Мы с Барни вдвоем спрятались за одним толстым стволом.
В кого они, к дьяволу, стреляют? – прошептал я.
– Мы – единственные американцы, которые зашли так далеко от реки, – прошептал мне Барни в ответ.
– Но не похоже, что они стреляют в нас. Звук пулеметной очереди становился громче.
Я ухмыльнулся.
– Он стреляет наугад: просто водит пулемет веером в надежде попасть в кого-нибудь.
– Звук все громче.
– Знаю, – сказал я и вытащил гранату.
Когда звуки выстрелов стали уж совсем громкими, я вырвал чеку, размахнулся и бросил гранату.
Раздался взрыв, потом мы услышали вопль, за которым наступила тишина.
Мы пошли дальше.
Через пару часов, когда мы продолжали наш путь по влажным джунглям, солнце стало безжалостно палить, проникая сквозь ветви деревьев. Японцев мы больше не видели.
Еще один парень из нашего взвода, Роббинс, отыскал нас около четырех часов.
– Походите еще полчаса, – сказал он, – а потом возвращайтесь с докладом к нашему командиру.
И он отправился назад.
Мы уже собирались в обратный путь, когда Монок дотронулся до моей руки.
– Смотри, – сказал он.
Это было первое, что он мне сказал.
Но тут и говорить было нечего: он указывал на японский патруль, по крайней мере вдвое превышавший наш по количеству. Япошки направлялись в нашу сторону.
– Отваливаем отсюда, – сказал я Барни. Он махнул Толстому, Фремонту и Уйти, шедшим справа от нас, как раз параллельно японцам. Которые засекли их.
Мы открыли по ним пулеметный огонь. Пули плясали на груди Уйти, и он, как бы в ответ, тоже приплясывал, а потом упал в кусты. Кровь ручьем полила из ран на его груди. Пригнувшись, мы побежали к нему: япошки еще не заметили нас, а Уйти пропал у них из вида.
Толстый, Монок и Фремонт были уже рядом с Уйти. Дьявол, я не знал, что с д'Анджело.
– Вот черт, – выдохнул Уйти. – Я все еще жив.
– Ты получил ранение стоимостью в миллион долларов, приятель, – сказал я ему уверенно. – Ты обязательно вернешься домой.
– Похоже... война закончилась для меня, – произнес он, улыбаясь, но глаза его уже затуманились.
– Давайте сделаем ему носилки, – предложил Толстый. – Из наших брезентовых курток.
– Да, – поддержал его Фремонт. – Мы должны попробовать отнести его назад.
Мы сделали какую-то подстилку, и Толстый, Монок и Фремонт, пригибаясь, понесли Уйти, а мы с Барни взяли все ружья. Мы продвигались медленно, стараясь не шуметь. Никакого намека на японский патруль. Может, они решили, что достали нас своими выстрелами, а может, продолжали свой путь.
Мы прошли около пятидесяти ярдов, как вдруг – тра-та-та-та-та – сбоку от нас застрекотала пулеметная очередь.
Толстый и Монок закричали. Это был крик боли, который ни с чем не перепутаешь. Пулеметная очередь прошила их ноги. Носилки упали, и Уйти упал в кусты. Фремонт хотел укрыться, но тут раздалась еще одна пулеметная очередь. Он резко вскрикнул и замолчал.
Мы с Барни лежали на земле, а москиты счастливо жужжали вокруг наших лиц. Пот заливал мне глаза и рот. Соленый пот. Во рту был привкус гнили – как вонь от этих долбаных джунглей. Жизнь в тот момент была более чем отвратительной, но я не разделял стремление тех людей укоротить мне ее.
Они не заметили нас, не думаю. Но они палили из пулеметов по кругу, и пули яростно плясали вокруг.
Я видел Толстого и Монока. Как инвалиды, выпавшие из инвалидных колясок, они на руках ползли по заросшей земле джунглей. Медленно, очень медленно они находили дорогу, прячась за деревьями. Потом я увидел, что Толстый упал в воронку, оставленную артиллерийским снарядом. Мы с Барни направились к нему и по пути наткнулись на Фремонта.
Он был в ужасном состоянии: его внутренности вываливались. Фремонт стонал и был едва жив. Из его живота выпадало черно-красное месиво, в которое он запустил руку, пытаясь удержать этим ускальзывающую от него жизнь.
Над нами беспрестанно летали японские пули, образуя смертоносную арку.
Лежа на животах, мы с Барни подхватили его под руки и поволокли к ближайшему окопу. Засунув его туда, мы обнаружили, что он был уже без сознания. Слишком много народу для одной маленькой ямы! Я, как безумный, огляделся вокруг. Я весь горел и видел окружающее сквозь кровавую пелену.
Тем не менее, я увидел его – другой окоп, побольше, в десяти ярдах от нас. А перед окопом, между нами и тем местом, откуда в нас палили япошки, лежало поваленное дерево, упавшее от разрыва бомбы. Как раз возле окопа, рядом с поваленным деревом упал Монок. Пулеметная очередь прошила его ноги до самой задницы.
Теперь стреляли уже не из одного пулемета, добавилась ружейная пальба. В нас ли они стреляли?
Мы с Барни подползли к окопу. Я нырнул вниз, а он подтолкнул Монока, и мы все вместе оказались в укрытии. Между нами и япошками было это огромное поваленное дерево, но они продолжали палить, и пули свистели уже совсем близко от нашего убежища, поэтому пора было переставать прятаться и отвечать на их обстрел.
Тут в окоп вполз д'Анджело и произнес, ухмыляясь:
– Я же говорил, что какашка была еще теплая.
– Заткнись и стреляй, – сказал я ему.
– Тебе придется поддержать меня, – ответил он. Он был ранен в ногу.
– Еще и тебя! – сказал я.
– Спасибо за добрые слова, папаша. Поддержи-ка меня!
Я помог ему сесть, и он начал отстреливаться из своего «М-1». Наши усилия казались просто смешными по сравнению с тем шквалом огня, который они на нас обрушили. Барни попытался перебросить в соседний окоп винтовку Фремонта и БАВ – большую автоматическую винтовку – Толстого, но они закричали, что испытывают страшную боль и слишком слабы, чтобы стрелять.
– Вы, ребята, сможете уделать их лучше, чем мы, – крикнул Толстый. – Удержите их...
Его голос затих.
– Убит? – спросил я своего друга.
– Похоже, он просто отключился, – ответил Барни.
– У него есть компания, – сказал я, кивнув на едва живого Монока и упавшего д'Анджело.
– Господи! Но ведь он не умер?
Я пощупал пульс д'Анджело у него на шее.
– Нет, он просто без сознания. Пули продолжали свистеть и жужжать у нас над головами.
Я позвал Фремонта, но он не откликнулся.
– Кажется, нам крышка, приятель, – сказал я Барни. – Все остальные уснули.
Я вспомнил слова капрала Мак-Рея, которые он сказал мне еще там, в учебном лагере, о том, что во время боя не поспишь. Он был не прав. Так не прав!
– Они не спят, – проговорил Барни, имея в виду этих сукиных сыновей, которые поливали нас пулеметным огнем.
Не спал и Уйти. Я слышал, как он, еще не совсем мертвый, стонет рядом, причитая:
– Мама, мамочка, папа, отец, пожалуйста, помогите мне.
И он снова закричал.
Я в жизни не слышал ничего более грустного, но не заплакал. Я был в этом заброшенном мире, в этом нелепом, оставленном всеми месте, где люди под огнем стараются не сойти с ума во время всеобщего безумия.
С безнадежным отчаянием я продолжал стрелять из моего «М-1» в беспрерывный дождь японских пуль.
Я думал о том, когда придет моя очередь уснуть.
А если я усну, суждено ли мне проснуться?
5
Барни прислонился к стволу упавшего дерева, стреляя из БАВ. Большая автоматическая винтовка делала его похожим на безумного седого карлика. У него сейчас был такой взгляд, который, наверное, встречали его противники на ринге. Я был знаком с ним давным-давно, но ни разу не видел у него таких глаз.
Ствол моего «М-1» раскалился: я расстреливал обойму за обоймой. Я тоже облокотился о дерево и даже не мог видеть тех, в кого стрелял. Лишь изредка мелькавшие в джунглях тени да пули, косившие растительность вокруг нас, доказывали, что там был кто-то живой.
Позади себя я услышал страшный крик. Резко обернувшись, я, как штыком, уперся дулом моего «М-1» в грудь Монока. Он пришел: этот большой индеец пришел сюда, крича от боли. Монок перепугал меня до смерти, но бедняга был не виноват.
Монок пришел и тут же потерял сознание, а потом внезапно очнулся и начал стонать, плакать и даже иногда кричать: он был похож на большое раненое животное. Бедняга был слишком ослаблен и испытывал слишком сильную боль, чтобы помогать стрелять или даже заряжать оружие. Его ноги были в ужасном состоянии. Мы ничего не могли сделать для него, даже используя наши комплекты первой помощи.
– Песенка БАВ спета, – сказал Барни, опуская большую винтовку.
– У Уоткинса в поясе пятьдесят запасных патронов, – вспомнил я. – Хочешь, я проползу туда и принесу их тебе?
Барни покачал головой.
– Я сам пойду. Ты ослаб от малярии, тебе не встать на ноги, если ты оставишь это бревно.
Я не стал с ним спорить. Он был прав: на моем лбу можно было приготовить яичницу.
Барни продолжал:
– Как бы то ни было, я хочу остаться в том окопе на некоторое время и пострелять оттуда. Пусть эти сволочи думают, что имеют дело с целой толпой здоровых морских пехотинцев.
– Почему бы и нет? Тогда уж возьми и запасной патронташ от винтовки Фремонта. Я прикрою тебя.
Я стрелял из-за бревна попеременно то из винтовки, то из своего «М-1», чтобы поддержать заградительный огонь, пока Барни на животе выполз из своего укрытия и полз в соседний окоп.
Потом его БАВ открыл огонь, и, черт возьми, я поверил, что рядом со мной был целый взвод здоровых морских пехотинцев, которые дадут япошкам жару.
Я продолжал заряжать ружья и винтовки с помощью д'Анджело, который едва двигался, но был в сознании и мог помогать мне перезаряжать оружие. Паже меняя все время шесть винтовок, я заметил, что они до того нагревались, что того и гляди деформируются от перегрева. Ладонь моей левой руки была обожжена дочерна.
Вдруг, совершенно неожиданно, Бог знает, когда именно, два солдата – два молодых, до смерти перепуганных солдатика – появились возле нас ниоткуда. Они подползли к нашему окопу и упали вниз. Они оба были ранены в ноги, а один к тому же в бок. Они всхлипывали от боли. У них не было их винтовок.
– Кто вы, к черту, такие? – спросил я приветливо, снова меняя винтовку.
– Мы... мы отстали от нашего пехотного полка, – сказал тот, который был легче ранен. – Мы заблудились.
– Вступайте в наш клуб, – пригласил я. Выстрелив два раза, я обернулся. Д'Анджело снова был без сознания. – Вы, ребятки, будете мне заряжать.
– Да, сэр.
Они задыхались, но больше не плакали. И стали заряжать мне винтовки.
– Не называйте меня «сэр». Меня зовут Геллер.
Они назвали себя, но я не запомнил их имена. Вскоре винтовка Барни замолчала. Он приполз к нам, и его глаза округлились, когда он увидел двух новых обитателей окопа.
– Сюда прибыли сухопутные войска, чтобы начать операцию но уничтожению противника, о которой ты слышал, – сказал я. – А эти ребята явились чуть раньше.
Барни осмотрел раны мальчишек и перевязал рану одному из них.
– В чем дело? – спросил я, так как в эту минуту япошки перестали стрелять.
Барни оторвался от своих медицинских обязанностей и проговорил:
– Уоткинс сказал, чтобы мы с тобой уматывали к черту отсюда – пока мы еще на ногах, сказал он. Он говорит, мы окружены, и нет никакой надежды остаться в живых, но может, у нас получится.
– Что ты ответил на это?
– Я сказал ему, что он полон дерьма, как рождественская индейка. Мы не уйдем и не оставим их. Помощь придет.
– Ты правда в это веришь?
– Конечно, Роббинс ушел всего на полчаса раньше нас. Командир уже знает, что мы попали в беду. Они придут за нами.
– Ты, кажется, без боеприпасов для БАВ?
– Угу. Но у меня есть запасной комплект для винтовки. Это нам приходится.
– А гранаты?
– За ними надо вернуться. Я не могу унести все сразу.
– Боеприпасы у нас кончатся гораздо раньше, чем ты думаешь, Барни.
– А может, они ушли, эти вшивые японские сволочи? Огня нет уже несколько минут.
Я закурил. Мой рот и горло пересохли, глаза горели от малярии, голова гудела. Хуже, чем закурить, я ничего не мог сделать. Но я хоть что-то делал. И тут я вспомнил.
– А что у нас с водой?
Он как раз закончил бинтовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52