— Понятно, мэм. Только где именно на столике? Он довольно большой. Извините, что вынуждена вас снова побеспокоить. Просто мы пытаемся воссоздать полную картину, иначе потом будет сложнее вспоминать.
Капитан медленно вытрясает сигарету из пачки «Лаки страйк».
— Келлоуэй? — Он на нее даже не смотрит. — С каких пор вы считаете себя детективом? Что-то я не припомню вас среди своих гвардейцев. — Марино возглавляет отдел ричмондской полиции по расследованию насильственных преступлений, более известный как отдел «Альфа».
— Просто мы не знаем, где конкретно находился сосуд, капитан. — У визитерши пылают щеки.
Как видно, копы решили, что дополнительный допрос я легче стерплю от женщины, чем от мужчины. Может, товарищи послали ее сюда по этой причине, а может, просто потому, что никто другой не хотел со мной связываться.
— Заходите в большую комнату, перед вами кофейный столик. Ближний правый угол, — говорю ей. Я уже много раз это повторяла. Никакой ясности. Все помню как в тумане, действительность будто раскручена под каким-то диким углом.
— И примерно там вы стояли, когда плеснули на него химикат? — спрашивает меня Келлоуэй.
— Нет. Я находилась по другую сторону дивана. Возле вращающейся стеклянной двери. Он погнался за мной, и я оказалась загнанной в тупик.
— А потом вы сразу выбежали из дома?.. — Келлоуэй строчит в своем блокнотике.
— Через столовую, — перебиваю я. — Там у меня лежал пистолет. Незадолго до случившегося я оставила его на столе. Согласна, место неподходящее. — Голова идет кругом, меня качает будто после долгого авиаперелета. — Включила сигнал тревоги и удрала из дома. Вместе с пистолетом, с тем самым «глоком». Нечаянно поскользнулась на льду и сломала руку. Затвор взвести уже не смогла — одной-то рукой...
Это она тоже записывает. В который раз устало пересказываю все то же. Если мне опять придется отвечать на эти вопросы, я попросту выйду из себя, а еще ни один коп на свете такой сцены не лицезрел.
— Вы так и не выстрелили? — Она подняла на меня взгляд и облизала пересохшие губы.
— Я взвести его не смогла.
— Так вы не пытались выстрелить?
— Не знаю, что вы понимаете под словом «пытались». Я не смогла взвести курок.
— Но пробовали?
— Вам что, без переводчика непонятно? — взрывается Марино. У капитана такой злодейский взгляд, что при виде его на ум приходит красная точка лазерного прицела, которая касается жертвы непосредственно перед выстрелом. — Курок не был взведен, и она не выстрелила, дошло, нет? — медленно и грубо повторяет он. — Сколько было зарядов в магазине? — Это вопрос уже ко мне. — Восемнадцать? У тебя семнадцатый «глок», у него восемнадцать пуль в магазине и одна в патроннике, так?
— Не знаю, — отвечаю я. — Может, и не восемнадцать. Точно не восемнадцать. Там, в магазине, пружина тугая: тяжело взводится, когда много патронов.
— Ну да. Ты не вспомнишь, когда вообще последний раз из него стреляла? — вдруг спрашивает он.
— Последний раз на стрельбищах. Несколько месяцев прошло.
— Ты ведь каждый раз перед стрельбищами его хорошенько чистишь, правда, док? — Он даже не спрашивает, а утверждает. Марино прекрасно осведомлен о моих привычках.
— Да. — Я застыла посреди спальни, моргаю. Голова разболелась, и свет по глазам бьет.
— Вы видели пистолет, Келлоуэй? Я имею в виду, вы его досконально проверили, верно? — Он снова устремляет на нее свой лазерный прицел. — Так в чем проблема? — вскинул руку, точно отмахиваясь от какой-то досадливой мошки. — Рассказывайте, что удалось выяснить.
Та колеблется. Чувствую: не хочет передо мной разглашать следственную информацию. Вопрос Марино повис в воздухе, как туча, готовая низвергнуться на наши головы проливным дождем. Я останавливаю свой выбор на двух юбках: темно-синей и серой, вешаю их на спинку стула.
— В магазине четырнадцать патронов, — по-военному механически рапортует ему Келлоуэй. — В патроннике пусто. Затвор не взведен. На вид хорошо вычищен.
— Так-так. Значит, он не был взведен и она не выстрелила. «Была темная ночь, неистовствовала непогода, у костра сидели три индейца». Будем и дальше сказочки рассказывать или уже к делу наконец перейдем? — Марино вспотел и от жары исходит тяжким духом.
— Слушайте, мне больше нечего добавить, — говорю я. Меня вдруг совсем самообладание покинуло от этого запаха. Вспомнилось, как гадко воняло от Шандонне, даже дрожь пробила.
— Зачем вы держали дома этот сосуд? И что именно в нем находилось? Какой-то раствор, каким вы пользуетесь в морге, что ли? — Келлоуэй переместилась в комнате так, чтобы не находиться на линии взгляда капитана.
— Формалин там был. Десятипроцентный раствор формальдегида, который обычно называют формалином, — отвечаю я. — В морге он используется для консервации тканей или фрагментов органов. В данном случае кожи.
Я плеснула едкое вещество в глаза живому человеку. Покалечила его. Может быть, он ослеп навсегда. Представляю, как злодей лежит в ремнях, пристегнутый к кровати на девятом этаже Медицинского колледжа Виргинии, где у нас имеется тюремная палата. Я спаслась от смерти и не испытываю от этого факта особого удовольствия. Моя жизнь попрана.
— Значит, вы держали в своем доме человеческие ткани. Кожу. Татуировку. С того неопознанного трупа, который в порту нашли? В грузовом контейнере? — Голос Келлоуэй, скрип ручки по бумаге, шелест страниц — все напоминает о репортерах. — Не поймите меня превратно, только зачем вам понадобилась держать такое у себя дома?
Начинаю ей объяснять, что труп из порта опознать оказалось очень трудно. Кроме татуировки, по сути, и улик-то больше не было. Поэтому на прошлой неделе я специально поехала в Петерсберг, чтобы на кожу посмотрел опытный татуировщик. Оттуда сразу направилась домой, вернулась поздно и, соответственно, емкость с формалином захватила с собой.
— Обычно я не держу такие вещи дома, — добавляю я.
— И банка у вас хранилась целую неделю? — недоверчиво интересуется собеседница.
— Неделя была богата на события. Убили Ким Льонг. Племянница чуть не погибла в перестрелке в Майами. Меня вызвали за границу, пришлось поехать во Францию, в Лион. У Интерпола была информация об остальных семи женщинах, с которыми он (имею в виду Жан-Батиста) предположительно расправился в Париже; еще было подозрение, что погибший из грузового контейнера — Томас, брат убийцы. Они оба из преступной группы Шандонне, которую безуспешно пытается прижать половина правоохранительных органов вселенной. Потом убили заместителя шефа полиции Диану Брэй. Должна я была вернуть татуировку в морг? — В голове гулко стучит. — Да, вне всяких сомнений. Но мне было некогда, я попросту забыла! — почти рявкаю на нее.
— Просто забыли, — повторяет офицер Келлоуэй, пока Марино слушает наш диалог со все нарастающей злобой: с одной стороны, понятно, что женщина лишь выполняет свои обязанности, а с другой — терпения уже никакого.
— Доктор Скарпетта, а какие еще части тела хранятся в вашем доме? — выдает Келлоуэй.
Острая боль пронзает мой правый глаз. Началась мигрень.
— Это что за вопросы? — Капитан повышает голос на несколько децибел.
— Я просто хочу знать, если обнаружатся еще какие-нибудь биологические жидкости, или химикаты, или, скажем...
— Нет, больше ничего, — качаю головой и переключаю все внимание на стопку аккуратно сложенных слаксов и спортивных рубашек. — Слайды — и все.
— Что за слайды?
— По гистологии, — вяло отмахиваюсь я.
— Как-как?
— Все, Келлоуэй, тебе конец, — отрезает Марино, поднимаясь с постели.
— Мне надо удостовериться, что все безопасно в плане биологической угрозы, — лепечет офицер, заливаясь жаром; злобный блеск в глазах выдает ее чувства. Капитана она презирает, как и многие, но вынуждена ему подчиняться.
— Главная биологическая угроза сейчас стоит прямо перед тобой, — рявкнул тот. — Может, оставим доктора в покое хоть на минутку, ей передохнуть пора от тупых вопросов.
Келлоуэй — непривлекательная женщина с отсутствующим подбородком, толстыми ляжками и узкими плечиками. Она вся напрягается от злости и стыда, разворачивается и демонстративно выходит из комнаты, неслышно ступая по персидской дорожке.
— Она что, решила, будто ты трофеи коллекционируешь? — поражается капитан. — Сувениры в дом приносишь, как этот хрен Джеффри Дамер? Боже ты мой!
— Все, я больше этого не вынесу. — Уминаю идеально сложенные рубашки в большую дорожную сумку.
— Док, тут никуда не денешься, дело только началось. А на сегодня хватит с тебя. — Он устало опускается на мою постель.
— Скажи своим следователям, пусть прыть-то поубавят, — предупреждаю его. — Чтобы мне на глаза больше не показывались: я ничего плохого не делала.
— Если у них еще что-нибудь всплывет, сам буду разбираться. Я здесь веду расследование, если идиоты вроде Келлоуэй этого еще не поняли. И насчет меня можешь быть спокойна. Тут столько народу горит желанием с тобой пообщаться, что прямо номерок на ладошке пиши, как в магазине деликатесов.
Укладываю слаксы поверх рубашки, потом в обратном порядке, чтобы не помялись.
— Ну естественно, до него тебе еще далеко, — имеется в виду Шандонне. — Тут с ним переговорить полно охочих: профайлеры, судебные психиатры, СМИ — сам черт ногу сломит. — Марино перечисляет особо отличившихся деятелей.
Прекращаю паковаться. Не намерена перебирать личные принадлежности у него на виду.
— Оставь меня на пару минут, пожалуйста.
Марино пристально на меня смотрит, глаза красные, лицо вспыхнуло пунцово-бордовым цветом. У него даже лысину на макушке припекло. Сидит в своих потрепанных джинсах и растянутом свитере, пузо выпирает на девять месяцев, на огромных ботинках ломти грязи. Видно, соображает. Оставлять меня одну не хочет и взвешивает в уме «за» и «против», явно не собираясь делиться ими со мной. Сознание затуманивается параноидальной мыслью: а ведь старина мне не доверяет. Наверное, решил, что я собираюсь свести счеты с жизнью.
— Слушай, Марино, просто постой за дверью и никого не пускай, а я здесь быстренько закончу. Знаешь что, прогуляйся-ка до моей машины и достань из багажника чемоданчик с рабочим инструментом. Если на вызов придется ехать, он мне понадобится. Ключ возьмешь на кухне, в самом верхнем ящике справа — я там все держу. Прошу тебя. И кстати, мне машина нужна. Я даже лучше просто ее заберу, так что инструмент можешь там и оставить.
Марино колеблется.
— Тебе нельзя забрать машину.
— Да к чертям собачьим! — ругнулась я. — Только не говори, что они и машину мою будут обыскивать. Бред какой-то.
— Слушай. Первый раз сигнализация сработала потому, что кто-то пытался забраться к тебе в гараж.
— То есть как это «кто-то»? — подкалываю я; виски пронзает жгучая боль, перед глазами поплыло. — Нам же прекрасно известно, чьих это рук дело. Он специально повозился с гаражной дверью, чтобы сигнализация сработала. Ему и надо было, чтобы стражи порядка подкатили, и тогда полицейский, заявившийся чуть позже, не вызвал бы никаких подозрений. А то вдруг соседи заметят постороннего.
Вторично в роли полицейского пришел как раз Жан-Батист Шандонне собственной персоной. Поверить не могу, как легко он меня провел.
— Не все так легко объяснить, — отвечает Марино.
— Странное у меня ощущение, будто ты мне не веришь...
— Да, тебе надо поскорее попасть к Анне и хорошенько выспаться.
— Мою машину он не трогал, — утверждаю я. — Маньяк в гараж даже не заходил. Пусть и не думают касаться моей машины. Сегодня же ее заберу. Так что оставь инструменты в багажнике.
— Сегодня не получится.
Марино выходит, прикрывает за собой дверь. Страшно хочется выпить, залить чем-нибудь электрические разряды, прошибающие мозги. Нервы ни к черту. Ну что, внаглую пройти к бару и послать полицейских ко всем чертям, пока буду виски искать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80