— Вы очень хороши.
— Вы меня видите?
— Вообще-то я едва различаю предметы. Зато точно знаю, что вы хороши собой. Наслышан.
— Сэр, я бы попросила вас обойтись без дальнейших комментариев в мой адрес. Тут мы достигли ясности?
Он кивает, не сводя с нее взгляда.
— Сэр, что конкретно вы делали после того, как начали целовать Сьюзан? Вы ее касались, ласкали, раздевали? Касалась ли она вас, ласкала, снимала с вас одежду? Что именно? Вы помните, что в ту ночь было на ней из одежды?
— Коричневые кожаные брючки. Я бы сравнил их с цветом бельгийского шоколада. В обтяжку, но дешевкой она не выглядела. На ногах — полуботинки из коричневой кожи. Черный топ наподобие гимнастического костюма, с длинными рукавами. — Возводит взгляд к потолку. — Овальный вырез. Такие топы застегиваются между ног. — Он изображает, будто защелкивает кнопки. Гляжу на его пальцы, покрытые короткими бледными волосками, и сразу приходят в голову кактусы и ершики для бутылок.
— Это называется трико, — подсказывает Бергер.
— Сначала я даже немного растерялся: хотел коснуться ее кожи и не смог вытащить из-под брюк топ.
— Вы пытались сунуть руки под ее топ, но не смогли, потому что на ней было трико, которое застегивается между ног?
— Совершенно верно.
— Как она отреагировала на вашу попытку вытащить ее топ?
— Мое замешательство здорово ее повеселило. Она посмеялась надо мной.
— Высмеяла?
— Нет, в другом смысле. Сказала, что я забавный. Даже пошутила что-то о пресловутой прозорливости французских мужчин.
— Значит, она знала, что вы из Франции.
— Ну разумеется, — мягко отвечает Шандонне.
— Она знала французский?
— Нет.
— Это по ее словам или вы предполагаете?
— За ужином я поинтересовался, говорит ли она по-французски.
— Итак, она поддразнила вас насчет трико.
— Да. Поддразнила. Просунула мою руку к себе в штанишки и помогла расстегнуть кнопки. Помню, она сильно возбудилась, я даже немного удивился, что ее так легко привести в волнение.
— Как вы узнали, что она была возбуждена?
— Мокренькая, — отвечает Шандонне. — Знаете, мне не очень-то приятно вам все это рассказывать. — Его лицо оживилось. На самом деле он явно обожает говорить на такие темы. — Вы уверены, что я должен продолжать с такими подробностями?
— Прошу вас, сэр. Все, что сможете вспомнить. — Бергер тверда и неэмоциональна. Шандонне с таким же успехом мог бы рассказывать, как он разбирает часы.
— Я стал трогать ее груди и расстегнул лифчик.
— Вы помните, как он выглядел?
— Черный.
— В комнате горел свет?
— Нет. Но мне кажется, что лифчик был темным. Возможно, я ошибаюсь. Во всяком случае, не светлый.
— Как вы расстегнули его?
Шандонне умолкает, его глаза за темными стеклами сверлят видеокамеру.
— Просто расстегнул. — Его руки расцепляют невидимые крючки.
— Вы разорвали бюстгальтер?
— Конечно же, нет.
— Сэр, ее бюстгальтер был разорван спереди. Буквально содран.
— Это не моих рук дело. Видимо, после моего ухода пришел кто-то другой.
— Хорошо, давайте вернемся к тому моменту, когда вы сняли бюстгальтер. Брюки были уже расстегнуты?
— Расстегнуты, хотя все еще на ней. Я поднял ее топ. Видите ли, для меня большое значение имеет оральный контакт. Ей это очень нравилось. Ее было трудно остановить.
— Пожалуйста, объясните, что вы подразумеваете, говоря «ее было трудно остановить».
— Она начала хватать меня, шарить между ног, старалась стянуть с меня брюки, а я не был готов. Мне еще многое предстояло сделать.
— Многое предстояло сделать? Что еще вам предстояло сделать, сэр?
— Я не был готов подвести дело к завершению.
— Что вы подразумеваете под завершением? Секс или что-то другое?
«Завершение ее жизни».
— Окончить заниматься любовью, — отвечает он.
Ненавижу. Не перевариваю все это: слушать его фантазии, особенно если предположить, будто он знал, что я буду их слушать, что он выливает на меня свои откровения так же, как он выливает их на Бергер. Плохо, что присутствует Джей: сидит прямо там и наблюдает. Он по большому счету не многим отличается от пойманного маньяка: оба втайне ненавидят женщин, пусть даже и сгорают по ним неуемной страстью. Я до последнего не подозревала об истинной природе Джея, пока он не оказался в моей постели в номере парижского отеля, когда было уже слишком поздно. Представляю, как он сидел рядом с Бергер в тесной больничной приемной. Могу себе вообразить, что творится у него на уме, пока Шандонне выкладывает подробности о ночи любви, которой у него, возможно, ни разу и не было за все его существование.
— У нее было прекрасное тело, и мне хотелось вкушать его подольше, но она почти настаивала. Ей так не терпелось. — Рассказчик смакует каждое слово. — И мы пошли в спальню. Легли на ее кровать, разделись и занялись любовью.
— Она сама раздевалась, или вы сняли с нее одежду? — В тоне Бергер сквозит глубочайшее, всепоглощающее неверие в его правдивость.
— Я сам снял всю одежду. А она сняла мою.
— Она ничего не сказала по поводу вашего тела? — спрашивает Бергер. — Вы целиком выбрились?
— Да.
— И она ничего не заметила?
— Я был очень гладкий. Она не заметила. Поймите же, с тех пор многое переменилось, и все из-за этих.
— Что же с вами произошло?
— Меня преследовали, ходили по пятам, избивали. Через несколько месяцев после того, как я провел ночь со Сьюзан, какие-то люди напали на меня на улице. Мне изуродовали лицо. Разбили губу, раздробили кости вот здесь. — Он касается очков, указывая на глазницы. — В детстве у меня были сложности с зубами из-за болезни; пришлось сильно постараться, чтобы устранить дефекты. На передних зубах стояли коронки, так что выглядели они более-менее нормально.
— А за работу стоматологов платили те люди, у которых вы, по вашим собственным словам, жили?
— Семья помогала деньгами.
— Вы брились перед походом к дантисту?
— Я обривал те области, которые выглядывали из одежды. Например, лицо. Обязательная процедура перед выходом на улицу. А когда меня избили, пострадали зубы, коронки стали непригодны — ну и, в конце концов, вы видите, на что похожи мои собственные зубы.
— Где на вас напали?
— Я по-прежнему жил в Нью-Йорке.
— Вам оказали медицинскую помощь? Может быть, вы заявили о нападении в полицию? — спрашивает Бергер.
— О, непозволительная роскошь. Само собой разумеется, приказ был отдан сверху: тут замешано руководство правоохранительных органов. Я ни о чем не мог заявить. И за медицинской помощью не обращался. Стал вести кочевую жизнь, вечно в бегах. Мою жизнь уничтожили.
— Не припомните фамилию своего дантиста?
— Ох, так давно все было. Сомневаюсь, что он вообще жив. Его звали Трупп. Морис Трупп. Кажется, он принимал на улице Шишаг.
— Трупп? Наподобие трупа? — спрашиваю я Бергер. — А Шишаг — переиначенное гашиш? — С отвращением, не в силах поверить подобному цинизму, качаю головой.
— Итак, вы со Сьюзан перешли в спальню и занялись сексом, — возвращается к основной теме Бергер. — Прошу вас, продолжайте. Сколько времени вы находились в постели?
— Часов до трех утра. Потом она сказала, что мне пора, поскольку ей надо собираться на работу. Так что я оделся, и мы решили снова встретиться вечером. Договорились на семь в «Абсенте», одном приятном французском бистро неподалеку от ее дома.
— Вы сказали, что оделись. А она? Она была одета, когда вы уходили?
— На ней была черная сатиновая пижама-двойка. Сьюзан ее надела, и мы поцеловались у двери.
— И вы спустились вниз? По дороге вы никого не заметили?
— Только Жана, портье. Я вышел и какое-то время передвигался пешком. Набрел на кафе и позавтракал. Проголодался как волк. — Он умолкает. — «Нейлс». Так оно называлось. Прямо через дорогу от «Люми».
— Вы помните, что заказывали?
— Эспрессо.
— Вы сильно проголодались и решили ограничиться кофе? — Бергер демонстративно привязывается к слову «проголодался»: она понимает, что он ее дразнит, дурачит, пытается обвести вокруг пальца. Шандонне было не до еды. Он вкушал образы только что свершенного насилия, разорванной плоти, чуял запах крови — мерзавец сейчас оставил после себя женщину, избитую и закусанную до смерти. И что бы он ни говорил, дело обстояло именно так. Негодяй, каких свет не видывал.
— Сэр, когда вы узнали о трагичной гибели Сьюзан? — спрашивает Бергер.
— Вечером она не пришла, как было условлено.
— Да уж, думаю, нет.
— Не появилась и на следующий день...
— Пятого декабря или шестого? — спрашивает Бергер, наращивая темп, словно желая показать, что пришло время играть по ее правилам.
— Шестого, — отвечает Шандонне. — Наутро после нашего несостоявшегося свидания я узнал обо всем из газеты. — Напускает на себя наигранную грусть. — Я был потрясен. — Всхлипывает.
— Она, само собой разумеется, так и не появилась в «Абсенте» накануне вечером. Но вы, по вашим словам, пришли.
— Пропустил бокальчик вина в баре и ждал. В конце концов, ушел.
— Вы кому-нибудь в ресторане говорили, что ждете ее?
— Да. Поинтересовался у метрдотеля, не заходила ли она — вдруг, думаю, оставила для меня записку. Сьюзан постоянно мелькала на экране, так что ее все знали.
Бергер очень подробно опросила его насчет метрдотеля, в чем был одет сам Шандонне, сколько он заплатил за вино и как — наличными или чеком, представился ли, когда наводил справки о подруге. Разумеется, нет. На все про все ушло пять минут. Бергер заметила, что кто-то из бистро позвонил в полицию и сообщил — к ним заходил человек и ждал Сьюзан Плесс. Тогда, два года назад, все тщательно проверили. Оказалось правдой. Описание интересующего следствие человека полностью совпадало с тем, как описывает себя Жан-Батист. Посетитель действительно заказал в баре бокал красного вина, спрашивал, не заходила ли Сьюзан, не оставила ли записку, и не представился. А кроме того, его внешность идентична внешности человека, который накануне вечером ужинал с убитой в «Люми».
— Вы кому-нибудь говорили, что провели с ней ночь, когда она погибла? — задает вопрос Бергер.
— Нет. Когда я узнал, что произошло, просто не смог.
— И что же, по-вашему, произошло?
— Это они сотворили. Они с ней такое сделали. Чтобы снова меня подставить.
— Снова?
— Еще до того, в Париже, у меня тоже были женщины. С ними произошло то же самое.
— У вас были любовницы до смерти Сьюзан?
— Одна или две. Потом еще и после. Со всеми происходит то же самое, потому что за мной следят. Я снова и снова пускался в бега, прятался от людей, переживал немыслимое напряжение и трудности, и состояние мое ухудшалось. Я живу в постоянном кошмаре... Нет, я никому ничего не говорил. Кто бы мне поверил?
— Интересный вопрос, — отрезала Бергер. — Я, кстати, вам не верю, сэр. Вы убили Сьюзан, ведь правда, сэр?
— Нет.
— Вы ее изнасиловали, сэр, так?
— Нет.
— Били и кусали ее, сэр, верно?
— Нет. Вот поэтому я никому и не стал ничего рассказывать. Кто бы мне поверил? Кто поверит, что на меня объявлена настоящая охота только потому, что отца моего считают преступником, крестным отцом мафии?
— Вы не пошли в полицию и не стали рассказывать, что вы, возможно, последний, кто видел Сьюзан живой, потому что сами ее и убили. Не правда ли, сэр?
— Я действительно не стал рассказывать. А если бы и решился, то меня тут же обвинили бы, как и вы. Я уехал в Париж. Скитался. Тешил себя надеждой, что обо мне забудут... Не тут-то было. Эти так легко не отступятся.
— Сэр, вы в курсе, что тело Сьюзан было покрыто следами от укусов, в которых обнаружена ваша слюна, и что ДНК слюны и семенной жидкости из ее влагалища совпадает с вашим генным профилем?
Черные стекла очков устремлены на Бергер.
— Надеюсь, вам не надо объяснять, что такое ДНК?
— Полагаю, тема моей ДНК должна была всплыть.
— Потому что вы ее кусали.
— Я не кусал. Я придаю большое значение оральным ласкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Вы меня видите?
— Вообще-то я едва различаю предметы. Зато точно знаю, что вы хороши собой. Наслышан.
— Сэр, я бы попросила вас обойтись без дальнейших комментариев в мой адрес. Тут мы достигли ясности?
Он кивает, не сводя с нее взгляда.
— Сэр, что конкретно вы делали после того, как начали целовать Сьюзан? Вы ее касались, ласкали, раздевали? Касалась ли она вас, ласкала, снимала с вас одежду? Что именно? Вы помните, что в ту ночь было на ней из одежды?
— Коричневые кожаные брючки. Я бы сравнил их с цветом бельгийского шоколада. В обтяжку, но дешевкой она не выглядела. На ногах — полуботинки из коричневой кожи. Черный топ наподобие гимнастического костюма, с длинными рукавами. — Возводит взгляд к потолку. — Овальный вырез. Такие топы застегиваются между ног. — Он изображает, будто защелкивает кнопки. Гляжу на его пальцы, покрытые короткими бледными волосками, и сразу приходят в голову кактусы и ершики для бутылок.
— Это называется трико, — подсказывает Бергер.
— Сначала я даже немного растерялся: хотел коснуться ее кожи и не смог вытащить из-под брюк топ.
— Вы пытались сунуть руки под ее топ, но не смогли, потому что на ней было трико, которое застегивается между ног?
— Совершенно верно.
— Как она отреагировала на вашу попытку вытащить ее топ?
— Мое замешательство здорово ее повеселило. Она посмеялась надо мной.
— Высмеяла?
— Нет, в другом смысле. Сказала, что я забавный. Даже пошутила что-то о пресловутой прозорливости французских мужчин.
— Значит, она знала, что вы из Франции.
— Ну разумеется, — мягко отвечает Шандонне.
— Она знала французский?
— Нет.
— Это по ее словам или вы предполагаете?
— За ужином я поинтересовался, говорит ли она по-французски.
— Итак, она поддразнила вас насчет трико.
— Да. Поддразнила. Просунула мою руку к себе в штанишки и помогла расстегнуть кнопки. Помню, она сильно возбудилась, я даже немного удивился, что ее так легко привести в волнение.
— Как вы узнали, что она была возбуждена?
— Мокренькая, — отвечает Шандонне. — Знаете, мне не очень-то приятно вам все это рассказывать. — Его лицо оживилось. На самом деле он явно обожает говорить на такие темы. — Вы уверены, что я должен продолжать с такими подробностями?
— Прошу вас, сэр. Все, что сможете вспомнить. — Бергер тверда и неэмоциональна. Шандонне с таким же успехом мог бы рассказывать, как он разбирает часы.
— Я стал трогать ее груди и расстегнул лифчик.
— Вы помните, как он выглядел?
— Черный.
— В комнате горел свет?
— Нет. Но мне кажется, что лифчик был темным. Возможно, я ошибаюсь. Во всяком случае, не светлый.
— Как вы расстегнули его?
Шандонне умолкает, его глаза за темными стеклами сверлят видеокамеру.
— Просто расстегнул. — Его руки расцепляют невидимые крючки.
— Вы разорвали бюстгальтер?
— Конечно же, нет.
— Сэр, ее бюстгальтер был разорван спереди. Буквально содран.
— Это не моих рук дело. Видимо, после моего ухода пришел кто-то другой.
— Хорошо, давайте вернемся к тому моменту, когда вы сняли бюстгальтер. Брюки были уже расстегнуты?
— Расстегнуты, хотя все еще на ней. Я поднял ее топ. Видите ли, для меня большое значение имеет оральный контакт. Ей это очень нравилось. Ее было трудно остановить.
— Пожалуйста, объясните, что вы подразумеваете, говоря «ее было трудно остановить».
— Она начала хватать меня, шарить между ног, старалась стянуть с меня брюки, а я не был готов. Мне еще многое предстояло сделать.
— Многое предстояло сделать? Что еще вам предстояло сделать, сэр?
— Я не был готов подвести дело к завершению.
— Что вы подразумеваете под завершением? Секс или что-то другое?
«Завершение ее жизни».
— Окончить заниматься любовью, — отвечает он.
Ненавижу. Не перевариваю все это: слушать его фантазии, особенно если предположить, будто он знал, что я буду их слушать, что он выливает на меня свои откровения так же, как он выливает их на Бергер. Плохо, что присутствует Джей: сидит прямо там и наблюдает. Он по большому счету не многим отличается от пойманного маньяка: оба втайне ненавидят женщин, пусть даже и сгорают по ним неуемной страстью. Я до последнего не подозревала об истинной природе Джея, пока он не оказался в моей постели в номере парижского отеля, когда было уже слишком поздно. Представляю, как он сидел рядом с Бергер в тесной больничной приемной. Могу себе вообразить, что творится у него на уме, пока Шандонне выкладывает подробности о ночи любви, которой у него, возможно, ни разу и не было за все его существование.
— У нее было прекрасное тело, и мне хотелось вкушать его подольше, но она почти настаивала. Ей так не терпелось. — Рассказчик смакует каждое слово. — И мы пошли в спальню. Легли на ее кровать, разделись и занялись любовью.
— Она сама раздевалась, или вы сняли с нее одежду? — В тоне Бергер сквозит глубочайшее, всепоглощающее неверие в его правдивость.
— Я сам снял всю одежду. А она сняла мою.
— Она ничего не сказала по поводу вашего тела? — спрашивает Бергер. — Вы целиком выбрились?
— Да.
— И она ничего не заметила?
— Я был очень гладкий. Она не заметила. Поймите же, с тех пор многое переменилось, и все из-за этих.
— Что же с вами произошло?
— Меня преследовали, ходили по пятам, избивали. Через несколько месяцев после того, как я провел ночь со Сьюзан, какие-то люди напали на меня на улице. Мне изуродовали лицо. Разбили губу, раздробили кости вот здесь. — Он касается очков, указывая на глазницы. — В детстве у меня были сложности с зубами из-за болезни; пришлось сильно постараться, чтобы устранить дефекты. На передних зубах стояли коронки, так что выглядели они более-менее нормально.
— А за работу стоматологов платили те люди, у которых вы, по вашим собственным словам, жили?
— Семья помогала деньгами.
— Вы брились перед походом к дантисту?
— Я обривал те области, которые выглядывали из одежды. Например, лицо. Обязательная процедура перед выходом на улицу. А когда меня избили, пострадали зубы, коронки стали непригодны — ну и, в конце концов, вы видите, на что похожи мои собственные зубы.
— Где на вас напали?
— Я по-прежнему жил в Нью-Йорке.
— Вам оказали медицинскую помощь? Может быть, вы заявили о нападении в полицию? — спрашивает Бергер.
— О, непозволительная роскошь. Само собой разумеется, приказ был отдан сверху: тут замешано руководство правоохранительных органов. Я ни о чем не мог заявить. И за медицинской помощью не обращался. Стал вести кочевую жизнь, вечно в бегах. Мою жизнь уничтожили.
— Не припомните фамилию своего дантиста?
— Ох, так давно все было. Сомневаюсь, что он вообще жив. Его звали Трупп. Морис Трупп. Кажется, он принимал на улице Шишаг.
— Трупп? Наподобие трупа? — спрашиваю я Бергер. — А Шишаг — переиначенное гашиш? — С отвращением, не в силах поверить подобному цинизму, качаю головой.
— Итак, вы со Сьюзан перешли в спальню и занялись сексом, — возвращается к основной теме Бергер. — Прошу вас, продолжайте. Сколько времени вы находились в постели?
— Часов до трех утра. Потом она сказала, что мне пора, поскольку ей надо собираться на работу. Так что я оделся, и мы решили снова встретиться вечером. Договорились на семь в «Абсенте», одном приятном французском бистро неподалеку от ее дома.
— Вы сказали, что оделись. А она? Она была одета, когда вы уходили?
— На ней была черная сатиновая пижама-двойка. Сьюзан ее надела, и мы поцеловались у двери.
— И вы спустились вниз? По дороге вы никого не заметили?
— Только Жана, портье. Я вышел и какое-то время передвигался пешком. Набрел на кафе и позавтракал. Проголодался как волк. — Он умолкает. — «Нейлс». Так оно называлось. Прямо через дорогу от «Люми».
— Вы помните, что заказывали?
— Эспрессо.
— Вы сильно проголодались и решили ограничиться кофе? — Бергер демонстративно привязывается к слову «проголодался»: она понимает, что он ее дразнит, дурачит, пытается обвести вокруг пальца. Шандонне было не до еды. Он вкушал образы только что свершенного насилия, разорванной плоти, чуял запах крови — мерзавец сейчас оставил после себя женщину, избитую и закусанную до смерти. И что бы он ни говорил, дело обстояло именно так. Негодяй, каких свет не видывал.
— Сэр, когда вы узнали о трагичной гибели Сьюзан? — спрашивает Бергер.
— Вечером она не пришла, как было условлено.
— Да уж, думаю, нет.
— Не появилась и на следующий день...
— Пятого декабря или шестого? — спрашивает Бергер, наращивая темп, словно желая показать, что пришло время играть по ее правилам.
— Шестого, — отвечает Шандонне. — Наутро после нашего несостоявшегося свидания я узнал обо всем из газеты. — Напускает на себя наигранную грусть. — Я был потрясен. — Всхлипывает.
— Она, само собой разумеется, так и не появилась в «Абсенте» накануне вечером. Но вы, по вашим словам, пришли.
— Пропустил бокальчик вина в баре и ждал. В конце концов, ушел.
— Вы кому-нибудь в ресторане говорили, что ждете ее?
— Да. Поинтересовался у метрдотеля, не заходила ли она — вдруг, думаю, оставила для меня записку. Сьюзан постоянно мелькала на экране, так что ее все знали.
Бергер очень подробно опросила его насчет метрдотеля, в чем был одет сам Шандонне, сколько он заплатил за вино и как — наличными или чеком, представился ли, когда наводил справки о подруге. Разумеется, нет. На все про все ушло пять минут. Бергер заметила, что кто-то из бистро позвонил в полицию и сообщил — к ним заходил человек и ждал Сьюзан Плесс. Тогда, два года назад, все тщательно проверили. Оказалось правдой. Описание интересующего следствие человека полностью совпадало с тем, как описывает себя Жан-Батист. Посетитель действительно заказал в баре бокал красного вина, спрашивал, не заходила ли Сьюзан, не оставила ли записку, и не представился. А кроме того, его внешность идентична внешности человека, который накануне вечером ужинал с убитой в «Люми».
— Вы кому-нибудь говорили, что провели с ней ночь, когда она погибла? — задает вопрос Бергер.
— Нет. Когда я узнал, что произошло, просто не смог.
— И что же, по-вашему, произошло?
— Это они сотворили. Они с ней такое сделали. Чтобы снова меня подставить.
— Снова?
— Еще до того, в Париже, у меня тоже были женщины. С ними произошло то же самое.
— У вас были любовницы до смерти Сьюзан?
— Одна или две. Потом еще и после. Со всеми происходит то же самое, потому что за мной следят. Я снова и снова пускался в бега, прятался от людей, переживал немыслимое напряжение и трудности, и состояние мое ухудшалось. Я живу в постоянном кошмаре... Нет, я никому ничего не говорил. Кто бы мне поверил?
— Интересный вопрос, — отрезала Бергер. — Я, кстати, вам не верю, сэр. Вы убили Сьюзан, ведь правда, сэр?
— Нет.
— Вы ее изнасиловали, сэр, так?
— Нет.
— Били и кусали ее, сэр, верно?
— Нет. Вот поэтому я никому и не стал ничего рассказывать. Кто бы мне поверил? Кто поверит, что на меня объявлена настоящая охота только потому, что отца моего считают преступником, крестным отцом мафии?
— Вы не пошли в полицию и не стали рассказывать, что вы, возможно, последний, кто видел Сьюзан живой, потому что сами ее и убили. Не правда ли, сэр?
— Я действительно не стал рассказывать. А если бы и решился, то меня тут же обвинили бы, как и вы. Я уехал в Париж. Скитался. Тешил себя надеждой, что обо мне забудут... Не тут-то было. Эти так легко не отступятся.
— Сэр, вы в курсе, что тело Сьюзан было покрыто следами от укусов, в которых обнаружена ваша слюна, и что ДНК слюны и семенной жидкости из ее влагалища совпадает с вашим генным профилем?
Черные стекла очков устремлены на Бергер.
— Надеюсь, вам не надо объяснять, что такое ДНК?
— Полагаю, тема моей ДНК должна была всплыть.
— Потому что вы ее кусали.
— Я не кусал. Я придаю большое значение оральным ласкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80