Пенкин, конечно, удивился, это Виталий уловил по его глазам, но больше он ничем своего удивления не выдал.
– Сейчас, – коротко сказал он и отошел.
Через некоторое время Галя, улыбаясь, сказала Виталию:
– Что-то Григорий Данилович вами заинтересовался. Ребята даже смеются. Вы уж не обижайтесь, если он о чем спрашивать вас будет. Служба такая.
– Конечно, – согласился Виталий. – Я понимаю.
А потом к нему подошел один из парней и негромко сказал:
– Слышь, Виталий. Выйди на крыльцо, покури.
– Это почему?
– Поговорить с тобой хотят, – парень усмехнулся. – Да ты не боись. Это он так, бдительность выказывает.
Так они с Пенкиным оказались одни на крыльце. И Виталий отметил про себя, что младший лейтенант проявил неплохую находчивость.
– Для начала, Григорий, посмотри мое удостоверение, – сказал Виталий.
Тот молча взял удостоверение и наклонился к освещенному окну рядом с крыльцом, потом вернул его и серьезно сказал:
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант.
Виталий коротко ввел его в курс дела. И в заключение сказал:
– …Значит, завтра с утра дежурите у заправочной. Обычная проверка документов. У них, конечно, будет все в порядке. Хорошо бы проверить документы у обоих. Запомните все данные там. Вот вам на всякий случай фотороботы, помогут узнать этих деятелей. Об их приезде сразу известите меня. Я буду у Терентия Фомича. Больным скажусь.
– Слушаюсь.
– Это не все. Главное – организовать их задержание. Они, как всегда, ночевать останутся. Доложите начальнику райотдела, он знает о моем приезде. Операция по задержанию поручается ему. Предупредите: водитель – особо опасный преступник. За ним убийство.
– Слушаюсь.
– Погоди, еще не все. Задержанных немедленно доставить в Москву. На Петровку. К полковнику Цветкову.
Он в курсе дела. Вот теперь все.
– Слушаюсь. – все так же напряженно в третий раз повторил очень серьезный Пенкин и даже для чего-то козырнул.
Он впервые участвовал в такой сложной и ответственной операции, поэтому сейчас очень волновался и боялся выдать свое волнение. От этого еще Пенкин был так краток. Ему казалось, что слово «слушаюсь» он произносит, как надо, спокойно и твердо, а за то, как он произнесет другие слова, Пенкин сейчас поручиться не мог.
Они вернулись в комнату, где играла музыка. Лишь в первый момент их появление привлекло чье-то внимание.
А потом Лиля поставила, наконец, на проигрыватель новую пластинку Высоцкого, которую она берегла и не хотела ставить с самого начала. И Высоцкий запел. Его сиплый, надорванный, отчаянный голос сразу заворожил и наэлектризовал всех, слова песни били по нервам, по слуху, и присутствующие мгновенно забыли обо всем, жадно ловя каждое слово.
А Высоцкий все пел и пел, одна песня сменяла другую, он пел о неловкой, трудной, неуютной жизни, о надорванном сердце, о суровой, проклятой судьбе, о любви далекой, желанной и святой. И все вокруг затихли. А Виталий вдруг подумал о великой силе певца, о великом его таланте, который не оставляет равнодушным никого, кто бы его ни слушал, вот и этих, совсем, казалось бы, простых, ни в чем еще не искушенных парней и девчат в далекой, затерянной среди полей и лесов деревушке. Да, пел подлинно народный артист, и в любом уголке необъятной страны его слушали так же восторженно и жадно, как сейчас здесь, эти ребята, совсем простые ребятишки. «Впрочем, сейчас нет «совсем простых» людей, – подумал Виталий, – все начинают видеть и понимать многое вокруг. И Высоцкий будит в их душе еще пока смутные, но тревожные и сильные чувства, которые надолго останутся с ними, сделают их самих потом сильнее и чище».
Вновь и вновь слушали эту новую пластинку, напряженно и задумчиво, то вздыхая, то сглатывая подступивший к горлу комок.
А вскоре затем стали прощаться.
Галя и Виталий пошли вместе со всеми. По темной, скользкой от грязи, неровной улочке двинулись целой гурьбой. У двоих из ребят оказались с собой фонари, поэтому удавалось обходить самые большие лужи. Девчата, оступаясь, визжали, парни хохотали. На каждом углу кто-то из компании прощался и исчезал в темноте.
Когда шли, где-то в стороне снова раздался уже знакомый Виталию свист. Однако никто не обратил на него внимания. «Привычно это им, наверное», – отметил про себя Виталий. И когда свист раздался вновь, уже ближе, тоже не обратил на него внимания.
Наконец они с Галей простились с остальными и свернули за какой-то угол. Виталий признался себе, что в темноте он тут совсем не ориентируется, и целиком положился на Галю, которая, напротив, чувствовала себя вполне уверенно. Ей, казалось, было даже приятно слегка командовать этим долговязым и добродушным московским парнем.
Новая улочка, по которой они теперь шли, была освещена редкими фонарями. Они, как светлячки, мерцали в кромешной тьме, обозначая все же направление, по которому следовало идти, и кое-как высвечивая желтый кружок вокруг столба, на котором висели.
Галя и Виталий пробирались от одного кружка света к другому, мимо темных, уснувших изб, временами держась за чей-то забор или за руку друг друга и весело переговариваясь.
Неожиданно за их спиной послышались торопливые шаги и чьи-то возбужденные голоса. Кто-то крикнул:
– Эй, Галка, подожди!.. Стой, говорят!..
Виталий насторожился. Но Галя, остановившись под очередным фонарем, уверенно и спокойно откликнулась, вглядываясь в темноту:
– Ты, что ли, Леня?
Догонявшие приблизились. Их было человек шесть или семь, лица различить было невозможно. Один из подошедших грубо спросил, указав на Виталия:
– Этот?
– Этот, – подтвердил другой голос.
И тогда первый из парней внезапно и пружинисто кинулся на Виталия, и тот не успел до конца увернуться.
Тяжелый, плотный удар пришелся в плечо, и боль прошила грудь. И сразу вперед кинулись остальные парни.
– Ребята, что вы делаете!.. – отчаянно закричала Галя, хватая кого-то из дерущихся и пытаясь оттащить в сторону. – Отпустите его!.. Слышите?
Виталий упал вовремя. Двое из нападавших, оступившись, тоже упали, и на них навалились остальные, в темноте не сразу разобравшись, где кто. А Виталий, чуть откатившись в сторону, отбросил от себя одного из парней, затем другого. Двое валялись в грязи, а Виталий выбрался, наконец, из кучи. Его душила ярость, на секунду даже охватило ощущение подлинного боя, к которому его готовили все три года в армии, а последние годы в МУРе.
Но даже в этот миг он не потянулся к пистолету под мышкой, подсознательно ощутив разницу между хулиганским, жестоким, но неопытным наскоком этих выпивших парней и по-настоящему опасной, бандитской засадой.
В этот миг кто-то снова ударил его, уже в лицо. Виталий ощутил на губах соленый вкус крови. И тут, как ни странно, к нему вернулось хладнокровие. Следующий удар его был тоже жесток, но уже и расчетлив; парень, вскрикнув, опрокинулся навзничь и пополз куда-то в темноту.
– Ребята, ребята!.. – плача, кричала Галя, пытаясь растащить дерущихся. – Что вы делаете!.. Перестаньте!.. Как не стыдно!..
И тут кто-то неожиданно ударил ее, зло крикнув:
– Пошла отсюда, стерва!..
– А-а! – Галя схватилась за лицо.
Неожиданно раздался близкий выстрел.
И сразу же вслед за ним из темноты вынырнула длинная, черная тень и с клокочущим, злобным рычаньем кинулась на одного из нападавших, сбила с ног и вцепилась в ворот куртки. И новый вопль огласил улицу.
– Алдан, не смей! – испуганно крикнула Галя, все еще прижимая руку к лицу.
А Виталий мертвой хваткой уже зажал другого парня, чувствуя в нем какую-то знакомую, враждебную силу, знакомое сопротивление сильного тела, и от этого все безжалостнее сжимая его и подавляя последнее сопротивление.
Тут-то и появился в слабом свете ближайшего фонаря запыхавшийся Терентий Фомич с ружьем в руке.
– Это что ж такое, а? – сипло и грозно воскликнул он. – Это что еще за разбойники-бандиты?!. Алдан, держать! – крикнул он собаке.
– Папа! – в слезах кинулась к нему Галя. – Смотри, чего они делают!..
– Ага, вижу, – уже спокойнее отозвался Терентий Фомич. – Энтот валяется, и тот на карачки никак встать не может. Крепко ты их, сынок, – уважительно обратился он к Виталию и добавил, кивнув на скрюченную фигуру парня, которого тот продолжал удерживать. – Да брось ты его! Он свое получил, пусть теперь ползет до мамки, там тоже свое получит, чтоб ему пропасть! Вона, как те, видал? – он указал рукой на убегавших парней и крикнул им в догонку. – Эй! Своих чего бросили! Тащи по домам!.. А вас я опознаю!.. Усе равно опознаю и на правлении доложу! У-у, анафемы!.. – он погрозил кулаком вслед убегавшим и снова посоветовал Виталию, брезгливо взглянув на парня, которого тот держал. – Да брось ты его!
– Не-ет, – тяжело отдуваясь, помотал головой Виталий. – Этот первый полез. Я хочу ему два слова сказать.
В это время в соседних избах уже стали зажигаться огни. Кто-то высунулся из окошка, кто-то крикнул:
– Эй, дядя Терентий, чего там пуляешь?
А с другой стороны улицы донеслось:
– Терентий, подсобить аль нет?
– Все, граждане, все! – крикнул в ответ Терентий Фомич. – Разговор окончен, дело тоже! Спать ступайте! Алдан, ко мне!
Собака спрыгнула с поваленного ею парня, который, видимо, боялся не только шелохнуться под ней, но даже вскрикнуть, и неохотно подошла к хозяину, по дороге ткнувшись мордой в колени Гале, словно проверяя, цела та или нет. И девушка ласково провела рукой по ее морде.
А Виталий подтащил схваченного им парня ближе к фонарю и, прислонив к забору, попытался его рассмотреть. Что-то в нем показалось знакомым, хотя видно было плохо и физиономия парня была вся в грязи.
– Как звать? – строго спросил Виталий.
Парень пошевелился, вскрикнул, осторожно потер затекшую шею и угрюмо буркнул, отводя глаза:
– Тебе не все равно?
– Говори, говори. Все равно опознаем.
– Ну, Прохор…
– А-а, – зло произнес Виталий. – Старый знакомый. Ты, значит, и трезвый на людей кидаешься?
– А ты девок наших не трожь…
– Вот что. Ты, оказывается, рыцарь, да? – насмешливо произнес Виталий. – Знаю, какой ты рыцарь. Видал в Доме приезжих еще утром. Правду говорить будешь или под замок тебя сажать?
– На работу мне с утра… А ты лучше уматывай отсюда.
Прошка постепенно приходил в себя, и с приливом сил явно прибывала и наглость. Теперь он уже не отводил глаз.
– Так, так… – Виталий внимательно сверху вниз посмотрел на парня, все еще сидящего возле забора, потом спокойно, даже как-то покладисто, спросил: – И когда же мне уматывать, Проша?
Тот бросил на него подозрительный взгляд исподлобья, как бы не веря его новому тону, и хмуро сказал:
– Утром валяй.
– До одиннадцати? Как велено-то?
Прошка, уже не скрывая удивления, посмотрел на Виталия и, видимо, машинально сказал:
– Велено поране.
– Эх, Проша. Негостеприимный ты человек, – с сожалением произнес Виталий. – Сам до дома доберешься или помочь?
В этот момент к ним приблизился Терентий Фомич и сердито сказал, оглядев сидевшего на земле Прошку:
– Доберется, доберется. Я ему не доберусь. И этих чтоб забрал немедля, понял? – он указал на двух оставшихся парней.
Впрочем, один уже поднялся на дрожащих ногах и даже попытался двинуться с места, нелепо взмахнув руками. Второй еще стоял на четвереньках и, то подвывая, то матерясь от неутихающей боли, никак не решался оторвать руки от земли. К нему важно подошел Алдан, понюхал и, казалось, с явным отвращением отошел к Гале.
– Пошли до дому. Провожу вас, так и быть, – прохрипел осипшим от волнения голосом Терентий Фомич, обращаясь к Виталию. – А то еще не ровен час… Да нет! – перебил он сам себя. – Не бывало у нас такого. Ну, разве что, по пьяному делу, между собой чего затеят. А так, понимаешь, бандой целой на одного, да еще приезжего… Ох, Прошка, – сердито добавил он, погрозив кулаком. – Ох, достукается он у меня, сукин сын!..
Втроем они отправились домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53