Чессер был помехой, которую следовало убрать. Он все портил, но чем дольше Мичем смотрел на снимки, тем труднее ему было заменить изображение Чессера своим собственным. Но это еще не все. Даже те слайды, которые Мичем отобрал, он видел уже столько раз, что они перестали действовать на него возбуждающе.
Сейчас он рассматривал тот, который считал наиболее вдохновляющим из всех. Слайд был снят телеобъективом. Марен во весь рост, ноги слегка разведены, голова поднята. Она выглядит надменной, величественной. Рот раскрыт, с губ готовы слететь слова приказа. Чессера почти не видно; он не в фокусе, на дальнем плане. По этому снимку его нельзя узнать.
Глядя на слайд, Мичем решил, что сегодня он уйдет пораньше и воспользуется тем, что в Лондоне легко остаться неузнанным. Хватит с него тех двух тоскливых дней, которые он провел за городом в обществе жены и взрослых детей, приезжавших погостить со своими семьями, – скука смертная. Подумав, он решил, что не станет звонить старой подруге. Он найдет новую.
Желательно рыжую.
– Сколько? – только что спросил Чессер.
– Пятнадцать тысяч, – ответил Уотс, опустив голову. Чессер был уверен, что ослышался, – Пятнадцать тысяч?
Уотсу было неприятно повторять такое, однако, пришлось еще раз произнести это вслух, теперь отчетливо.
– Пятнадцать тысяч.
Чессер молчал. Затылок у него горел. Кисти рук стали твердыми и тяжелыми. Казалось, они вот-вот взорвутся.
– Я пас, – наконец произнес он. – Что, простите?
– Мне не нужен этот пакет. Я отказываюсь.
– Может, вы все-таки взглянете на него, – предложил Уотс, пытаясь помочь.
– Нет. Я надеюсь, что эта комната прослушивается. Я в этом не сомневаюсь. Так вот: Мичем может засунуть эти вшивые камушки себе в задницу. Этому мерзавцу только того и нужно. Алмазы – самая твердая на свете вещь. Как раз то, о чем он мечтал.
Уотс покачал головой, но не осуждая, а скорее наоборот, одобряя его действия. Чессер вышел из зала для просмотров, спустился вниз, не говоря ни слова прошел мимо Миллера и вышел на улицу. Входная дверь дома номер одиннадцать захлопнулась за ним навсегда.
Чессер вышел на Холборн, взял такси и велел шоферу везти его в «Риц». Ему нужна была Марен, нужна прямо сейчас. Он только что совершил профессиональное самоубийство.
Было только половина одиннадцатого, и Марен придет еще не скоро. Он развязал галстук, стащил его и засунул в карман. Потом снял пиджак, расстегнул запонки и закатал рукава. Он пытался сбросить гнетущее чувство, расслабиться.
Система просто рехнулась. Неужели Мичем думал, что он возьмет пакет еще дешевле предыдущего. Да ладно. Теперь вообще не будет никаких пакетов. Никогда.
Возможно, это только временный побочный эффект, но, черт возьми, ему было хорошо. Однако, когда такси оказалось в западной части города и в окно он увидел спешащих по делам людей, его настроение упало. Он уныло ссутулился и постарался ни о чем не думать. Это было невозможно, и тогда он стал думать только о приятных вещах, вроде того, как он посоветовал Мичему засунуть эти алмазы себе в задницу. Интересно, слышал ли Мичем? Он все равно узнает, можно не сомневаться.
Чессер вспомнил отца, уже давно умершего. Наверное, ему не раз хотелось поступить так же, и он так бы и сделал, если бы не ответственность за семью. Чессер хотел в это верить.
– Я выйду здесь, – сказал он шоферу.
Он был на Шафтсбери авеню, сразу за Чаринг Кросс-роуд. Ему было все равно, куда идти. Он просто хотел выбраться из такси, где чувствовал незримое присутствие покойного отца.
Он дал водителю фунт: хотел убедить самого себя, что ему на все плевать, и, повернувшись, пошел по улице, одной рукой держа за вешалку перекинутый через плечо пиджак, в другой руке – «дипломат». Чессеру казалось, что он совсем не такой, как другие пешеходы, слишком занятые своими делами, чтобы обращать на него внимание.
Чессер точно знал, где находится. Он повернул на Дин-стрит и решил сделать вид, что он обычный американский турист. В самом деле, может, он такой и есть: гостиницы давно заменяют ему родной дом. Как бы входя в роль, он глазел на витрины магазинов, не пропуская ни одной. Ему на глаза попалась небольшая вывеска, которая гласила:
РЕЗИНОВЫЕ ИЗДЕЛИЯ НА ЗАКАЗ
Второй этаж
Он почувствовал себя на диво нормальным человеком, очевидно, по контрасту. Сейчас он был в центре Сохо. В этом районе собрано все, что служило для удовлетворения различных сексуальных причуд и желаний. Самый воздух был тут пропитан похотью.
Господи, что он тут делает? Но у него сразу же нашлось оправдание: надо просто убить время. Ему и в голову не приходило, что он оказался здесь сознательно: хотел посмотреть на коммерцию более низкого уровня, но гораздо более надежную, чем торговля драгоценными камнями.
Он зашел в галерею, где располагались игральные автоматы. Проходя, он обратил внимание, как много народу собирается здесь в это время дня. Он был удивлен. У всех было одинаковое выражение лица. Оно не менялось – выигрывали они или проигрывали.
Чессер разменял фунт монетами по пенни. Двести сорок английских пенни. Он переходил от автомата к автомату, тратя на каждый по несколько минут и монет и, наконец, остановился перед большим столом со сверкающим медным прямоугольником в центре. Идея игры была проста: надо попасть монеткой в лунку. Одно попадание приносило пять пенни. Чессер сделал несколько попыток и один раз почти попал. Он остановился: его заинтересовал мужчина, бросавший с другой стороны. Руки у этого человека были грязные, а костюм измятый и поношенный.
Тот, очевидно, считал это занятие весьма серьезным делом. Наверное, он видел в этом свое призвание, ведь у него здорово получалось. По крайней мере одна из трех брошенных монет попадала в лунку, тем самым принося ему прибыль, хотя и небольшую. В конце дня ему, может быть, хватит, чтобы заплатить за ночлег, кружку пива и яблочный пирог.
Чессер попытался сымитировать его манеру бросать, полагая, что в этом-то и заключается весь фокус. Но у него ничего не вышло. Его монетки попадали мимо лунки, будто кто-то отклонял их магнитом, и скоро ему надоело. Потеряв терпение, он швырнул все оставшиеся монетки сразу полной горстью. Большинство скатилось по желобу. Другие лежали бесполезными кучками. В лунки попало всего несколько штук.
Ему надоело торчать в Сохо, и он ушел. Часы показывали одиннадцать тридцать; до прихода Марен оставалось только полчаса. Пора было идти в «Риц» и ждать ее там.
Но пока он шел по Бревер-стрит, по-прежнему оставаясь в Сохо. Ему не терпелось скорее оказаться в «Рице», и он шел, не глядя по сторонам. И напрасно. Если бы он сейчас оглянулся, то увидел бы Мичема и, скорее всего, узнал бы его, хотя тот стоял к нему спиной и читал объявления на доске рядом с магазином, торговавшим порнографией. Мичема интересовали объявления, отпечатанные на машинке на небольших, четыре на пять, карточках. Мичем пытался решить, какое из двух выглядит более многообещающим:
«Красивой, строгой гувернантке требуются ученики, желающие пройти полный курс примерного поведения. Кожаной униформой обеспечу. ВЕЛ-2894»
или:
«Молодая девушка, властная, умеющая отдавать приказы, наймет приходящего помощника для работы по дому. Контракт обязателен. СХЕ-9438»
Если в Сохо на Чессера никто не обращал внимания, то здесь, в «Рице», он сразу стал объектом для множества неодобрительных взглядов. Он занял место поближе к выходу на Пикадилли: оттуда должна была появиться Марен. Однако не успел он усесться на покрытое дамасским ковром сиденье, как к нему подошел один из официантов и сообщил, что он одет неподобающим образом.
– Джентльмены, – он сделал ударение на слове «джентльмены», – должны носить галстуки и пиджаки.
Чессер улыбнулся с извиняющимся видом и стал отворачивать рукава и застегивать манжеты. Ему предложили пройти в комнату для мужчин и там привести себя в порядок. Чессер этому совету не последовал. Чувствуя на себе взгляды многих глаз, он застегнул рукава, надел пиджак и завязал галстук. Обернувшись к стене, – в «Рице» повсюду висели зеркала, – он убедился, что узел галстука не съехал набок. Теперь не было никаких оснований лишить его привилегии заказать неразбавленное виски и «Перье», чтобы запивать. Но принесли не сразу, наверняка в наказание.
Он собирался только пригубить виски, но вместо этого сделал большой глоток, обжегший ему горло. «Перье» он принял как противоядие, чтобы запить виски. Часы показывали ровно двенадцать. Он посмотрел на входную дверь. Марен не было. Она должна вот-вот появиться. Он старался все время смотреть в этом направлении: хотелось скорее увидеть ее. Она была очень нужна ему сейчас.
Пять минут, показавшихся ему часом, он не отводил взгляда от входа, даже когда прихлебывал из бокала. Он допил виски и знаком приказал официанту принести еще порцию. Потом до него стали доноситься разговоры посетителей, сидевших за соседними столиками. Две пожилые дамы говорили о своей недавно умершей приятельнице. Справа три замужние молодые женщины с аппетитом поедали деликатесы и отчаянно сплетничали.
Когда он приканчивал третий бокал, на часах было двенадцать тридцать семь…
– Тебе надо поесть.
– Я не голоден.
– Ты должен поесть.
– Я должен выпить, – сказал Чессер и допил то, что еще оставалось в бокале. Он поманил пальцем стоявшего неподвижно, как статуя, официанта.
– Зачем ты это сделал?
– По той же причине…
– Это все, что ты можешь сказать?
– Погоди, дай мне закончить. Я как раз собирался сказать… по той же причине, по которой ты этого не сделал. Чтобы сохранить лицо. Из гордости, ну и из-за всякого такого дерьма.
– Не ругайся.
– Не учи меня.
– Ты слишком часто повторяешь, что ты плевать на все хотел. Становится ясно, что это не так.
– Ну ладно. Я не хотел плевать.
– Ты не должен был так поступать. Всего-то и надо было, что пять минут держать себя в руках. Не так уж трудно. В конце концов, я…
– Да, я знаю. Ты держал себя в руках двадцать лет.
– Я убедил Систему, что ты им подойдешь. Я рекомендовал тебя.
– Зачем?
– Это было самое лучшее, что я мог тебе оставить. Разве ты не хочешь стать человеком?
– Я и так человек.
– Посмотри на приятелей, с которыми ты учился в школе. Где они сейчас?
– Отбывают пожизненный приговор.
– Ты мог бы стать юристом, но бросил.
– Юрист из меня получился бы отвратный.
– С Системой у тебя был шанс получить что-нибудь и для себя.
– Я отдал этому десять лет.
– У тебя на уме одни бабы.
– Я продал большой алмаз. Такой, что тебе и не снилось.
– И кто-то вынул его у тебя из кармана с такой легкостью, будто это стеклянный шарик. Ты ведь считаешь себя умнее всех.
– Это правда. Но ты напрасно отдал им столько лет. Систему не интересует никто, кроме ее самой.
– Ну и что ты собираешься делать дальше?
– Пока не знаю.
– Может, ты думаешь, что тебя всегда будут любить за красивые глаза…
Оставив за отцом последнее слово, Чессер пришел в себя и взглянул на часы.
Двенадцать пятьдесят девять.
Он поднял глаза и увидел в хрустальной люстре отражение очаровательно улыбавшейся Марен. Она присела, поцеловала его и даже не извинилась за то, что опоздала на целый час.
– Сегодня было что-то необыкновенное, – сообщила она. – С Жаном-Марком поговорить не удалось. Я не знаю, где он пропадал. Но Милдред показала мне еще кое-кого.
– Кого же?
– Одну женщину по имени Бабетта. Она приняла слишком много снотворных таблеток. Я получила несколько хороших советов.
– Насчет того, как лучше одеваться?
– Нет, правда, я много узнала от нее, – Про тот свет?
– Нет, про этот. Ты ел?
– Я ждал тебя.
– Милдред сунула мне что-то.
– Ага, а ты проглотила.
– Ты тут выпивал, я чувствую по запаху. – Немножко.
– Тебе надо поесть.
Ему хотелось, чтобы она спросила про сегодняшнее утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50