Подзываю к себе визитера, и мы проходим к длинному рабочему столу, тянущемуся во всю противоположную стену зала. Берем стулья.
— Буду с вами откровенен, мэм, — начинает Стэнфилд, медленно, словно нехотя качая головой. — Мы понятия не имеем, с какого конца распутывать это дело. Одно могу сказать с полной уверенностью, — детектив указывает на тело на столе, — вчера в три пополудни он зарегистрировался в мотеле «Форт-Джеймс».
— Вы можете дать точные координаты этого мотеля?
— Почти у самой магистрали, оттуда до Вильяма и Мери рукой подать, минут десять, не больше.
— Вы говорили с администратором?
— Да, опросил. — Открывает большой желтый конверт и высыпает пригоршню мгновенных снимков. — Ее зовут Бев Киффин. — Он диктует по буквам, чтобы я записала, вынимает из внутреннего кармана пиджака очки для чтения. Подрагивающими пальцами перелистывает страницы блокнота. — По ее словам, этот мужчина сказал, что ему нужен специальный номер с услугой шестнадцать ноль семь.
— То есть? Что это за номер такой? — Кладу шариковую ручку на свои записи.
— Сто шестьдесят долларов семьдесят центов. Проживание с понедельника по пятницу, пять ночей. Получается тысяча шестьсот семь. Обычно за ночь берут сорок шесть долларов — для такого места дороговато. Грабят туристов, обирают безбожно.
— Тысяча шестьсот седьмой? Год основания Джеймстауна? — Странно вновь услышать о Джеймстауне. Мы о раскопках только прошлой ночью с Анной вспоминали, когда я рассказывала о Бентоне.
Стэнфилд задумчиво кивает.
— Да, как дата основания Джеймстауна. Тысяча шестьсот седьмой. Это у них бизнес-расценки, так они сказали. Сумма за рабочую неделю. Позвольте сказать, мэм, местечко не из лучших. Настоящая дыра.
— Как насчет сводок по преступности?
— Все чисто, мэм.
— Значит, просто убогое местечко.
— Просто убогое, — кивает он.
Детектив Стэнфилд отличается особой манерой разговаривать: с каким-то напряженным ударением, словно учит не слишком сообразительного ребенка, которому все надо повторять дважды и важные моменты выделять особо. Аккуратно раскладывает фотографии на столе ровным рядком, и я их изучаю.
— Это ваши снимки? — высказываю предположение.
— Да, мэм, чьи же еще?
Его фотографии отсняты с толком, с расстановкой: дверь номера с надписью «14», сам номер, вид из коридора через открытую дверь, обгоревшая постель, закопченные от дыма шторы и стены. В номере стоит единственный комод и платяная ниша у двери, которая представляет собой самую обыкновенную выемку в стене с горизонтальной перекладиной. На матрасе лежат остатки покрывала и белых простыней, и больше ничего. Спрашиваю Стэнфилда, не сдавал ли он постельное белье в лабораторию, чтобы проверили на катализаторы. Отвечает, что кровать была не застелена, так что, кроме обгоревшего матраса, сдавать в лабораторию оказалось нечего. Вырезал обгоревшие места и упаковал их в алюминиевую банку от краски — «строго по инструкции», как он выразился. Слова эти выдают его с головой: в следственной работе Стэнфилд новичок. Кстати, отсутствие постельного белья тоже показалось ему подозрительным.
— А когда постоялец въезжал, постель была застелена? — интересуюсь я.
— Миссис Киффин говорит, будто она в номер его не провожала, но точно знает, что кровать была заправлена по всем правилам. Поскольку лично прибиралась в номере после предыдущего жильца, который съехал несколько дней назад, — повторяет он ее слова. Положительный знак, хорошо, что сам догадался спросить.
— А что с багажом? — задаю следующий вопрос. — У жертвы были с собой вещи?
— Я вещей не обнаружил.
— Когда приехали пожарные?
— Их вызвали в пять двадцать две вечера.
— Кто позвонил?
— Человек, который проезжал мимо на машине, не назвался. Он увидел дым и позвонил прямо из автомобиля. В это время года мотель пустует, если верить миссис Киффин. Говорит, на вчерашний день мотель был заполнен на четверть. Рождество, да и погода, сами знаете. По снимкам-то видно, что, кроме постели, огнем ничего не тронуто. — Толстым грубым пальцем детектив тычет в фотографии. — Когда пожарные прибыли, он уже потухал сам собой. Огнетушителями залили, даже шланги не пришлось разворачивать. Нам только на руку. А вот одежда...
Стэнфилд показывает фотографию, где изображена какая-то темная куча на полу у самой двери в ванную. Вижу брюки, футболку с пиджаком и ботинки. Следующие снимки сделаны в ванной комнате. На раковине — пластиковое ведерко для льда, пластиковые очки в целлофане и маленький кусочек мыла, так и оставшийся нераспечатанным. Стэнфилд вынимает из кармана маленький ножичек, откидывает лезвие и разрезает полицейскую ленту на бумажном пакете.
— Я тут его одежду принес, — поясняет он. — Ну, я так решил, что это его.
— Подождите-ка, — говорю ему. Встаю, накрываю пустую каталку чистой простыней, надеваю новые перчатки и спрашиваю, не было ли обнаружено бумажника или других личных вещей. Отвечает, ничего такого. Вынимаю одежду из пакета специально над простыней — если что-нибудь упадет, точно не потеряется. Беру в руки черные, пропитанные мочой трусики-бикини и кашемировые брюки от Армани.
— Он обмочился в штаны, — говорю я Стэнфилду.
Тот только качает головой и пожимает плечами, в глазах промелькнуло сомнение, может, даже испуг. Да, чувство у меня возникает вполне определенное. Этот человек зарегистрировался в мотеле один, но в какой-то момент на сцену вышел некто другой. Вот интересно, не от страха ли парень потерял контроль над мочевым пузырем.
— А та администраторша, миссис Киффин, не помнит, случайно, что на нем было, когда он въехал? — спрашиваю я, проверяя содержимое карманов. Пусто.
— Да как-то не спросил, — бурчит Стэнфилд. — Значит, в карманах ничего? Надо же, как необычно.
— Разве на месте никто не проверил?
— Ну, я не сам одежду упаковывал, сказать по правде. Там кто-то за меня справился, только при мне никто по карманам не лазил. Во всяком случае, я бы знал, если бы нашли личные вещи. Принес бы тогда.
— Ну так как, может, позвоните миссис Киффин? Вдруг она помнит, в чем постоялец приехал? — вежливо прошу Стэнфилда заняться своими обязанностями. — Кстати, что насчет машины? На чем он добирался до мотеля?
— Пока транспортное средство не обнаружено.
— Что-то не вяжется такая одежда с дешевым мотелем, детектив Стэнфилд. — Я отмечаю брюки на бланке-схеме.
Черный пиджак, черная футболка, ремень, ботинки и носки — дорогая дизайнерская одежда. Сразу вспомнился Жан-Батист Шандонне: разлагающийся труп Томаса, обнаруженного в начале месяца в ричмондском порту, был усыпан младенчески тонкими волосами. При Стэнфилде вслух подмечаю сходство в одежде. На данный момент преобладает теория, объясняю я дальше, что Жан-Батист Шандонне убил своего брата Томаса, вероятно еще в Антверпене, в Бельгии, переоделся в его одежду и спрятал труп в грузовой контейнер, который отправляли в Ричмонд.
— Потому что он весь был в волосах? Я читал в газете. — Стэнфилд пытается объять то, что не сразу поймет опытный следователь, который сам осматривал место преступления.
— Да, и еще обнаруженные на теле микроскопические частицы, родственные диатомовым водорослям, сходны с теми, что обитают в Сене неподалеку от дома семейства Шандонне на острове Святого Людовика, — продолжаю рассказ. Стэнфилд совершенно растерялся. — Послушайте, детектив, главное, этот человек, я имею в виду Жан-Батиста Шандонне, страдает очень редким врожденным пороком. Говорят, что он купался в Сене, видимо, верил в целебные свойства воды. У нас есть основания полагать, что одежда, обнаруженная на теле его брата, изначально принадлежала Жан-Батисту. Улавливаете? — Я вынимаю из общей кучи ремень, рассматриваю его, чтобы понять, каким отверстием на коже пользовались чаще всего.
— Сказать вам по правде, — отвечает Стэнфилд, — сейчас только об этом странном деле и талдычат. Стоит телевизор включить или открыть газету. Да, и, кстати, я хотел вам посочувствовать. Такое на вашу долю выпало... Удивительно, как вы вообще работаете и думать в состоянии. Боже всемогущий! — Он качает головой. — Да если бы такое чудовище к нам заявилось, жена бы тут же замертво упала от разрыва сердца. Говорит, ему бы и делать ничего не пришлось.
Пожалуй, этот человек питает на мой счет неоправданные опасения. Полагает, что я не вполне рационально мыслю или выдумываю. Будто бы преломляю все происходящее вокруг в свете событий с Жан-Батистом.
Я снимаю с пюпитра линейку для одежды и кладу в папку с бумагами по Джону Доу, а Стэнфилд тем временем набирает какой-то номер из своего блокнота. Затыкает ухо пальцем и прищуривается, будто ему даже смотреть больно в сторону Турчанки, вскрывающей очередной череп. Не слышу, что он там говорит. Вешает трубку и снова подходит ко мне, считывая что-то с экранчика пейджера.
— Так-так, одна хорошая новость и одна плохая, — объявляет он. — Та дамочка, миссис Киффин, помнит, что на посетителе был очень добротный темный костюм. Это хорошо. Плохо то, что она видела в его руке ключ дистанционного замка, какие бывают у дорогих новых автомобилей.
— Но самой машины не обнаружено, — отмечаю я.
— Никак нет, пропала машина. И ключ, кстати, тоже. Как видно, помогли ему уйти на тот свет, проводили. Думаете, одурманили бедолагу наркотиками, а потом хотели заживо сжечь? Чтобы скрыть улики?
— Думаю, надо рассматривать это как убийство, — заявляю очевидное. — Снять отпечатки пальцев и проверить на совпадения по единой национальной базе.
Речь идет об автоматизированной системе установления личности по отпечаткам пальцев. Мы сканируем отпечатки, запускаем их в сводную базу данных всех штатов, где выискивают идентичные пары. Если покойник когда-нибудь в этой стране засветился — имел судимость или попал в базу данных по какой-то другой причине, — очень вероятно, что его личность мы определим.
Надеваю новую пару перчаток, особенно аккуратно прикрывая обмотанную бинтом нижнюю половину ладони и большой палец. Для того чтобы снять отпечатки с пальцев мертвого тела, требуется нехитрое приспособление под названием «ложечка». Это всего-навсего выгнутая металлическая болванка, формой сильно напоминающая пустую трубку, разрезанную вдоль. Сквозь прорези ложечки продета полоска белой бумаги так, что поверхность получается изогнутой и полностью соответствует очертанием негнущихся пальцев, теперь неподвластных воле своего владельца. Сняв один пальчик, перемещаешь полоску вперед, чтобы брать отпечатки уже на чистом участке. Процесс несложный, особого ума не требуется. Однако когда я сообщаю Стэнфилду, где у нас находятся ложечки, он хмурится, будто я говорю с ним на иностранном языке. Спрашиваю, случалось ли ему когда-нибудь снимать отпечатки пальцев у покойника, и он отвечает, что нет.
— Тогда подождите, — говорю я, подхожу к телефону и набираю внутренний номер лаборатории дактилоскопии. Никто не подходит. Пробую через селекторную. Выясняется, что всех сотрудников отпустили из-за непогоды. Тогда сама беру ложечку, вынимаю из ящика стола штемпельную подушку. Турчанка протирает руки покойника, я макаю его пальцы в чернила и по очереди прижимаю к вогнутой полоске бумаги.
— Могу вам помочь, если хотите, — говорю Стэнфилду, — только попрошу запустить эти отпечатки в единую базу данных поскорее, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. — Помещаю в ложечку большой палец и надавливаю; Стэнфилд следит за процедурой с застывшим на лице выражением неприязни. Он принадлежит к числу тех людей, которые морг на дух не переносят.
— Только сейчас в лаборатории никого, а нам бы надо поскорее выяснить, кто этот приятель на самом деле, — поясняю я. — Хотелось бы передать отпечатки с сопутствующей информацией в Интерпол на случай, если наш «клиент» пользовался международной популярностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Буду с вами откровенен, мэм, — начинает Стэнфилд, медленно, словно нехотя качая головой. — Мы понятия не имеем, с какого конца распутывать это дело. Одно могу сказать с полной уверенностью, — детектив указывает на тело на столе, — вчера в три пополудни он зарегистрировался в мотеле «Форт-Джеймс».
— Вы можете дать точные координаты этого мотеля?
— Почти у самой магистрали, оттуда до Вильяма и Мери рукой подать, минут десять, не больше.
— Вы говорили с администратором?
— Да, опросил. — Открывает большой желтый конверт и высыпает пригоршню мгновенных снимков. — Ее зовут Бев Киффин. — Он диктует по буквам, чтобы я записала, вынимает из внутреннего кармана пиджака очки для чтения. Подрагивающими пальцами перелистывает страницы блокнота. — По ее словам, этот мужчина сказал, что ему нужен специальный номер с услугой шестнадцать ноль семь.
— То есть? Что это за номер такой? — Кладу шариковую ручку на свои записи.
— Сто шестьдесят долларов семьдесят центов. Проживание с понедельника по пятницу, пять ночей. Получается тысяча шестьсот семь. Обычно за ночь берут сорок шесть долларов — для такого места дороговато. Грабят туристов, обирают безбожно.
— Тысяча шестьсот седьмой? Год основания Джеймстауна? — Странно вновь услышать о Джеймстауне. Мы о раскопках только прошлой ночью с Анной вспоминали, когда я рассказывала о Бентоне.
Стэнфилд задумчиво кивает.
— Да, как дата основания Джеймстауна. Тысяча шестьсот седьмой. Это у них бизнес-расценки, так они сказали. Сумма за рабочую неделю. Позвольте сказать, мэм, местечко не из лучших. Настоящая дыра.
— Как насчет сводок по преступности?
— Все чисто, мэм.
— Значит, просто убогое местечко.
— Просто убогое, — кивает он.
Детектив Стэнфилд отличается особой манерой разговаривать: с каким-то напряженным ударением, словно учит не слишком сообразительного ребенка, которому все надо повторять дважды и важные моменты выделять особо. Аккуратно раскладывает фотографии на столе ровным рядком, и я их изучаю.
— Это ваши снимки? — высказываю предположение.
— Да, мэм, чьи же еще?
Его фотографии отсняты с толком, с расстановкой: дверь номера с надписью «14», сам номер, вид из коридора через открытую дверь, обгоревшая постель, закопченные от дыма шторы и стены. В номере стоит единственный комод и платяная ниша у двери, которая представляет собой самую обыкновенную выемку в стене с горизонтальной перекладиной. На матрасе лежат остатки покрывала и белых простыней, и больше ничего. Спрашиваю Стэнфилда, не сдавал ли он постельное белье в лабораторию, чтобы проверили на катализаторы. Отвечает, что кровать была не застелена, так что, кроме обгоревшего матраса, сдавать в лабораторию оказалось нечего. Вырезал обгоревшие места и упаковал их в алюминиевую банку от краски — «строго по инструкции», как он выразился. Слова эти выдают его с головой: в следственной работе Стэнфилд новичок. Кстати, отсутствие постельного белья тоже показалось ему подозрительным.
— А когда постоялец въезжал, постель была застелена? — интересуюсь я.
— Миссис Киффин говорит, будто она в номер его не провожала, но точно знает, что кровать была заправлена по всем правилам. Поскольку лично прибиралась в номере после предыдущего жильца, который съехал несколько дней назад, — повторяет он ее слова. Положительный знак, хорошо, что сам догадался спросить.
— А что с багажом? — задаю следующий вопрос. — У жертвы были с собой вещи?
— Я вещей не обнаружил.
— Когда приехали пожарные?
— Их вызвали в пять двадцать две вечера.
— Кто позвонил?
— Человек, который проезжал мимо на машине, не назвался. Он увидел дым и позвонил прямо из автомобиля. В это время года мотель пустует, если верить миссис Киффин. Говорит, на вчерашний день мотель был заполнен на четверть. Рождество, да и погода, сами знаете. По снимкам-то видно, что, кроме постели, огнем ничего не тронуто. — Толстым грубым пальцем детектив тычет в фотографии. — Когда пожарные прибыли, он уже потухал сам собой. Огнетушителями залили, даже шланги не пришлось разворачивать. Нам только на руку. А вот одежда...
Стэнфилд показывает фотографию, где изображена какая-то темная куча на полу у самой двери в ванную. Вижу брюки, футболку с пиджаком и ботинки. Следующие снимки сделаны в ванной комнате. На раковине — пластиковое ведерко для льда, пластиковые очки в целлофане и маленький кусочек мыла, так и оставшийся нераспечатанным. Стэнфилд вынимает из кармана маленький ножичек, откидывает лезвие и разрезает полицейскую ленту на бумажном пакете.
— Я тут его одежду принес, — поясняет он. — Ну, я так решил, что это его.
— Подождите-ка, — говорю ему. Встаю, накрываю пустую каталку чистой простыней, надеваю новые перчатки и спрашиваю, не было ли обнаружено бумажника или других личных вещей. Отвечает, ничего такого. Вынимаю одежду из пакета специально над простыней — если что-нибудь упадет, точно не потеряется. Беру в руки черные, пропитанные мочой трусики-бикини и кашемировые брюки от Армани.
— Он обмочился в штаны, — говорю я Стэнфилду.
Тот только качает головой и пожимает плечами, в глазах промелькнуло сомнение, может, даже испуг. Да, чувство у меня возникает вполне определенное. Этот человек зарегистрировался в мотеле один, но в какой-то момент на сцену вышел некто другой. Вот интересно, не от страха ли парень потерял контроль над мочевым пузырем.
— А та администраторша, миссис Киффин, не помнит, случайно, что на нем было, когда он въехал? — спрашиваю я, проверяя содержимое карманов. Пусто.
— Да как-то не спросил, — бурчит Стэнфилд. — Значит, в карманах ничего? Надо же, как необычно.
— Разве на месте никто не проверил?
— Ну, я не сам одежду упаковывал, сказать по правде. Там кто-то за меня справился, только при мне никто по карманам не лазил. Во всяком случае, я бы знал, если бы нашли личные вещи. Принес бы тогда.
— Ну так как, может, позвоните миссис Киффин? Вдруг она помнит, в чем постоялец приехал? — вежливо прошу Стэнфилда заняться своими обязанностями. — Кстати, что насчет машины? На чем он добирался до мотеля?
— Пока транспортное средство не обнаружено.
— Что-то не вяжется такая одежда с дешевым мотелем, детектив Стэнфилд. — Я отмечаю брюки на бланке-схеме.
Черный пиджак, черная футболка, ремень, ботинки и носки — дорогая дизайнерская одежда. Сразу вспомнился Жан-Батист Шандонне: разлагающийся труп Томаса, обнаруженного в начале месяца в ричмондском порту, был усыпан младенчески тонкими волосами. При Стэнфилде вслух подмечаю сходство в одежде. На данный момент преобладает теория, объясняю я дальше, что Жан-Батист Шандонне убил своего брата Томаса, вероятно еще в Антверпене, в Бельгии, переоделся в его одежду и спрятал труп в грузовой контейнер, который отправляли в Ричмонд.
— Потому что он весь был в волосах? Я читал в газете. — Стэнфилд пытается объять то, что не сразу поймет опытный следователь, который сам осматривал место преступления.
— Да, и еще обнаруженные на теле микроскопические частицы, родственные диатомовым водорослям, сходны с теми, что обитают в Сене неподалеку от дома семейства Шандонне на острове Святого Людовика, — продолжаю рассказ. Стэнфилд совершенно растерялся. — Послушайте, детектив, главное, этот человек, я имею в виду Жан-Батиста Шандонне, страдает очень редким врожденным пороком. Говорят, что он купался в Сене, видимо, верил в целебные свойства воды. У нас есть основания полагать, что одежда, обнаруженная на теле его брата, изначально принадлежала Жан-Батисту. Улавливаете? — Я вынимаю из общей кучи ремень, рассматриваю его, чтобы понять, каким отверстием на коже пользовались чаще всего.
— Сказать вам по правде, — отвечает Стэнфилд, — сейчас только об этом странном деле и талдычат. Стоит телевизор включить или открыть газету. Да, и, кстати, я хотел вам посочувствовать. Такое на вашу долю выпало... Удивительно, как вы вообще работаете и думать в состоянии. Боже всемогущий! — Он качает головой. — Да если бы такое чудовище к нам заявилось, жена бы тут же замертво упала от разрыва сердца. Говорит, ему бы и делать ничего не пришлось.
Пожалуй, этот человек питает на мой счет неоправданные опасения. Полагает, что я не вполне рационально мыслю или выдумываю. Будто бы преломляю все происходящее вокруг в свете событий с Жан-Батистом.
Я снимаю с пюпитра линейку для одежды и кладу в папку с бумагами по Джону Доу, а Стэнфилд тем временем набирает какой-то номер из своего блокнота. Затыкает ухо пальцем и прищуривается, будто ему даже смотреть больно в сторону Турчанки, вскрывающей очередной череп. Не слышу, что он там говорит. Вешает трубку и снова подходит ко мне, считывая что-то с экранчика пейджера.
— Так-так, одна хорошая новость и одна плохая, — объявляет он. — Та дамочка, миссис Киффин, помнит, что на посетителе был очень добротный темный костюм. Это хорошо. Плохо то, что она видела в его руке ключ дистанционного замка, какие бывают у дорогих новых автомобилей.
— Но самой машины не обнаружено, — отмечаю я.
— Никак нет, пропала машина. И ключ, кстати, тоже. Как видно, помогли ему уйти на тот свет, проводили. Думаете, одурманили бедолагу наркотиками, а потом хотели заживо сжечь? Чтобы скрыть улики?
— Думаю, надо рассматривать это как убийство, — заявляю очевидное. — Снять отпечатки пальцев и проверить на совпадения по единой национальной базе.
Речь идет об автоматизированной системе установления личности по отпечаткам пальцев. Мы сканируем отпечатки, запускаем их в сводную базу данных всех штатов, где выискивают идентичные пары. Если покойник когда-нибудь в этой стране засветился — имел судимость или попал в базу данных по какой-то другой причине, — очень вероятно, что его личность мы определим.
Надеваю новую пару перчаток, особенно аккуратно прикрывая обмотанную бинтом нижнюю половину ладони и большой палец. Для того чтобы снять отпечатки с пальцев мертвого тела, требуется нехитрое приспособление под названием «ложечка». Это всего-навсего выгнутая металлическая болванка, формой сильно напоминающая пустую трубку, разрезанную вдоль. Сквозь прорези ложечки продета полоска белой бумаги так, что поверхность получается изогнутой и полностью соответствует очертанием негнущихся пальцев, теперь неподвластных воле своего владельца. Сняв один пальчик, перемещаешь полоску вперед, чтобы брать отпечатки уже на чистом участке. Процесс несложный, особого ума не требуется. Однако когда я сообщаю Стэнфилду, где у нас находятся ложечки, он хмурится, будто я говорю с ним на иностранном языке. Спрашиваю, случалось ли ему когда-нибудь снимать отпечатки пальцев у покойника, и он отвечает, что нет.
— Тогда подождите, — говорю я, подхожу к телефону и набираю внутренний номер лаборатории дактилоскопии. Никто не подходит. Пробую через селекторную. Выясняется, что всех сотрудников отпустили из-за непогоды. Тогда сама беру ложечку, вынимаю из ящика стола штемпельную подушку. Турчанка протирает руки покойника, я макаю его пальцы в чернила и по очереди прижимаю к вогнутой полоске бумаги.
— Могу вам помочь, если хотите, — говорю Стэнфилду, — только попрошу запустить эти отпечатки в единую базу данных поскорее, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. — Помещаю в ложечку большой палец и надавливаю; Стэнфилд следит за процедурой с застывшим на лице выражением неприязни. Он принадлежит к числу тех людей, которые морг на дух не переносят.
— Только сейчас в лаборатории никого, а нам бы надо поскорее выяснить, кто этот приятель на самом деле, — поясняю я. — Хотелось бы передать отпечатки с сопутствующей информацией в Интерпол на случай, если наш «клиент» пользовался международной популярностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80