Ошеломленный, Майкл молчал.
ГЛАВА 5
Пройдя через вращающиеся двери огромного парадного подъезда Первого банка Вайром-Хиллз, Майкл тотчас: же ощутил себя карликом в огромной пещере, обрамленной высокими мраморными колоннами. Вокруг деловито сновали люди, а он, одетый в свой единственный костюм, стоял на месте, совсем растерявшись. Майкл опоздал на пять минут к назначенному времени, и его заставили прождать еще вдвое дольше, пока наконец угрюмый сотрудник, банка не предложил ему жестом кресло.
Керри Зейц, вице-президент банка, облаченный в безупречный костюм-тройку, поджав губы, внимательно научил бумаги Майкла. Его лицо оставалось непроницаемым. За те пятнадцать минут, в течение которых он исследовал жизнь потенциального клиента по сведениям из всевозможных источников: кредитно-финансовых ведомств, автомобильной инспекции, федеральной исправительной системы, – с его уст не сорвалось ни звука. Утопая в огромном кресле, Майкл чувствовал себя ребенком, пытаясь произвести надлежащее впечатление и не выдать своего отчаяния.
Наконец Зейц поднял взгляд. Пригладив ладонью безупречно уложенные волосы, он самым холодным тоном, какой когда-либо доводилось слышать Майклу, произнес:
– Нет. Сожалею.
– Что, простите?
– Мы ничем не можем вам помочь.
Зейц небрежно отбросил заявление в сторону.
– Но вы же по задали мне ни одного вопроса!
– Я ознакомился с вашим заявлением. Для того чтобы выдать кредит, нам требуются гарантии.
Он уже занялся другим документом.
– Моим обеспечением является мое дело, – возразил Майкл, видя насквозь эту осторожную трусливую душонку.
Ваше прошлое, – слова были произнесены ледяным томом, – мягко скажем, делает невозможным дальнейшие разговоры о кредите, мистер Сент-Пьер.
– Согласен, у меня в жизни были кое-какие ошибки. Совершенно верно.
– По это ведь никак не помешало мне открыть в вашем папке счет.
Держать ваши деньги и давать вам деньги в долг – это две совершенно разные вещи.
Майкл вскочил с кресла, еле сдержавшись, чтобы не броситься через стол и нe вцепиться Зейцу в глотку.
– Я обращусь в другой банк!
– Я избавлю вас от напрасной траты времени, – остановил его Зейц, поднимаясь с места. Охранники настороженно подались вперед. – Никто не даст вам в долг ни гроша. Вы осужденный преступник, ваш бизнес ничего не стоит, и у вас нет кредитной истории. На такой риск не пойдет никто.
– Сукин сын, у меня жена при смерти!
– Сожалею, но это бремя вам придется нести самому. Всего хорошего.
Подошедшие охранники встали по бокам Майкла. Не сказав больше ни слова, он стремительно выбежал из банка.
* * *
Омерзительно белая комната. Примечательно, что в наш век разговоров об умелом подходе к больному лечебные учреждения упрямо держатся за суровую антисептическую белизну. Мир медицины слеп и глух к результатам исследований того, как влияет на настроение человека окружающая цветовая гамма. Здесь по-прежнему господствующим понятием остается «безличность» – как в лечении больных, так и в отношении к ним самим и к их страданиям.
Майкл и Мэри поглощали стандартный больничный обед: жесткий бифштекс под водянистым коричневым соусом, недоваренные бобы, высыпанные на картофельное пюре, напоминающее цементный раствор, и кусок груши, плавающий в компоте неопределенного цвета. Очевидным следствием подобного неаппетитного меню были пакетики с чипсами и печеньем, разбросанные по кровати. Мэри сидела, опутанная трубками, вставленными в ее тело в самых неудобных местах. Майкл, пододвинув стул, использовал ее кровать в качестве стола.
– Тебе что-нибудь принести?
– Все отлично. Как работа?
– Замечательно.
Он уже больше недели не появлялся на работе. Зачерпну» ложкой пюре, Майкл понюхал его, затем попробовал на вкус.
– Очень даже недурно.
В палате наступила неуютная тишина. Майкл смотрел на Мэри, лежащую в дешевом больничном халате с завязками сзади, и ловил себя на мысли, что готов продать душу, лишь бы поменяться местами с женой.
– Извини, – пробормотала Мэри.
– Не говори глупостей. Ты ни в чем не виновата. Майкл не мог избавиться от мысли, что эти страшные муки являются наказанием за его прошлые деяния.
– Как мы расплатимся за все это? – тихо произнесла Мэри, понимая, какой невыносимой тяжестью является для Майкла этот вопрос.
Ни о чем не беспокойся.
– Наши сбережения уже подходят к концу.
Силясь скрыть отчаяние в голосе, Мэри принялась нервно теребить золотой крестик на шее. Эта привычка осталась у нее с юности: в минуты напряжения пальцы ее сами собой стремились к маленькому крестику, ища утешения и защиты, словно это был могущественный амулет. С годами жест превратился в инстинктивное движение, и Майкл не сомневался, что в настоящий момент сама Мэри даже не замечает, что делает. Этот крестик, подарок любимого дяди, был у нее со дня первого причастия. Она почти никогда его не снимала. Когда они занимались любовью и Мэри усаживалась на Майкла, крестик очень мешал ему, болтаясь перед лицом, отражаясь в лунном свете. Ему казалось, назойливая вещица подглядывает за самыми интимными мгновениями. Хотя Мэри утверждала, что крестик оберегал ее от самых разных бед, Майкл в этом сомневался, и нынешний диагноз служил тому лучшим подтверждением.
– Мэри, ты лучше сосредоточься на том, чтобы собрать все силы и выздороветь. Не волнуйся, я за все заплачу.
Внутри у него затянулся тугой клубок. За все годы, проведенные вместе, в радости и в печали, и особенно в период ареста и тюремного заключения, он никогда, ни разу не солгал ей. Быть может, время от времени маленькие неискренности: «мне нравится твоя новая прическа; я с радостью посмотрю этот фильм; эта женщина выглядит ничуть не лучше тебя» – но настоящей лжи, сознательного обмана не было. И вот сейчас в течение двух минут ему пришлось солгать жене уже трижды.
– Майкл? – Мэри слабо улыбнулась – той самой улыбкой, от которой у него на душе всегда становилось тепло.
– Да?
– Все будет хорошо.
И хотя она говорила это искренне, Майкл не мог стряхнуть с себя страх, предчувствуя, что худшее еще впереди.
* * *
Майкл тщетно пытался устроиться на самом неуютном стуле, на каком ему только доводилось сидеть. Мэри, с головы до ног опутанная трубками и проводами, забылась беспокойным сном. Варисса Шрайер, старшая медсестра, насадила среди своих людей железную немецкую дисциплину. Сказать, что у Вариссы была широкая кость, значило бы незаслуженно ей польстить; ее могучие формы распирали белый халат. Ну а лицо… Что ж, лицо Вариссы было грубым, как и ее огромные руки. Однако, душа у нее была мягкая, полная сострадания. Варисса Шрайер всегда бралась за самых тяжелых больных.
– Мистер Сент-Пьер? – Майкл услышал в голосе медсестры, просунувшей голову в дверь палаты, неподдельною заботу. – Ступайте домой, поспите, вам отдых нужен не меньше, чем вашей жене.
– Не думаю, что в ближайшее время мне удастся заснуть. Кивнув, Варисса зашла в палату и принялась бесшумно складывать газеты и журналы, убирать пустые упаковки из-под еды, возвращая в комнату чистоту и порядок. Майкл следил за ней, жалея, что деятельная медсестра не может с такой же легкостью вернуть здоровье его жене.
– Вот увидите, – Варисса положила ему на плечо свою мужскую руку, – от вас Мэри не будет никакого толку, если вы не будете в стопроцентной форме.
– Да, наверное. Впрочем, думаю, я никогда не был для нее в стопроцентной форме.
– Тогда сейчас самое время начать, – как бы мимоходом заметила сестра Шрайер. Взяв табличку, на которой фиксировалось состояние больной, она молча сделала какие-то записи. – Вы не должны винить себя за ее нынешнее состояние. Мне слишком часто приходилось видеть это. Родные и близкие больных пытаются отыскать объяснение свалившемуся на них горю и, не найдя ничего логического, напрочь отказываются от логики и начинают винить себя.
Опытной медсестре было известно лучше, чем кому бы то ни было, что ближайшим родственникам также требуется поддержка. Она долго говорила с Мэри о Майкле. Обеих женщин тревожило одно и то же: ему нужен друг, с которым можно поговорить откровенно, поделиться своими мыслями и, что гораздо важнее, своим горем. Заручившись согласием Мэри, сиделка час назад сделала один телефонный звонок.
Дверь бесшумно отворилась. На пороге, заполняя весь дверной проем, стоял Поль Буш.
* * *
Буш в одиночку гонял бильярдные шары на своем любимом столе. Зеленое сукно, местами протершееся до доски, пахло перегорелым виски. Буш загонял шары в лузу каждым ударом. Одно из самых мрачных питейных заведений Северной Америки, «Старый город» вел свою историю с пятидесятых годов. За этим же самым столом гонял шары отец Буша. В среду в половине двенадцатого ночи здесь царило оживление: несколько завсегдатаев-работяг в спецовках спорили о плюсах и минусах профсоюзов и о том, что хорошего осталось в жизни, а интеллигенты в костюмах при галстуках тоскливо взирали на дверь, ожидая, когда в нее войдет девушка их мечты.
– Еще выпить хочешь? – спросил Буш.
Майкл, равнодушно бросавший дротики дартса, ничего не ответил; за весь вечер он вообще не произнес ни слова. Буш махнул официантке, показывая, чтобы та принесла еще по одной порции. Всю дорогу в машине и вот уже полчаса здесь он пытался разбить лед молчания, разговорить друга. Буш не понаслышке знал, что делает напряжение с полицейскими, с преступниками, с теми, кто страдает. Эти люди либо взрываются, причиняя боль окружающим, либо замыкаются, убивая себя. Но ему также было прекрасно известно, что до тех нор, пока человек сам не захочет принять помощь, навязываться бесполезно.
– Жизнь порой выкидывает мерзкие штучки, – наконец пробормотал Майкл.
Побродив вокруг стола, Буш выбрал место и точным ударом загнал в лузу два последних шара, завершив партию.
– Мэри выкарабкается. Она крепкая.
Пройдя по липкому полу, напоминающему раскаленный на летнем зное асфальт, он взял треугольник и снова сложил из шаров пирамиду.
Майкл бросил дротик.
– Двести пятьдесят тысяч. У меня столько денег за всю жизнь не было. Проклятье, мне даже стащить столько не удалось.
Буш пропустил последнее замечание мимо ушей.
– Ну почему у вас не было страховки? – спросил он.
– Мы рассчитывали, что придется обойтись без нее всего три месяца. Когда Мэри уволилась с предыдущей работы, старая страховка автоматически закончилась, и надо было прождать девяносто дней, чтобы заработала новая. По закону на прежнем месте Мэри предложили продлить страховку, но только уже за деньги. Мы посчитали, это очень дорого. О последствиях мы не думали.
Буш его прекрасно понимал; прозрение приходит слишком поздно.
– Нам надо было продержаться всего три месяца, – повторил Майкл.
Подошедшая официантка принесла Бушу кока-колу, а Майклу виски «Джек Дэниелс» и тотчас же удалилась.
– У меня есть около тридцати пяти тысяч долларов, – предложил верзила-полицейский.
– Спасибо, но у тебя я взять деньги не могу.
– Это не для тебя, а для Мэри, и ты их возьмешь. – Отложив кий, Буш отвернулся от стола. – Все равно, черт побери, тридцати пяти никак не хватит. Ты должен попытаться взять кредит под залог своего дела.
Майкл покачал головой.
– Банки не желают идти навстречу.
– Ну а родственники? Неужели среди них нет никого с деньгами?
– Мать Мэри до самой своей смерти с трудом сводила концы с концами. И мои предки мне ничего не оставили.
– А ты никогда не думал о том, чтобы попытаться найти своих настоящих родителей?
Хотя Майкл носил французскую фамилию, она не была чала ему от рождения. О своих настоящих родителях ему было известно лишь то, что они на три четверти ирландцы и по какой-то причине отдали его в приют, когда ему исполнился всего месяц от роду. У Майкла никогда не возникало желания пойти по скорбному пути розысков своих родителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68