А талантам, как давно убедился Гога, нужно многое прощать. Иначе они не работают. Чахнут, как дети, лишенные материнской ласки.
– Как в рекламе: мы сидим, а денежки идут, да? Вот все вы такие, мясоеды.
Резкие, а выносливости нет. Я мяса в рот не беру уже лет двадцать – и здоровее Давида. Хотя ему всего двадцать пять и он мастер международного класса. Но переживу я вас обоих. Веришь?
– Да причем тут моя вера? – Рованузо слабо улыбнулся. – Живи, сколько хочешь.
– Батоно Георгий, пожалуйста. – Давид двумя руками поднес трубку, Осташвили не глядя сгреб ее тяжелой пятерней.
– Але, Осташвили говорит. Ха, спасибо, дорогой. Как сам? Рад слышать.
Слушай, у моего хорошего друга жена решила запеть. Ай, ну хочет она петь, что теперь делать? Не топить же ее, тем более что он только что на ней женился.
Ха-ха! Ты вот что, дорогой, возьми ее к себе. Ну клипы-мипы, песенки ей подбери... Слушай, я же не говорил, что это новая Пугачева! Человек он уважаемый, сделай ему приятное, а? Молодец! Завтра она подъедет. Все, дорогой, спасибо. – Он не оборачиваясь передал трубку Давиду.
– Еще одна свистушка безголосая, – проворчал Рованузо. – Сколько же можно звездюлек плодить?
– Слушай, я же ее не в Большой театр устроил. Пусть попляшет девка, пока молодая. Ты, кстати, приход по новой партии товара посчитал?
– Давно. Отмыв этой партии займет две недели.
– А быстрее?
– Не получится. – Рованузо печально покачал головой. – Увы, Георгий, но тут даже я бессилен. У казино есть своя пропускная способность. Не может в него завалить народа больше, чем ходит всегда. И объем выигрышей не может подпрыгивать под потолок всякий раз, когда нам привозят партию товара. Так очень легко высчитать динамику, наложить на имеющуюся информацию и вычислить, откуда деньги. Опера же не дураки, зря, что ли, учили?
– А если запустить через все казино сразу?
– Я и считал для всех сразу, – вздохнул Рованузо.
– Хорошо. – Осташвили протянул ему листок факса. – Боливийцы к нам в гости собрались. Подготовь отчетность, наверняка полезут. Так, что еще? А, Давид!
Узнал насчет Журавлева?
– Да, батоно Георгий. – Давид открыл блокнот. – Из банка передали, фирма «Рус-Ин» резко пошла в гору. Кто-то передал ей хорошие концы в Монголию и Китай. Кредиты отдает в срок. На счету сейчас...
– Неважно. «Крыша» чья?
– Военные. Крутые.
– Все они крутые, только солдаты у них с голоду пухнут, – отмахнулся Осташвили. – А Журавлев, значит, безопасностью заведует?
– Да.
– Вот как? Хотел к себе взять, а он, сука, вывернулся.
– Мало ли на нас ментов работает, батоно Георгий!
– Этот не мент. Да и вообще – товар штучный. Башка лучше, чем у Рованузо работает. Ну и бог с ним! Пошли людей. Пусть наедут по полной программе.
Рованузо, ты Журавлева не знал?
– Нет. – Тот едва заметно вздрогнул.
– Опять спишь! Да не дрожи ты. Башка. Жаль, что не знал, он бы тебе срок в момент организовал. Ха-ха-ха! – Осташвили оттолкнулся ногами, и кресло на колесиках послушно отъехало от стола.
– Ну и что?
– А ничего. Можешь теперь спать спокойно. Кто не работает с нами, тот не работает против нас, во как сказал! – Осташвили развалился в кресле, закинув ногу на ногу, ожидая реакции, как артист аплодисментов.
– Можно отлить в бронзу, – буркнул Рованузо и забарабанил по клавишам калькулятора.
Осташвили развернул кресло так, чтобы увидеть стоявшего за плечом Давида.
Тот, как и ожидалось, изобразил на лице восторг. Старших Давид уважал, не в пример вечно всем недовольному Рованузо.
– Разберешься с этим Журавлевым как надо, возьму тебя к себе в партию.
Будешь возглавлять молодежь. Что-то типа комсомола. Договорились?
– Спасибо, батоно Георгий. – Лицо Давида залило краской.
– Ай, не красней, как девица! – Гога был доволен реакцией. – Обещал в люди вывести и выведу.
Человеческого сырья у Гоги было в избытке. После свистопляски, которую устроил Гамсахурдия, из Грузии чередой пошли многочисленные родственники, родственники родственников, друзья друзей и совсем уж незнакомые люди. Все надеялись получить свой кусок. Осташвили никому не отказывал, зная, что даже мелкая услуга в трудную минуту не забывается никогда. Помогал, пристраивая к делу. Выгода была двойная: приобретал верных людей и дело расширял.
Давида он приметил давно, но приблизил к себе после неприятной истории.
Гуляли свадьбу. Гога приехал как почетный гость с ключами от нового «мерседеса» в подарок молодым. Не успели выпить и закусить, как, вынеся двери, в зал ворвался спецназ.
Ловко и отработанно люди в черных масках рассыпались по залу, разобрав пространство по секторам обстрела. Старший, огромный верзила, молча ждал, пока сама собой не установится гробовая тишина. Потом не спеша подошел к отцу жениха, одним рывком поднял его на ноги и отволок к лестнице, ведущей на второй этаж.
Гога моментально сообразил, что к чему. Это был не просто наезд, это было хуже. Неделю назад отец жениха, Вахтанг, решил наехать на одну фирму. Гога отговаривать не стал, хотя были сведения, что в фирме имеет свой интерес один из вице-премьеров правительства. Теперь было ясно, что имеет, доказательства, можно сказать, перед глазами. В ладных, плотно сидящих серых комбезах и с ухоженными, но, по всему, бывшими в деле автоматами в руках. Все сразу поняли: не менты дешевые, хозяйский спецназ пришел устроить разбор по первому разряду.
Гога почувствовал, как оторвавшись от Вахтанга, взгляды присутствующих скрестились на нем. Надо было действовать. Лучше потерять жизнь, но уронить авторитет нельзя. Он встал и, отрешенно отметив, как напряглись спецназовцы, вышел из-за стола.
«Только бы не остановили! Один выстрел в потолок, и придется лечь. А ложиться нельзя. Нельзя!» – По спине, под шелковой рубашкой, юркнула горячая капелька пота. Гога задержал дыхание и шагнул вперед. По борцовскому прошлому знал: как бы ни было страшно, нужно сделать шаг к центру ковра, а там уже не до страха. Там – кто кого.
– Что встал? – Старший развернулся в пол-оборота и положил широкую ладонь на автомат.
«Все ясно. Стрелять никто не будет. Приказали опустить, падлы». – Гога ускорил шаг.
– Я – Георгий Осташвили, – сказал он. – Если есть вопросы, давайте говорить со мной.
Глаза старшего сквозь прорези в маске показались Гоге двумя черными дулами, уткнувшимися в грудь. Он слышал фамилию, не мог не слышать. А видел впервые. Наконец, он оттолкнул от себя Вахтанга и, поскрипывая новыми бутсами, подошел к Гоге.
– Просили передать этой срани, – старший кивнул на Вахтанга. – Надо знать свое место.
– Я понял. Еще что? – Гога чутьем борца уловил движение противника вперед и чуть отступил. Старший прошел мимо, обдав острым запахом военной ь формы.
Слава богу, не толкнул, не зацепил локтем или стволом. На такое неминуемо нужно было отвечать, а что начнется в зале, вцепись он в старшего, Гога боялся даже подумать.
Старший подошел к столу, ногой отодвинул стул вместе с сидящей на нем крашеной блондинкой из худосочных подруг невесты. Налил себе полный бокал шампанского.
– Еще просили поздравить молодых. – Он одним махом опрокинул бокал в прорезь маски, чмокнул губами и с хрустом раздавил бокал крепкими пальцами.
Сидящая рядом блондинка тихо ойкнула, когда сверху ей на колени посыпались мелкие осколки.
Спецназовцы как по команде сдвинулись к дверям, оставив командиру промежуток для отхода. Стволы автоматов хищно рыскали по рядам гостей, выискивая желающих вскочить и попытаться поднять шум. Таких не нашлось. Все сидели, как загипнотизированные.
В холле с грохотом захлопнулась дверь, потом взревел на полных оборотах движок отъезжающей машины, а в зале все еще висела нервная тишина.
«Сейчас начнется!» – Гога понял, что теряет драгоценные секунды. Еще немного, и гости начнут с шумом отбрасывать стулья. Хозяин оскорбил стол, за который собрал уважаемых людей. Такое не прощают. У всех были дела, может быть, и не менее опасные, чем у Вахтанга. Но никто не имеет право выплескивать свое дерьмо на гостей. Гога отчаянно пытался что-нибудь придумать, но уже весь выложился. Ни сил, ни азарта для новой схватки не осталось.
В этот момент на дальнем конце стола поднялся бледный от волнения Давид.
– Батоно Георгий. Дядя Вахтанг! – начал он срывающимся голосом. Все тут же повернули головы. – Я пью это вино за вас, старших. И пусть у этих поганых ментов будет столько счастья, сколько капель останется в этом бокале. – Он залпом выпил и хлопнул перевернутым бокалом по ладони. Потом поднял ее вверх, показав всем, что на ней нет ни капли.
Осташвили, пока еще никто не успел прийти в себя, бросился к столу, плеснул в первую попавшуюся рюмку и, отчаянно играя веселье, закричал:
– Ай, Давид! Ай, молодец! Иди ко мне, парень. Дай я тебя обниму. – Он широко раскинул руки. Пока Давид, смущенный от всеобщего внимания, выбирался из-за стола, Гога успел притянуть к себе бледного, как полотно, Вахтанга. – И ты, Вахтанг, стой рядом. – Он не стал ждать Давида, нельзя было упускать момент.
– Пьем за молодых, гости! Они переживут и нас, и наших врагов. За молодых!
Он с облегчением заметил, что руки многих потянулись к бокалам.
Сообразили, что Гога дает всем шанс с честью выбраться из мерзкой ситуации.
Через несколько показавшихся бесконечными мгновений стали вставать, протягивая через стол бокалы. Каждый хотел чокнуться с Гогой. Он махнул оркестру, притихшему на своем пятачке. Первой взвыла зурна, потом опомнился барабанщик.
Через секунду музыка и шум отодвигаемых стульев похоронили готовую взорваться тишину.
Он пошел вдоль длинного стола, хлопая по плечам мужчин и вежливо, чуть касаясь, чокаясь с женщинами. По пути перехватил Давида, обнял за плечи. Они у парня оказались литыми, надежными.
* * *
Осташвили, отгоняя воспоминания, потянулся до хруста. Подошел к окну, поднял жалюзи. В комнату ворвался бледный осенний свет. Толстые стекла были иссечены змейками дождя.
Окна офиса выходили прямо на Кремль. И это тешило самолюбие Гоги. Отсюда, с верхнего этажа гостиницы, хорошо просматривались внутренние кремлевские постройки, не видимые простым смертным, снующим вдоль неприступной для них стены. Этот рубеж Гога уже преодолел. Его дважды приглашали на торжественные приемы, но самым важным визитом за Стену он считал конфиденциальную встречу с одним высоким чиновником. Это уже было не просто подтверждением его статуса богатого и уважаемого человека. С ним считались, на равных, как ему показалось, обсуждая дела благотворительного фонда, через который шла львиная доля импортной водки.
Осташвили, как восточного человека, поразила византийская роскошь кремлевских внутренних покоев. Но было в ней то, чего не купишь ни за какие деньги и не поставишь в только что отстроенный особняк. Сами стены излучали спокойную уверенность. Это была Власть в ее максимальной концентрации. У него даже дух сперло, когда он понял магию Кремля. Любой, оказавшийся по другую сторону Стены, отгораживающей небожителей от смертных, понимает, что сюда входят раз и навсегда – или не входят вовсе. Вот и весь секрет.
«Раз и навсегда», – прошептал Гога, прищурившись на красные звезды. Все чаще он взвешивал шансы оказаться там. Навсегда. Отсюда, из офиса, где Рованузо щелкал на калькуляторе, играючи обсчитывая миллионы долларов, ежедневно прокачиваемые по счетам фонда, где все и вся принадлежало ему, Гоге Осташвили, это казалось возможным. Стоило только протянуть руку.
Искусство ближнего боя
Максимов время от времени поглядывал в зеркало заднего вида на притихшего на заднем сиденье Кротова. Сегодня его впервые на памяти Максимова везли в Москву. И впервые он увидел Кротова другим.
Машина уже ждала с работающим двигателем, а Кротов все еще не выходил из дома. «Начальство не опаздывает, оно, на фиг, задерживается», – прокомментировал Стас, лениво ковыряя во рту надкусанной спичкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Как в рекламе: мы сидим, а денежки идут, да? Вот все вы такие, мясоеды.
Резкие, а выносливости нет. Я мяса в рот не беру уже лет двадцать – и здоровее Давида. Хотя ему всего двадцать пять и он мастер международного класса. Но переживу я вас обоих. Веришь?
– Да причем тут моя вера? – Рованузо слабо улыбнулся. – Живи, сколько хочешь.
– Батоно Георгий, пожалуйста. – Давид двумя руками поднес трубку, Осташвили не глядя сгреб ее тяжелой пятерней.
– Але, Осташвили говорит. Ха, спасибо, дорогой. Как сам? Рад слышать.
Слушай, у моего хорошего друга жена решила запеть. Ай, ну хочет она петь, что теперь делать? Не топить же ее, тем более что он только что на ней женился.
Ха-ха! Ты вот что, дорогой, возьми ее к себе. Ну клипы-мипы, песенки ей подбери... Слушай, я же не говорил, что это новая Пугачева! Человек он уважаемый, сделай ему приятное, а? Молодец! Завтра она подъедет. Все, дорогой, спасибо. – Он не оборачиваясь передал трубку Давиду.
– Еще одна свистушка безголосая, – проворчал Рованузо. – Сколько же можно звездюлек плодить?
– Слушай, я же ее не в Большой театр устроил. Пусть попляшет девка, пока молодая. Ты, кстати, приход по новой партии товара посчитал?
– Давно. Отмыв этой партии займет две недели.
– А быстрее?
– Не получится. – Рованузо печально покачал головой. – Увы, Георгий, но тут даже я бессилен. У казино есть своя пропускная способность. Не может в него завалить народа больше, чем ходит всегда. И объем выигрышей не может подпрыгивать под потолок всякий раз, когда нам привозят партию товара. Так очень легко высчитать динамику, наложить на имеющуюся информацию и вычислить, откуда деньги. Опера же не дураки, зря, что ли, учили?
– А если запустить через все казино сразу?
– Я и считал для всех сразу, – вздохнул Рованузо.
– Хорошо. – Осташвили протянул ему листок факса. – Боливийцы к нам в гости собрались. Подготовь отчетность, наверняка полезут. Так, что еще? А, Давид!
Узнал насчет Журавлева?
– Да, батоно Георгий. – Давид открыл блокнот. – Из банка передали, фирма «Рус-Ин» резко пошла в гору. Кто-то передал ей хорошие концы в Монголию и Китай. Кредиты отдает в срок. На счету сейчас...
– Неважно. «Крыша» чья?
– Военные. Крутые.
– Все они крутые, только солдаты у них с голоду пухнут, – отмахнулся Осташвили. – А Журавлев, значит, безопасностью заведует?
– Да.
– Вот как? Хотел к себе взять, а он, сука, вывернулся.
– Мало ли на нас ментов работает, батоно Георгий!
– Этот не мент. Да и вообще – товар штучный. Башка лучше, чем у Рованузо работает. Ну и бог с ним! Пошли людей. Пусть наедут по полной программе.
Рованузо, ты Журавлева не знал?
– Нет. – Тот едва заметно вздрогнул.
– Опять спишь! Да не дрожи ты. Башка. Жаль, что не знал, он бы тебе срок в момент организовал. Ха-ха-ха! – Осташвили оттолкнулся ногами, и кресло на колесиках послушно отъехало от стола.
– Ну и что?
– А ничего. Можешь теперь спать спокойно. Кто не работает с нами, тот не работает против нас, во как сказал! – Осташвили развалился в кресле, закинув ногу на ногу, ожидая реакции, как артист аплодисментов.
– Можно отлить в бронзу, – буркнул Рованузо и забарабанил по клавишам калькулятора.
Осташвили развернул кресло так, чтобы увидеть стоявшего за плечом Давида.
Тот, как и ожидалось, изобразил на лице восторг. Старших Давид уважал, не в пример вечно всем недовольному Рованузо.
– Разберешься с этим Журавлевым как надо, возьму тебя к себе в партию.
Будешь возглавлять молодежь. Что-то типа комсомола. Договорились?
– Спасибо, батоно Георгий. – Лицо Давида залило краской.
– Ай, не красней, как девица! – Гога был доволен реакцией. – Обещал в люди вывести и выведу.
Человеческого сырья у Гоги было в избытке. После свистопляски, которую устроил Гамсахурдия, из Грузии чередой пошли многочисленные родственники, родственники родственников, друзья друзей и совсем уж незнакомые люди. Все надеялись получить свой кусок. Осташвили никому не отказывал, зная, что даже мелкая услуга в трудную минуту не забывается никогда. Помогал, пристраивая к делу. Выгода была двойная: приобретал верных людей и дело расширял.
Давида он приметил давно, но приблизил к себе после неприятной истории.
Гуляли свадьбу. Гога приехал как почетный гость с ключами от нового «мерседеса» в подарок молодым. Не успели выпить и закусить, как, вынеся двери, в зал ворвался спецназ.
Ловко и отработанно люди в черных масках рассыпались по залу, разобрав пространство по секторам обстрела. Старший, огромный верзила, молча ждал, пока сама собой не установится гробовая тишина. Потом не спеша подошел к отцу жениха, одним рывком поднял его на ноги и отволок к лестнице, ведущей на второй этаж.
Гога моментально сообразил, что к чему. Это был не просто наезд, это было хуже. Неделю назад отец жениха, Вахтанг, решил наехать на одну фирму. Гога отговаривать не стал, хотя были сведения, что в фирме имеет свой интерес один из вице-премьеров правительства. Теперь было ясно, что имеет, доказательства, можно сказать, перед глазами. В ладных, плотно сидящих серых комбезах и с ухоженными, но, по всему, бывшими в деле автоматами в руках. Все сразу поняли: не менты дешевые, хозяйский спецназ пришел устроить разбор по первому разряду.
Гога почувствовал, как оторвавшись от Вахтанга, взгляды присутствующих скрестились на нем. Надо было действовать. Лучше потерять жизнь, но уронить авторитет нельзя. Он встал и, отрешенно отметив, как напряглись спецназовцы, вышел из-за стола.
«Только бы не остановили! Один выстрел в потолок, и придется лечь. А ложиться нельзя. Нельзя!» – По спине, под шелковой рубашкой, юркнула горячая капелька пота. Гога задержал дыхание и шагнул вперед. По борцовскому прошлому знал: как бы ни было страшно, нужно сделать шаг к центру ковра, а там уже не до страха. Там – кто кого.
– Что встал? – Старший развернулся в пол-оборота и положил широкую ладонь на автомат.
«Все ясно. Стрелять никто не будет. Приказали опустить, падлы». – Гога ускорил шаг.
– Я – Георгий Осташвили, – сказал он. – Если есть вопросы, давайте говорить со мной.
Глаза старшего сквозь прорези в маске показались Гоге двумя черными дулами, уткнувшимися в грудь. Он слышал фамилию, не мог не слышать. А видел впервые. Наконец, он оттолкнул от себя Вахтанга и, поскрипывая новыми бутсами, подошел к Гоге.
– Просили передать этой срани, – старший кивнул на Вахтанга. – Надо знать свое место.
– Я понял. Еще что? – Гога чутьем борца уловил движение противника вперед и чуть отступил. Старший прошел мимо, обдав острым запахом военной ь формы.
Слава богу, не толкнул, не зацепил локтем или стволом. На такое неминуемо нужно было отвечать, а что начнется в зале, вцепись он в старшего, Гога боялся даже подумать.
Старший подошел к столу, ногой отодвинул стул вместе с сидящей на нем крашеной блондинкой из худосочных подруг невесты. Налил себе полный бокал шампанского.
– Еще просили поздравить молодых. – Он одним махом опрокинул бокал в прорезь маски, чмокнул губами и с хрустом раздавил бокал крепкими пальцами.
Сидящая рядом блондинка тихо ойкнула, когда сверху ей на колени посыпались мелкие осколки.
Спецназовцы как по команде сдвинулись к дверям, оставив командиру промежуток для отхода. Стволы автоматов хищно рыскали по рядам гостей, выискивая желающих вскочить и попытаться поднять шум. Таких не нашлось. Все сидели, как загипнотизированные.
В холле с грохотом захлопнулась дверь, потом взревел на полных оборотах движок отъезжающей машины, а в зале все еще висела нервная тишина.
«Сейчас начнется!» – Гога понял, что теряет драгоценные секунды. Еще немного, и гости начнут с шумом отбрасывать стулья. Хозяин оскорбил стол, за который собрал уважаемых людей. Такое не прощают. У всех были дела, может быть, и не менее опасные, чем у Вахтанга. Но никто не имеет право выплескивать свое дерьмо на гостей. Гога отчаянно пытался что-нибудь придумать, но уже весь выложился. Ни сил, ни азарта для новой схватки не осталось.
В этот момент на дальнем конце стола поднялся бледный от волнения Давид.
– Батоно Георгий. Дядя Вахтанг! – начал он срывающимся голосом. Все тут же повернули головы. – Я пью это вино за вас, старших. И пусть у этих поганых ментов будет столько счастья, сколько капель останется в этом бокале. – Он залпом выпил и хлопнул перевернутым бокалом по ладони. Потом поднял ее вверх, показав всем, что на ней нет ни капли.
Осташвили, пока еще никто не успел прийти в себя, бросился к столу, плеснул в первую попавшуюся рюмку и, отчаянно играя веселье, закричал:
– Ай, Давид! Ай, молодец! Иди ко мне, парень. Дай я тебя обниму. – Он широко раскинул руки. Пока Давид, смущенный от всеобщего внимания, выбирался из-за стола, Гога успел притянуть к себе бледного, как полотно, Вахтанга. – И ты, Вахтанг, стой рядом. – Он не стал ждать Давида, нельзя было упускать момент.
– Пьем за молодых, гости! Они переживут и нас, и наших врагов. За молодых!
Он с облегчением заметил, что руки многих потянулись к бокалам.
Сообразили, что Гога дает всем шанс с честью выбраться из мерзкой ситуации.
Через несколько показавшихся бесконечными мгновений стали вставать, протягивая через стол бокалы. Каждый хотел чокнуться с Гогой. Он махнул оркестру, притихшему на своем пятачке. Первой взвыла зурна, потом опомнился барабанщик.
Через секунду музыка и шум отодвигаемых стульев похоронили готовую взорваться тишину.
Он пошел вдоль длинного стола, хлопая по плечам мужчин и вежливо, чуть касаясь, чокаясь с женщинами. По пути перехватил Давида, обнял за плечи. Они у парня оказались литыми, надежными.
* * *
Осташвили, отгоняя воспоминания, потянулся до хруста. Подошел к окну, поднял жалюзи. В комнату ворвался бледный осенний свет. Толстые стекла были иссечены змейками дождя.
Окна офиса выходили прямо на Кремль. И это тешило самолюбие Гоги. Отсюда, с верхнего этажа гостиницы, хорошо просматривались внутренние кремлевские постройки, не видимые простым смертным, снующим вдоль неприступной для них стены. Этот рубеж Гога уже преодолел. Его дважды приглашали на торжественные приемы, но самым важным визитом за Стену он считал конфиденциальную встречу с одним высоким чиновником. Это уже было не просто подтверждением его статуса богатого и уважаемого человека. С ним считались, на равных, как ему показалось, обсуждая дела благотворительного фонда, через который шла львиная доля импортной водки.
Осташвили, как восточного человека, поразила византийская роскошь кремлевских внутренних покоев. Но было в ней то, чего не купишь ни за какие деньги и не поставишь в только что отстроенный особняк. Сами стены излучали спокойную уверенность. Это была Власть в ее максимальной концентрации. У него даже дух сперло, когда он понял магию Кремля. Любой, оказавшийся по другую сторону Стены, отгораживающей небожителей от смертных, понимает, что сюда входят раз и навсегда – или не входят вовсе. Вот и весь секрет.
«Раз и навсегда», – прошептал Гога, прищурившись на красные звезды. Все чаще он взвешивал шансы оказаться там. Навсегда. Отсюда, из офиса, где Рованузо щелкал на калькуляторе, играючи обсчитывая миллионы долларов, ежедневно прокачиваемые по счетам фонда, где все и вся принадлежало ему, Гоге Осташвили, это казалось возможным. Стоило только протянуть руку.
Искусство ближнего боя
Максимов время от времени поглядывал в зеркало заднего вида на притихшего на заднем сиденье Кротова. Сегодня его впервые на памяти Максимова везли в Москву. И впервые он увидел Кротова другим.
Машина уже ждала с работающим двигателем, а Кротов все еще не выходил из дома. «Начальство не опаздывает, оно, на фиг, задерживается», – прокомментировал Стас, лениво ковыряя во рту надкусанной спичкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104