в гараже-то пусто. Исчез мой «мерседес».
— Где же, интересно знать, моя машина? — спрашиваю я. Обвожу взглядом стенные шкафчики, кедровый гардероб со встроенной вентиляцией, аккуратно прибранные инструменты и садовые принадлежности, инвентарь на все случаи жизни и нишу для стиральной машины и сушки с большой стальной раковиной. — Никто не предупреждал, что у меня автомобиль заберут. — Я с укором смотрю на Бергер, внезапно проникнувшись к ней недоверием. Однако она либо отличная актриса, либо сама не в курсе. Выхожу в середину гаража и осматриваюсь, будто ожидая увидеть нечто, что бы мне подсказало, куда делся «мерседес». Сообщаю Бергер, что еще в прошлую субботу здесь стоял мой черный седан, в тот день, когда я переехала к Анне. И с тех пор я «мерса» не видела. Я вообще здесь не появлялась.
— В отличие от вас, — добавляю я. — Машина еще стояла тут, когда вы здесь были в последний раз? Сколько раз вы сюда наведывались? — решительно направляюсь к посетительнице.
Она обходит помещение, присаживается на корточки у гаражной двери и пристально рассматривает какие-то царапины на резиновой прокладке — там, где, по нашим предположениям, Шандонне пытался приподнять дверь с помощью какого-то инструмента.
— Не могли бы вы открыть дверь? — мрачно произносит Бергер.
Нажимаю кнопку на стенной панели, и дверь с шумом заворачивается вверх. В гараже моментально падает температура.
— Нет, когда я здесь была, машина отсутствовала. — Она распрямляется. — Я вообще ее ни разу не видела. В свете обстоятельств подозреваю, вы и сами знаете, где она, — добавляет прокурор.
Ночная мгла заполняет пустоту помещения, и я подхожу к тому месту, где стоит Бергер.
— Вероятно, ее изъяли как вещдок, — говорю я. — Боже ты мой.
Она кивает:
— Мы с этим разберемся.
Поворачивается ко мне, и в ее глазах я замечаю выражение, которого раньше, кажется, не было. Сомнение. Нашей знаменитости не по себе. Может, я себя обманываю, но, по-моему, она за меня переживает.
— И что теперь? — бормочу я, осматриваясь в гараже, точно попала сюда впервые. — На чем мне ездить-то?
— Ваша сигнализация сработала в пятницу около одиннадцати вечера. — Моя гостья снова сама деловитость. Непоколебимая и собранная, она возвращается к основной задаче: шаг за шагом проследить действия Шандонне. — Приезжают копы. Вы их сюда проводите и обнаруживаете, что дверь приоткрыта примерно на восемь дюймов. — Бергер явно ознакомилась с отчетом о попытке взлома и проникновения. — На улице шел снег, и за дверью вы заметили чьи-то следы. — Она выходит, я за ней. — Отпечатки уже припорошило, но вы разобрали, что они ведут в обход дома.
Стоим на улице, в сырости, без пальто. Смотрю в непроглядное, затянутое тучами небо, и на лицо опускаются первые прохладные хлопья снега. Ну вот, опять повалило. Видно, зима страдает недержанием: сверху падает и падает — только тронь. За магнолиями и голыми стволами светятся окна соседей. Интересно, на сколько у жителей Локгрина хватит еще душевного равновесия, чтобы спокойно жить дальше. Шандонне и им существование омрачил. Не удивлюсь, если отсюда в скором времени начнут съезжать.
— Вы не припомните, где были те отпечатки? — спрашивает Бергер.
Показываю. Сначала по подъездной дорожке к дому, потом заворачиваю за угол, обхожу дом и напрямик через двор.
— В какую сторону он пошел? — Она глядит вправо, влево: улица темна и безлюдна.
— Не знаю, — отвечаю я. — Слякоть была, все забрызгало, и снег повалил. Мы так и не поняли, в какую сторону он отправился. Вообще-то я здесь не стояла и не разглядывала. Вы лучше у полицейских поинтересуйтесь. — Подумала про Марино: скорее бы уже подъехал; и тут же вспомнилось, почему я его так спешно вызвала. Мурашки по спине: надо же, кошмар какой-то. Смотрю на соседские дома. За то время, что я здесь живу, я уже научилась понимать, кто дома, а кто в отъезде, по косвенным признакам: припаркованные машины, газеты на крыльце. Надо сказать, дома жильцы бывают не часто. Многие уже на пенсию вышли и пережидают зиму во Флориде, греясь на пляже. Так уж вышло, по-настоящему мы ни с кем из соседей не сдружились — разве что махнем друг другу, разъезжаясь по делам.
Бергер идет обратно к гаражу, обхватив бока руками и поеживаясь от холода; изо рта вырывается пар, тут же леденея на морозе белым облачком. Помню, как ко мне в гости приезжала из Майами Люси. Она тогда зимы не знала — только в Ричмонде. Так племяшка, бывало, вырвет из блокнота листок, скрутит в трубочку и стоит на террасе, пускает облачка белого пара, будто курит, даже пепел стряхивает. И невдомек ей, что мне из окна все видно.
— Давайте отмотаем немного назад, — не останавливаясь говорит Бергер. — Итак, понедельник, шестое декабря. В тот день в ричмондском порту в одном из контейнеров было найдено тело. Как мы полагаем, труп Томаса Шандонне, убитого, вероятно, собственным братом, Жан-Батистом. Расскажите поподробнее, что происходило в тот день.
— Меня известили о найденном в порту трупе, — начинаю я.
— Кто именно известил?
— Марино. А потом, через несколько минут, позвонил мой зам, Джек Филдинг. Я сказала, что выезжаю на место.
— Но вы не обязаны выезжать на каждое место преступления, — прерывает Бергер мой рассказ. — Вы же могли послать своего, э-э, Филдинга или кого-нибудь другого.
— Да, вполне.
— Так почему же поехали сами?
— Дело с самого начала обещало быть сложным. Корабль прибыл из Бельгии, значит, мы не могли отбрасывать вероятность, что убитый — бельгиец. Таким образом, добавляются осложнения международного уровня. Я всегда стараюсь лично браться за тяжелые дела, которые наверняка получат широкую огласку.
— Любите быть в центре внимания?
— Напротив, шумихи не приветствую.
Теперь мы обе в гараже и к этому времени порядком промерзли. Закрываю ворота.
— А может, вы решили взяться за это дело потому, что утро не задалось? — Бергер подходит к большому кедровому шкафу. — Можно полюбопытствовать?
— Чувствуйте себя как дома, — отвечаю, в который раз поражаясь осведомленности этой женщины в моей личной жизни.
Черный понедельник. Утром ко мне заглянул хороший старый друг, сенатор Фрэнк Лорд, председатель юридического комитета палаты представителей. В его распоряжении имелся некий конверт для меня от Бентона, о котором я даже не подозревала. Оказывается, когда тот несколько лет назад отдыхал на озере Мичиган, то написал мне некое письмо и поручил сенатору Лорду передать его, если вдруг он, Бентон, умрет. Помню, беру у сенатора письмо, вижу знакомый почерк и... Я была сама не своя, потрясение неописуемое. Только теперь до меня дошло, что его нет. Такая тоска меня охватила, горе свалилось как снег на голову. Именно на это и рассчитывал Бентон. Он до самого конца остался блестящим психологом. Прекрасно знал, как я отреагирую, случись беда, и решил силой вытащить меня из трудоголического запоя.
— Как вы узнали про письмо? — ошеломленно спрашиваю я.
Она заглядывает в шкаф, где у меня хранятся рабочие комбинезоны, резиновые ботинки, болотные сапоги и плотные кожаные перчатки. Там же и длинное нижнее белье, носки, теннисные туфли.
— Вам придется еще некоторое время меня потерпеть. Прошу, отвечайте на мои вопросы, а потом я отвечу на ваши.
Потом — это еще непонятно когда.
— А почему письмо для вас так важно?
— Пока не знаю. Давайте исходить из вашего расположения духа.
Фраза повисает в воздухе. Состояние моего рассудка — ключевая позиция защиты, если мне суждено-таки предстать перед нью-йоркскими присяжными. Ну а на данный момент моя вменяемость, похоже, никого не оставляет безучастным.
— Давайте считать, что если информация известна мне, то известна и стороне защиты, — добавляет Бергер.
Киваю.
— Итак, как гром среди ясного неба это письмо. От Бентона. Я бы на вашем месте... — Она отводит взгляд. — Ну, я бы, скажем, была потрясена. Мне жаль, что вам такое пришлось пережить... — Встречаемся взглядами. Очередная уловка, чтобы я стала ей доверять? Чувствовать с ней сродство? — И через год после смерти Бентон напоминает, что вы, вероятно, не пережили еще свою потерю, бежите от того, что причиняет боль. Причем бежите так, что пятки сверкают.
— Вы же не видели письма. — Я поражена и негодую. — Оно заперто в сейфе. Откуда вам знать о его содержании?
— Вы показывали письмо другим людям. — Здравый ответ.
Сохранив еще способность рассуждать объективно, понимаю, что если Бергер еще не переговорила со всеми, кто меня знает, включая Люси и Марино, то непременно это сделает. Такова ее обязанность. Было бы глупо и неосмотрительно ею пренебречь.
— Шестое декабря. — Моя собеседница возобновляет цепочку рассуждений. — Он написал письмо шестого декабря девяноста шестого года и попросил сенатора Лорда доставить вам его шестого же декабря, после смерти. Что особенного значила для Бентона эта дата?
Колеблюсь с ответом.
— Держите себя в руках, Кей, — напоминает она.
— Точно не могу сказать, что именно для него значило шестое декабря; только вот Бентон в письме упомянул, что знает, как тяжело я переношу Рождество, — отвечаю я. — Он хотел, чтобы я получила письмо ближе к Рождеству.
— Тяжело переносите Рождество?
— А кому оно легко дается?
Бергер безмолвствует. Затем спрашивает:
— Когда ваши отношения с Бентоном переросли в близость?
— Много лет назад.
— Понятно. Значит, много лет назад осенью. Тогда у вас началась сексуальная связь. — Она говорит это так, будто я боюсь смотреть правде в глаза. — Когда у вас начался роман, он еще был женат.
— Все верно.
— Хорошо. Значит, шестого декабря вы получаете письмо и позже тем же утром выезжаете на место преступления в ричмондском порту. Затем возвращаетесь сюда. Расскажите поподробнее, шаг за шагом, что вы делали, приехав домой.
— В багажнике, в двух мешках, лежала одежда, в которой я осматривала место происшествия. Комбинезон и теннисные туфли. — Я все стою и смотрю на пустой пятачок, где по идее должна бы находиться машина. — Комбинезон я сразу отправила в стиральную машину, туфли — в раковину, в кипяток с дезинфицирующим раствором. — Показываю ей туфли. Они так и стоят на полке, где я более двух недель назад оставила их сушиться.
— Затем? — Бергер подходит к стиральной машине и сушке.
— Затем я разделась, — рассказываю. — Догола. Все с себя сняла, бросила в стирку, запустила машину и направилась в дом.
— Обнаженная.
— Да. Прошла в спальню, приняла душ, нигде по пути не задерживаясь. Я всегда смываю с себя грязь, приезжая домой с места преступления.
Бергер в восторге. У нее явно наметилась какая-то теория, и, что бы она ни придумала, спокойнее от этого не становится.
— Мне просто интересно, — размышляет прокурор. — Мог ли он каким-то образом узнать...
— Узнать?.. Я бы предпочла вернуться в дом, если вы не возражаете, — говорю. — Совсем окоченела.
— Предположим, Шандонне прознал о ваших привычках, — настаивает она, — и в гараже его как раз интересовали ваши процедуры. Значит, тут не просто вопрос сигнализации. Может быть, он на самом деле хотел проникнуть внутрь?! Ведь гараж — то самое место, где вы снимаете «мертвецкую» одежду — по сути, пахнущую смертью, которая явилась делом его рук. Вы наги и беззащитны, пусть и на краткий промежуток времени. — Она заходит со мной в дом, и я закрываю за нами дверь тамбура, ведущего в гараж. — У преступника вполне могли появиться эротические фантазии насчет ваших переодеваний.
— Не представляю, откуда преступник мог пронюхать, где и как я раздеваюсь, — отклоняю я ее гипотезу. — Он же не видел собственными глазами, чем я в тот день занималась.
Бергер приподнимает бровь и вопросительно глядит на меня.
— А вы в состоянии это доказать? Вдруг наш фрукт проследил за вами и узнал, где вы живете? Как нам известно, в какой-то момент времени он находился в порту, поскольку в Ричмонд добрался по морю, на борту «Сириуса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80