– Вот теперь все, – гордо заметил Илюха.
– Понял, меня тоже иногда ностальгия гложет, особенно когда в сортир захожу, – согласился с таким штрихом Изя.
– Это, наверное, какие-то защитные руны? – поинтересовался Захар.
Илюха не торопясь прикинул и согласился. В данной ситуации для него это были действительно руны.
* * *
Расплатившись с Захаром, друзья отправились домой. Ушлый Изя сумел часть расходов переадресовать княжескому казначею, так что теперь черт находился просто в великолепном настроении. Он развалился на новом мягком сиденье и позволил лошадкам самим найти дорогу домой. Улицы в этот поздний час оказались пустынны, так что вероятность ДТП была минимальна. Друзья еще у Захара обильно обмыли колеса и теперь находились в сладостном расположении духа и вели ленивую беседу.
– Это, конечно, не мой джип, но все-таки, – заметил Илюха.
– Точно, теперь можно и в поход намылиться, – согласился Изя.
– Слышь, а нам что, действительно там воевать придется? – несколько поздновато поинтересовался Илюха.
– Тебе, конечно, придется, а я вас в обозе подожду, – хмыкнул черт.
– Это с какого перепуга?
– Понимаешь, у каждого индивидуума есть своя специфика. Лично я взял на себя функции армейской контрразведки.
– Не понял, – признался изрядно захмелевший Солнцевский.
– Поясняю специально для тебя. Ну ты же не пошлешь, скажем, Штирлица в штыковую атаку на укрепленную высоту? Вдруг он там, не дай бог, погибнет и не сможет больше супостата за нос водить. Вот и мне в бой никак нельзя, такие головы нужны в тылу, – скромно заметил черт.
– А как же мы с Любавой? – не понял Солнцевский.
Изя немного покумекал и милостиво согласился:
– Ладно, вы будете меня охранять.
Солнцевский сделал большой глоток из бутыли и спокойно заметил:
– По шее не боишься получить?
– Не-а, ты добрый, – спокойно отозвался черт, тоже отхлебнул первача и добавил: – Для своих, конечно. К тому же вся твоя наносная бандитская шелуха под влиянием местной специфики практически облетела.
– Добрым меня еще никто не обзывал, – почесал затылок озадаченный Солнцевский. – А насчет шелухи, пожалуй, ты прав.
– Все когда-то происходит в первый раз, – философски заметил Изя.
Тут повозка подъехала к «Чумным палатам», и вялая дискуссия прервалась сама собой. Встретили друзей радостный Мотя и недовольная Любава.
– А вы мне еще говорили, что тюнинговать – это не значит пить, – буркнула Соловейка.
– Конечно, не значит, – тут же парировал черт. – Любавушка, ты только посмотри, что мы с нашей повозкой сделали!
Соловейка осмотрела усовершенствованное средство передвижения и, как ни странно, осталась довольна увиденным, а чисто для проформы буркнула:
– Баловство все это.
– Конечно, баловство, но баловство мягкое.
– Слышь, Любава, а я добрый? – неожиданно спросил задумчивый Солнцевский.
– Конечно, – не моргнув глазом ответила Любава, проверяя свое место на облучке.
– А так? – переспросил Илюха, состроив жуткую рожу полного отморозка.
– И так, – хмыкнула Любава, мельком пробежав глазами по физиономии Солнцевского. – Глаза все равно добрые. Ты иногда хочешь показаться свирепым, но они тебя всегда выдают.
Илюха совсем растерялся и, буркнув что-то на прощание, отправился в палаты.
– Чой-то с ним? – удивленно спросила Соловейка, когда за Солнцевским хлопнула дверь.
– Не обращай внимания, так сказать, специфика бывшей профессии.
– А разве плохо быть добрым? – не унималась Любава.
– Во всяком случае непривычно, – философски заметил черт и тоже отправился спать, напевая про себя песенку далеких тридцатых годов двадцатого века: «Если завтра война, если завтра в поход...»
* * *
А назавтра действительно был поход. Даже малая княжеская дружина представляла собой величавое и необыкновенно красивое зрелище. На солнце сверкали кольчуги, звякали шпоры, ржали кони. Во главе войска, словно пушкинский Командор, восседал на белоснежном коне Севастьян.
Вся «Дружина специального назначения» тоже была, так сказать, при всем параде. Косухи, шипы, кольца смотрелись весьма достойно на общем фоне. Прибавить к этому «нью-паджеро» и резвящегося Мотю, и становится понятным, почему команда оказалась в центре всеобщего внимания.
Кто-то, конечно, пытался съязвить по поводу не соответствующей богатырской сути повозке, но после того, как Мотя поднялся в воздух и оттуда пометил наглеца весьма специфическим образом, смешки тут же прекратились.
Змей убедился, что воспитательный процесс прошел успешно, подмигнул Илюхе, набрал высоту и вскоре скрылся из глаз. Что поделаешь, Горынычи были быстрее лошадей, и соскучившийся по полетам Мотя опять принялся совершенствовать свое летное мастерство.
К концу дневного перехода Изя с Илюхой приуныли. Таращиться на богатырей надоело, пейзаж оказался хоть и насыщенным, но весьма однообразным. От скуки черт принялся развлекать Любаву анекдотами. Соловейка оказалась таким благодарным слушателем, что вскоре от ее смеха начали спотыкаться лошади, а вокруг их повозки собралась толпа богатырей, с жадностью ловивших Изины перлы. Причем оказалось, что чем проще и, так сказать, бородатее был анекдот, тем искреннее смеялись слушатели. И тут Изю понесло...
После минимальной временной адаптации в ход пошли Пятачок, Винни-Пух, Крокодил Гена, Штирлиц и конечно же Рабинович. Последний, естественно, получался у Изи особенно хорошо.
– Рабинович, как ваше здоровье?
– Не дождетесь!
Выдал очередное старье черт, и после небольшой паузы (что поделаешь, люди служивые), окрестности огласил богатырский смех. После этого анекдот пересказывали дальше, и еще несколько минут то тут, то там, раздавались взрывы хохота.
– Или еще, – продолжал в том же стиле черт. – Встречаются две боярыни поутру. Одна другую и спрашивает: «Софочка, таки ты что, заболела?» – «Не, а с чего ты взяла?» – «Да сегодня чуть свет от тебя вышел лекарь». – «Ой, я тебя умоляю, когда от тебя вчера выходил богатырь, я не вопила на всю улицу, что началась война!»
От такого старья Илюха осатанел еще в своем времени, так что больше терпеть издевательств не смог.
– Изя, может, я, конечно, добрый, но если ты сейчас же не перестанешь, то я тебя придушу своими собственными руками.
– Скажите, пожалуйста, какие мы нервные! – недовольно отозвался черт. – Уж ты-то должен знать, что во время проведения боевых действий особенно важным становится микроклимат в подразделении.
– И рука не дрогнет, – спокойно добавил Солнцевский.
– Да хорошо, хорошо, – недовольно отозвался черт и обратился к терпеливо ждущим очередного анекдота богатырям: – Баста, карапузики, кончимся танцы. Самый великий юморист всех времен и народов на сегодня прощается с вами. Думаю, что к следующему концерту мы утрясем вопросик о денежном вознаграждении за мой скромный труд. Цветов не надо, лучше деньгами.
– Вылитый Петросян, – буркнул Солнцевский. – И шуточки такие же свежие.
Услышав такое оскорбление, Изя оцепенел, пытаясь восстановить сбитое дыхание, половил воздух ртом, и уже после этого, стараясь держать себя в руках, изрек:
– Хочу заметить уважаемому Илье, уж не знаю, как вас по батюшке, но сейчас вы обидели меня по-серьезному. Так меня еще никто не обзывал!
Друзья надулись друг на друга, как два хомяка, и только плотный ужин, сотворенный Соловейкой, помирил их. Изя обещал поискать в репертуаре что-нибудь посвежее, а Солнцевский поклялся больше никогда не обзывать его Петросяном. На том и порешили ко всеобщему удовлетворению.
* * *
Малая дружина упорно продвигалась на восток. Постепенно командная тачанка стала центром всего войска. Изя своими хохмами продолжал веселить богатырей, но это не мешало друзьям зорко следить за всем, что происходило вокруг. Безучастным к его концертам оставались только былинная троица, глядящая на их компанию с большим недоверием, да еще Лихосватский, так же шарахающийся от бывших друзей, как Изя от ладана.
В первую же ночь Изя с Илюхой решили не спускать со странного сотника глаз. Это, конечно, оказалось трудновато ввиду того, что оба они очень уж любили поспать, но, как говорится, чем не пожертвуешь ради общего дела.
Также коллеги постановили, что хватит трехголовому просто так крыльями махать, пора и общему делу послужить. Илюха на привале отвел Гореныша в сторонку и провел подробный инструктаж новоиспеченного воздушного разведчика. Мотя терпеливо выслушал хозяина, кивнул и со следующего утра приступил к воздушному патрулированию местности.
Однако время шло, а никаких подозрительных действий Мартын не совершал. Наоборот, сотник потихоньку оттаял, и вскоре своим поведением совсем не отличался от остальных богатырей. Друзья уже стали крепко сомневаться в справедливости своих подозрений, но слежку всё-таки пока решили не отменять.
Сказать, конечно, легко, сложнее оказалось это воплотить в жизнь. Накопленная усталость брала свое, и вот однажды, вместо того, чтобы отправиться на ночную вахту к шатру Лихосватского, Изя пробурчал что-то типа «куда он денется с подводной лодки?», прикорнул у тачанки и зычно захрапел. Солнцевский к тому времени видел уже десятый сон и призвать к ответу нерадивого напарника был не в состоянии.
Любава, привыкшая к порядку во всем, не смогла равнодушно смотреть на такое вопиющее нарушение устава караульной службы. Бывшая Злодейка тихо выругалась (старые привычки оказались слишком сильны) и свистнула Гореныша.
Положа лапу на сердце, в планы Моти ночные прогулки также не входили. Он целый день провел в режиме воздушного патрулирования, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы шугануть какую-нибудь зазевавшуюся ворону, так что довольно сильно устал от такой воздушной вендетты.
Дело было в том, что в первый день путешествия в него врезались, а после этого нагло обругали две каркуши, и теперь Змей считал своим долгом доказать, кто именно хозяин в небе. Надо признать, что это ему вполне удавалось, но отнимало массу сил и энергии. Сами посудите, ворон много, а Мотя один. А ведь есть еще сойки, сороки и прочая пернатая живность.
Так что после обильного ужина Гореныш собирался задать храпака, но судьба в лице Соловейки распорядилась иначе. Как истинный джентльмен, Мотя никак не мог отпустить Любаву одну и, издав три скорбных вздоха, отправился с ней.
Дружина встала лагерем у подножия небольшой горы, шатер же Лихосватского стоял с самого края. Любава выбрала подходящий наблюдательный пункт у старой сосны и удобно расположилась между мощных корней. Мотя, немного порыскав по округе, улегся рядом. Через некоторое время уже начинавший дремать Змей вдруг услышал тихое посапывание Соловейки. Любава, уставшая за день никак не меньше своих коллег, даже не заметила, как провалилась в глубокий, всепоглощающий сон.
Гореныш недовольно застрекотал и обреченно попрощался с ночным отдыхом. Уж кто-кто, а Мотя просто чувствовал, что Мартын человек, мягко говоря, не заслуживающий доверия. Именно Змей с самого начала пытался всеми доступными методами донести свои подозрения до хозяина, и теперь, когда это ему почти удалось, он просто не мог позволить оставить Лихосватского без присмотра.
Выпустив решительную струйку дыма, Мотя встал на стражу. Однако тут уже начались внутренние противоречия самого Змея. Левая голова, любящая поспать больше всех остальных, категорически не смогла бороться со сном, то и дело начиная заразительно храпеть. Средняя и правая головы вначале честно пытались морально поддержать ее, потом поддерживали ее физически с помощью зубов, а потом им осталось только признать, что победа осталась за левым флангом.
К ужасу головы средней, вскоре пал и фланг правый. Оставшаяся бодрствующая треть бедного Моти с ужасом прислушивалась к руладам, которые выводили во сне коварные соседи, и что есть силы боролась со сном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43