На врача нажали сильнее – вспомнил внешность до деталей, по ним выходило – Крот. Из разговоров и мата вертухаев врач понял, что Кроту стало плохо, можно сказать, начал отбрасывать копыта. Лопухи открыли дверь, а двое зеков, перепрыгнув через Крота, набросились на конвой. Началась пальба. Одного сразу же срезали влет. Второго ранили в ногу. Шальной пулей зацепило и Крота.
Пуля пробила плечо, другой бы оклемался, но у Крота в тюряге сдало сердце, ему хватило. Кончился Крот на руках врача, к великой радости вертухаев. В бумажке написали – «от инфаркта», что, если разобраться, было почти правдой.
Журавлев услышал эту историю от агента и не поверил ни единому слову. Нет, мафия, когда надо, копает не хуже КГБ, это он знал. Если уж тертые зэки решили поверить в бред о спецконвое, ради доходяги открывшем двери, то причина проста:
Крота попросту замочили, а кто и за что – уже неважно.
Но Журавлев на оперативной работе был не первый год, и чужую игру умел чувствовать нутром. Он был уверен, что Крот переиграл его, вывернулся, как уж из кулака. С кем Крот заключил сделку и чем расплатился за свободу, в тот момент его уже не интересовало. Он отпустил стукача, запер двери конспиративной квартиры и впервые за много лет напился до потери сознания.
Случайности исключены

Заволжск, август 1994 года
Настя запрыгнула на подоконник, подтянула под себя ноги.
– Стены какие толстые, – она провела ладонью по шершавому камню. – Умели раньше строить.
– Не умели, а любили, Настенька. Под богом жили, халтурить грешно было.Виктор невольно залюбовался ее тонким силуэтом в стрельчатой нише. Дневной свет проходил сквозь тонкую маечку, подчеркивая каждую линию тела.
– Интересно, почему коммуняки так любили устраивать тюрьмы и психушки в монастырях? Вообще-то понятно, стенки толстые, комнат много...
– Слишком прямолинейно. – Виктор поправил очки. – В монастыри всегда ссылали неугодных. Не большевики первыми превратили Соловки в тюрьму. Просто монастырь для того и создавался, чтобы в нем заканчивалась мирская жизнь задолго до смерти. А где это произойдет, в келье или каземате, уже не важно.
Кстати, монастыри в то время были и центрами психиатрической помощи.
– И как тебе здесь, среди психов?
– Они не психи, Настя. Они – больные. Чуть больше, чем мы.
– А в Москве тебе психов и больных не хватало, да? – вскинула голову Настя.
– Опять ты за свое...
– Вить, ты, конечно, всегда был немного того, – она покрутила пальцем у виска. – Но не до такой же степени. Кончится тем, что сопьешься или сядешь на иглу, благо, наркота халявная.
– Исключено. – Он встал из-за стола, подошел к ней и положил руку на плечо. – Ты такая теплая...
– Ой, Вить, только не надо! – Она слегка боднула его в грудь. – Два года прошло. Это ты на острове живешь, а я в Москве. Со всеми истекающими последствиями, как говорит мой папочка.
– Как он, кстати? – Ладонь по-прежнему осталась лежать на ее плече, и пальцы покалывало от мягкого тепла разогретого солнцем тела.
– Скрипит потихоньку. Привет не передавал. Никто, даже твои, не знают, что я тебя нашла.
– И как же это удалось?
– Папа всегда говорил, что у меня незаурядные способности к личному сыску.
– Это когда ты его с очередной пассией выслеживала?
– Ха-ха-ха! Было по малолетству... А ты помнишь?
– Я все помню, Настя.
– Господи, – она уткнулась лицом ему в грудь, – и зачем же ты уехал, Кашпировский ты мой! Все было бы иначе...
– Зачем, зачем... – Он крепко обнял ее, поцеловал горячие от солнца волосы.
– Так, Ладыгин, брысь на место! – неожиданно встрепенулась Настя, сбрасывая его руки. – Врач не должен пользоваться минутной слабостью пациента, пусть и бывшей жены.
– Тем более – соблазнительной женщины, – попытался подыграть ей Виктор.
– Витюш... – Она посмотрела ему в глаза. – Не надо. Ты же всегда рассудком жил. Вот и сейчас подумай, что нас ждет. А ждет нас – максимум! – скоротечная любовь на служебной кушетке. А я от блицкригов как-то отвыкла. Не тот возраст.
– Значит, на ночь не останешься?
– А что это изменит? Ну, хорошо будет, даже уверена, что хорошо. А потом?
Ты отсюда не уедешь, я здесь не останусь. Зачем ворошить старое, Витя?
– Ты права, – Он убрал руки. Постоял немного, потом вернулся за стол и закурил. – А ты научилась придавать этому несколько большее значение...
– Любая баба хочет только по любви, что тут такого? Жадность со временем проходит, и вдруг понимаешь, что хоть в этой сфере количество не переходит в качество. Вот такая диалектика.
– Да уж, – вздохнул он. – Тут Гегель, конечно, лопухнулся.
– А ты стал похож на монаха. В белой рясе. – Она из-под ладони посмотрела в глубь кельи, где в темном углу стоял его стол. – Что ты там делаешь?
– Курю.
– Надулся. – Она легко спрыгнула с подоконника. – Вить, ну что тебя здесь держит? Знаешь, сколько сейчас психиатры в Москве заколачивают? Захотел бы работать в клинике, мама бы устроила в любую.
– Вот-вот. – Он снял очки и погладил тонкими пальцами переносицу. – Один приятель открыл медицинский кооператив, меня звал. Говорил, самое перспективное – вкладывать деньги в медицину, туалеты и морги. Люди, дескать, всегда будут болеть, хотеть в туалет и умирать. Независимо, есть у них жратва или нет.
– Ну и правильно говорил.
– Только пристрелили его очень скоро. Не успел разбогатеть.
– Знаешь, кто не рискует...
– Тот пьет водку на чужих поминках, – окончил за нее Виктор. – А главное, мне это неинтересно.
– Конечно, здесь куда интереснее! Первый парень на деревне... Вернее, на острове.
– Здесь работа. Ты же тоже любишь свою работу.
– Не-а. – Она вскинула руки, собрав волосы на затылке. – Я не работаю, не пашу, не вкалываю и не заколачиваю бабки. Я, Витюш, живу! Сейчас работа журналиста полностью соответствует моему представлению о жизни. Мне интересно так жить, и все. Завтра проснусь, захочется жить иначе – сменю работу.
– А для меня это больше, чем образ жизни.
– Нашла коса на камень! – Она хлопнула себя по узким бедрам, туго обтянутым джинсами. – Какая местная Фекла тебя приворожила, а?
– Кто о чем, а баба о бабе! – рассмеялся Виктор. – Мужик он, мужик.
– Вот тебе раз! Ну-ка, колись, бывший благоверный. До каких это глубин разврата вы дошли в этом святом месте?
– Ты даже не представляешь, – сказал он неожиданно серьезно.
– Не поняла.
– О Мещерякове не слышала? – Не-а, – легко соврала Настя.
– Был такой крупный исследователь, пока друзья не сожрали.
– Профессор, наверное?
– Нет. Докторскую защитить дали, а дальше не пустили. Да и докторская была на закрытую тему.
– Как диссидентам через задницу вкатывать краткий курс истории партии?
– Ну зачем так? Он... – Виктор резко встал, в два шага пересек келью и распахнул дверь в коридор. Дверь, как и все здесь, была без ручек, открывалась специальным крючком. Прислушавшись к гулкой тишине, Виктор мягко закрыл дверь, тихо щелкнул замок.
– Па-ра-но-йя, – по слогам произнесла Настя, покрутив пальцем у виска.Шиза косит наши ряды, ага?
– Показалось. – Виктор сунул крючок в карман халата.
– Ну-ну... Так что там Мещеряков?
– Он одним из первых начал проводить эксперименты по расширению сознания, – сказал Виктор, возвращаясь на место.
– А! – разочаровано протянула Настя, отворачиваясь к окну.
– "Бэ"! Это основа психотронного оружия. Американцы развернули поисковые работы лет семнадцать назад. Сначала пытались поставить сознание под контроль.
Была у них такая программа «МК-Ультра». Лоботомия, методики по снижению агрессивности и попытки аппаратного управления эмоциями и поведением.
– Знаю, знаю! Лоботомия – это когда через дырку во лбу спицей в мозгах ковыряют. В кино видела. Хорошо америкашкам, им бабки девать некуда, – равнодушно бросила Настя.
– Нет! – Виктор хрустнул пальцами. Чувствовалось, что этот спор он ведет давно и сейчас рад новому слушателю. – Они отработали и закрыли эту тему, и переключились на ее антипод. Очевидно, пришли к выводу, что управлять сознанием, не разрушая его, нельзя. В результате можно получить не управляемое общество, а палату буйнопомешанных. Значит, следовало искать подходы к управляемой эволюции сознания. А наиболее тщательно этот вопрос проработан в системах тайных обществ и религиозных сектах. И практически у каждого народа в рамках этнической культуры существует шаманство – как синтез методик расширения сознания. Доведенный до утилитарной простоты.
– Бред в трамвае! Ты сюда прибежал за Мещеряковым, это понятно. Так сказать, из платонической любви к научному светилу. А он как на этих выселках оказался?
– Именно – на выселках! Он тут на правах ссыльного поселенца.
– Напортачил с подопытными кроликами? – Настя через плечо посмотрела на возившегося с зажигалкой Виктора.
– М-м, – кивнул тот головой, выпустив из ноздрей дым. – Часть экспериментов шла с использованием галлюциногенов. Эти препараты вызывают у подопытных неуправляемый поток зрительных образов, в просторечии именуемых галлюцинациями.
Самый ходовой препарат – ЛСД. Он простого смертного на полчаса превращает в гения. Некоторые, увы, не выдерживают. Но что поделать, брак лабораторного материала бывает при любом опыте.
– На том и погорел, значит, Лысенко от психиатрии. Людишек не жалко?
– Это были добровольцы, – коротко бросил Виктор.
– Не из числа «подрасстрельных»?
– Брось, – он брезгливо поморщился. -На таких проводят опыты по управлению сознанием. А методики высшего уровня рассчитаны на элиту. Значит, и кролики, как ты выразилась, должны быть элитными.
– Вот почему в стране колбасы не хватало. Кто космос завоевывал, кто кроликов наркотой долбил, – хитро улыбнувшись, поддела его Настя.
– Демократка несчастная! Нельзя же строить общество из расчета на жующих.
Это будет высоко организованное стадо жвачных, а не человеческое сообщество.
Вопрос стоит о выживании человека как вида. Или управляемая эволюция, или деградация до стада жвачных – альтернативы нет.
– Фашизм какой-то, – передернула острыми плечами Настя.
– Технофашизм. Еще услышишь этот термин. Очень скоро его запустят в массовое сознание, и ваша пишущая братия, как всегда ни черта не разобрав, станет обмусоливать его, как мои дебилы ложку.
– От твоих слов мороз по коже.
– Чем больше будет рождаться уродов, чем больше крови прольют расплодившиеся маньяки, тем быстрее до средних умов дойдет, что ими пора управлять. И как всегда, они с готовностью подчинятся новому лидеру эпохи технофашизма. Но перед этим мы должны помочь лидерам стать на ступень выше, стать богочеловеками. А это значит, взять жизнь в свои руки и принять на себя всю ответственность за тех, кто ниже. Исследования идут по всему миру, Мещеряков не единственный. Мы можем научит сильных быть сильными.
– А стадо жвачных – быть управляемым, да?
– В принципе, правильно, – кивнул Виктор.
– Ой, а кто это? – Настя подтянулась, оторвав ноги от пола.
– Где? – Виктор закрыл глаза, чтобы не видеть ее тонкие щиколотки, выглянувшие из-под задравшихся штанин.
– К реке пошел. Невысокий такой. На Аль Пачино похож, только седой.
– А! Это любимец Мещерякова. Некто Кротов.
– Кролик подопытный?
– Нет, что ты! Мещеряков привез, его с собой. Здоров, насколько можно быть здоровым.
– А что он тогда здесь делает?
– Живет, – пожал плечами Виктор. – Мещеряков просил не заниматься им, вот я и не лезу.
– Слушай, Вить! Его не КГБ в психушку упек, а?
– Нет, насколько я знаю.
– Жаль.
– В каком смысле?
– Тему ищу. Я недавно у одного бывшего кагэбэшника интервью брала. Не тема – песня! «Полковник Журавлев – герой невидимого фронта, жертва перестройки».
Хотела материал испанцам продать. Так зарубили, сволочи! Ни денежек, ни славы.
Отдай Кротова, а?
Он тихо подошел сзади, провел пальцами по полосе кожи между майкой и ремнем джинсов, Настя вздрогнула и прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104