Мэсси подал знак принести электрическую бритву. Бреясь, он смотрел, как леди Болдинг подходит к девушкам, как они раздвинулись, чтобы дать ей место между ними. Она не сказала ни слова, но они сами, без ее просьбы, обняли ее и положили головы ей на плечи, Девушки глядели друг на друга, а их руки плавно скользили по телу леди Болдинг.
Не отвлекая их внимания, леди Болдинг откинула голову назад и взглянула вверх, на Мэсси, Он был явно заинтересован.
Это случилось в пятницу. К понедельнику Мэсси чувствовал себя обновленным. Черное слово было стерто. Он как бы почерпнул немного юной энергии из эротических представлений в воскресенье и теперь стал бодрее, чем раньше.
Страшный гнев, едва не лишивший его сил, не стал слабее. Однако теперь он был направлен на тех, кто его вызвал.
Чессер. И его Марен.
Он поклялся себе, что они ему заплатят дорогой ценой за все, что он перенес. Он сказал об этом леди Болдинг, думая, что ее порадует неотвратимость наказания.
– Поедем в Венецию, – предложила она, притворяясь равнодушной и надеясь отвлечь его. – В Венеции нам всегда было хорошо.
– Может, как-нибудь попозже, – ответил он.
– Ты не отказался от этой затеи с алмазами?
– Ни в коем случае.
– Только они знают, где алмазы, – напомнила она.
– Что, по-твоему, я должен сделать?
– Я забочусь о твоих же интересах.
– Так ты считаешь, что я могу оставить их в живых?
– Конечно, нет. Уж во всяком случае, не обоих.
Мэсси кивнул в знак того, что понимает ее. Но это вовсе не означало, что он согласен выполнить ее просьбу.
Леди Болдинг хотела напомнить ему, как много она для него сделала. Однако она понимала, что не имеет смысла говорить ему, что он ей чем-то обязан. Такой богатый и могущественный человек, как Мэсси, не бывает обязан никому.
Но все же она решила сделать попытку:
– Я уговорю Марен рассказать, куда они дели алмазы, – сказала она. – Это будет нетрудно, уверяю тебя. Она мне сама все расскажет.
Леди Болдинг уже обдумала свою будущую стратегию. В воображении это виделось ей предельно просто: Чессер будет мертв. Марен будет горевать. Она, леди Болдинг, будет соболезновать. Нежно утешать, успокаивать, сочувствовать. Все это будет происходить в каком-нибудь укромном уголке, идеально подходящем для этих целей. Потихоньку Марен начнет возвращаться к жизни. Мягкость и доброта сделают свое дело. Нежное сердце леди Болдинг станет нежными руками леди Болдинг, а потом и нежным телом леди Болдинг. Но все зависит от Мэсси. И Мэсси пообещал. Выполнять обещание он не собирался. Как раз сегодня утром он получил донесение, в котором говорилось, что Коглин приходил в Лондонский горный банк разнюхивать насчет М.Дж. Мэтью, и что Система наводила справки в фирме «Марилебон». Теперь оставалось только раскрыть тот факт, что общим знаменателем всюду является Мэсси. Он не верил, что такое случится, но возможность разоблачения отнюдь не радовала Мэсси.
Он с самого начала собирался убить Чессера и Марен после того, как они сделают свое дело. Вне зависимости от того, будет ограбление удачным или нет. Из посторонних никто, кроме них, не знал о его причастности, и пока они живы, остается вероятность, что правда выплывет наружу.
Он рассудил, что Чессер и Марен не те люди, чтобы прятаться долго. Скука погонит их обратно, в привычную обстановку. Особенно Марен с ее любовью к авантюрам. Мэсси приказал своим людям быть наготове. Как только беглецы появятся, он сразу узнает об этом. А схватить их и заставить – если надо силой – рассказать, что они сделали с этими двадцатью миллионами карат, будет просто делом техники. Они не станут запираться. С радостью выложат все, чтобы спасти друг друга.
И тогда он их убьет. Обоих.
ГЛАВА 30
Их имена действительно были вывешены под стеклом на доске объявлений у входа в ратушу. В первый раз Марен и Чессер пришли посмотреть на это вместе. Они держались за руки и обменивались шутливыми замечаниями, чтобы не выдать своего волнения. Потом еще несколько раз они приходили поодиночке. Оба хотели получше обдумать случившееся.
Чессер прочел:
«Всякий, кто располагает какими-либо сведениями о причинах, по которым брак между вышеназванными женихом и невестой не может быть заключен, должен представить доказательства в городскую ратушу до полуночи такого-то числа».
Чессер подумал, что знает тысячи таких причин, а также поразмышлял немного, откуда взялось слово «брак».
Тиски судьбы сжимались все сильнее. Он по-настоящему любил Марен, но жениться сейчас, когда их неотступно преследовала угроза мести Системы или Мэсси, было неразумно. Такие крайности несовместимы, и поэтому Чессер попытался тактично уговорить Марен отложить свадьбу хотя бы до тех пор, пока их положение не прояснится и им не надо будет больше скрываться.
– Сейчас или потом, какая разница? – отреагировала Марен.
– Вот именно, – сказал Чессер.
– Тогда уж лучше сейчас, – рассудила она.
В первую же ночь, как они увидели свои имена на доске перед ратушей, Чессеру приснился удивительно отчетливый сон. Сюжет был почти правдоподобный, а действующие лица и вовсе реальные. Главные роли исполняли Мэсси и Мичем. События развивались внутри и вокруг шале. За Чессером гнались, чтобы убить, а он всякий раз уходил от преследователей, являя чудеса ловкости и находчивости. Он исчезал и появлялся по собственному желанию, отскакивал в сторону или пригибался, чтобы уклониться от пуль, и видел, как они медленно проплывают над ним, не причиняя никакого вреда. Беременная Марен сидела неподалеку в шведском кресле-качалке. Она была в восторге. Чессер прикончил не меньше дюжины отчаянных головорезов Системы, потом Мэсси и, наконец, сошелся в последнем единоборстве с Мичемом, но тот, осознав подавляющее превосходство Чессера, захныкал, прося пощады, и стал умолять его принять пакет стоимостью в три миллиона долларов. Чессер поднял Мичема, как кусок картона, одной рукой. И отстрелил ему яйца. По одному. При виде этого Марен воскликнула: «Умница!» – и засунула своему герою в рот шведское тминное печенье.
Чессер проснулся весь мокрый от пота и – это его особенно смутило – с неуместной эрекцией. Он встал и пошел на кухню выпить чашку растворимого кофе. Пока он пил кофе, ему в голову пришла мысль встретить Систему и Мэсси лицом к лицу. По крайней мере, кого-нибудь одного из них. Его воображение разыгралось. Чем больше он об этом думал, тем больше захватывала и воодушевляла его эта идея.
Логика пыталась вмешаться, но он не желал прислушиваться к голосу разума. Риск пьянил его, как наркотик.
Он заказал разговор на девять утра. Линия была занята. Он рассчитывал, что Марен проснется поздно. Чессер решил не советоваться с ней. Он был почти уверен, что она будет против. Теперь, когда Марен была беременна и почти замужем, она стала гораздо меньше склонна ко всяким авантюрам. Очевидно, это было то качество, которое она утратила, а он приобрел.
В девять тридцать он предпринял еще одну попытку дозвониться до Лондона.
Система, как обычно, ответила после трех гудков. Он попросил Мичема.
– Я дам вам мистера Коглина, – ответил ровный голос на коммутаторе.
– Я прошу Мичема.
– Да, я слышала. Но может быть, вы поговорите с мистером Коглином?
– Мне нужен Мичем, – продолжал настаивать Чессер.
– Боюсь, что это невозможно, сэр.
– Невозможно? Почему?
И почему его сразу переключили на Службу Безопасности? Ведь он еще даже не представился.
– Соединяю вас с мистером Коглином, сэр, – сказал голос, и раздался щелчок.
Наверное, Мичем уехал отдыхать. Чессер едва не повесил трубку. Ему снова не удалось добраться до Мичема – он чувствовал себя обманутым. Но в этот момент раздался голос секретарши Коглина, она спрашивала, кто звонит. Чессер больше не раздумывал. Он сообщил свое имя тоном, не терпящим возражения.
Коглин заговорил первый:
– А-а, Чессер. Хорошо, что вы позвонили.
– Я решил попробовать.
– Мы все думали, куда же вы запропастились? – Чессер подумал, что это еще мягко сказано. – Где вы пропадали?
Как будто он не знает! Тут Чессеру пришло в голову, что Коглин нарочно тянет время, чтобы выяснить, откуда он звонит.
Чессер решил облегчить ему жизнь:
– Я в Швейцарии. В Гштаде, если точнее.
– Наши люди не нашли вас?
– Пока нет.
– Ах вот как. Тогда, значит, вы звоните по собственной инициативе?
– Вы считаете, что это глупо?
– Вовсе нет. На самом деле это очень разумно.
– Я хочу, чтобы Система знала, где я. И особенно Я хочу, чтобы Мичем это знал.
– Мичем?
– Да. Надеюсь, он лично мной займется.
– Будет вам, Чессер. Успокойтесь. Я знаю, что случилось между вами и Мичемом, и представляю, каково вам было. Надо признать, что Мичем обошелся с вами несправедливо, но, уверяю вас, мы постараемся это загладить. – Чессер терялся в догадках, о чем это Коглин говорит. – Приезжайте в Лондон девятого августа. У нас будет первый день просмотров. Я сам позабочусь о вашем пакете. Обещаю.
– Вы не поняли. Я хочу…
– Я все понимаю. Вы хотите Мичема. Но его здесь больше не будет, – сказал Коглин.
– Почему?
– Официального объявления еще не было, но, думаю, ничего плохого не случится, если я скажу вам. Мичем подал в отставку. По состоянию здоровья. Теперь я…
Мичем – в отставку? Чессер был ошарашен.
Лишь немногие избранные узнают, как в действительности обстояло дело. Чессер не узнает никогда.
После затруднений с Советами и когда все попытки отыскать украденные запасы окончились неудачей, Мичем решил, что израсходовал весь отведенный ему лимит времени. Он продумал, какой линии выгоднее придерживаться для своей защиты, и созвал экстренное заседание совета. По чрезвычайно неприятному поводу, как он выразился. И поэтому даже те члены совета директоров, которых не было в Лондоне, специально прилетели, чтобы участвовать в заседании.
Мичем председательствовал. Он сообщил членам совета О недавнем ограблении. Они ахнули. Он начал анализировать возможные ужасные последствия. Им стало дурно. Он возложил вину за случившееся на Службу Безопасности и осудил Коглина за возмутительное пренебрежение своими обязанностями. Они согласились.
Коглин, не будучи членом совета директоров, в заседании, конечно, не участвовал. Но он слышал каждое слово Мичема и видел каждый его жест при помощи скрытой телекамеры, установленной его помощниками в комнате совета два года назад.
Обвинения Мичема, похоже, не слишком расстроили Коглина. Он отнесся к ним спокойно. Он сидел без галстука, с закатанными рукавами рубашки, и попивал из бутылки крепкий портер. Коглин еще немного послушал, потом опрокинул себе в горло остатки портера, надел пиджак, повязал галстук, подошел к шкафу, ключ от которого был только у него, и извлек оттуда семь весьма пухлых папок. С этими папками и другими вещественными доказательствами он перешел через улицу и направился прямо в комнату, где заседал совет. Вежливо извинившись за вторжение, он попросил разрешения продемонстрировать цветные слайды и фильмы, документально подтверждающие некоторые факты, а также магнитофонные пленки с записью легко узнаваемого голоса.
Большинство материалов были порнографического характера, некоторые из них – просто шокирующие. Выведенный из себя Мичем что-то возмущенно пробормотал в знак протеста, а потом не выдержал и торопливо вышел из комнаты. Шестеро оставшихся членов совета сочли продолжение просмотра излишним. Совет и так видел и слышал достаточно. Вполне. Все были за немедленную отставку Мичема. Совет надеялся, что таким образом этой мерзости будет положен конец.
Ожидалось, что после этого Коглин покинет помещение. Но он остался. Он спокойно сидел, глядя директорам прямо в глаза. Теперь ход был за ними.
Обеспокоенный совет поинтересовался, каковы будут рекомендации Коглина относительно сложившегося кризиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50