерцев набрал номер телефона, оставленный ветераном ЦК.
– Приемная господина Салина, – раздался приятный женский голос.
– Здравствуйте, говорит Подседерцев из Службы Безопасности Президента.
– Минутку, соединяю!
«Господи! А ведь я даже не „прокачал“ этого Салина по оперативным учетам, вдруг с ужасом подумал Подседерцев. – Даже имени-отчества не знаю! Совсем голову потерял. – Он покосился на фотографии, все еще лежавшие на столе. – Интересно, кто из двоих он?»
– Назовите адрес и время, – раздалось в трубке.
В голосе за интеллигентной мягкостью сквозила жесткость привыкшего отдавать распоряжения.
– Космонавта Волкова, три, квартира сто семнадцать. «Салон Никодимова».
Через два часа.
– Хорошо, буду. И гудки отбоя.
* * *
Подседерцев внес поднос с кофейным сервизов Девчонка перед уходом из салона, как учили, успела сварить кофе. Гость прибыл вовремя, минута в минуту.
Окинув взглядом посетителя, удобно расположившегося в кресле, Подседерцев сразу понял, v кем предстоит иметь дело. Наследственный партократ. Сейчас, как и на фотографиях, глаза гостя были спрятаны за дымчатыми стеклами. Очки были по старой цековской моде монументальные, в тяжелой роговой оправе.
– Слушаю вас. – Он поставил поднос на стол, сел, заглянул в лежащую на столе визитку.
– Салин Виктор Николаевич, – подсказал человек, сняв очки. – Ныне представляю фонд «Новая политика». – Он чуть улыбнулся. – Кстати, до сих пор так и не понял, что в политике может быть нового.
– Действительно, – усмехнулся в свою очередь Подседерцев, успев вскользь глянуть на настольные часы – ампир производства подмосковного кооператива, один из «щедевров» Никодимова.
– Да, не будем тратить время. – Салин успел перехватить его взгляд. – Рекомендатели у меня были надежные. Иначе я бы к вам не пришел, а вы бы меня не приняли. О моей прошлой работе информированы?
– Комитет партийногоконтроля. Последняядолжностьоперативно-ответственный по особо важным делам. – Подседерцев выложил на стол кулаки. – Надеюсь, не на работу пришли проситься?
– Упаси боже! – наигранно ужаснулся Салин. – С компрадорской-то властью, как изволят выражаться Зюганов и компания? Меня же ампиловские бабки подловят в темном углу и побьют. – Он согнал с лица улыбку. – Компроматом интересуетесь?
– Этого добра у меня – во! – Подседерцев взмахнул ладонью над головой.
– Зря. Компры много никогда не бывает. – Салин положил на стол папку.
Накрыл ее полной холеной ладонью. – Вот здесь материал на одного человечка.
Маленького, но жадного. Если помните скандал с АНТом, была такая аферка в девяностом году. Что это было, активный зондаж, тонкая провокация тогдашнего правительства, хамство почувствовавших свободу воришек, сейчас уже не важно.
Дело старое, быльем поросло.
– Пока не понял, в чем суть. – Подседерцев нахмурился. Он точно знал, что уж к пресловутому АНТу, первым в перестроечном бардаке наладившему оптовую торговлю бесхозными танками, он никакого отношения не имел и по тогдашнему рангу иметь не мог. Неумелая работа комитетских «коммерсантов» выжала скупую большевистскую слезу у тогдашнего премьера Рыжкова и вышибла из высоких Совминовских кресел пяток полковников КГБ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104