Когда он читал мессу с таким увлечением, словно это была тактическая схема футбольного матча, беззвучно повторяя губами молитвы отца Дамико, сгорбленного старого священника, питавшего слабость к клецкам и анисовому ликеру. То было время, когда Майкл, войдя в приходскую церковь, ощущал чувство облегчения, успокоения, зная, что здесь можно помолиться, попросить о помощи или просто поговорить по душам. Здесь он разговаривал с Богом. И Бог его слушал. А когда Майкл был еще совсем ребенком, он мог поклясться, что Бог даже ему отвечает. Это было маленькое чудо, дарованное ему одному.
Но, взрослея, Майкл стал приходить к выводу, что Бог его больше не слушает. Больше того, оглядываясь вокруг, он убеждался в том, что Бог вообще никого не слушает. Открывая для себя большой мир, познавая его таким, какой он есть, Майкл чувствовал, что его предали: чудес больше не было. А то, что он когда-то принимал за голос Бога, на самом деле было его собственным подсознанием, которое подсказывало ответы, и так уже кроющиеся у него в мозгу.
Все, чему его учили в детстве, все, во что он верил, оказалось вымыслом, вроде титанов из древнегреческой мифологии или скандинавских сказок о Торе и Одине. И Бог представлял собой такую же сказку, за которую цепляются в тяжелую годину слабые духом. Вера дает им фальшивый якорь, за который якобы можно удержаться, предлагает уклончивые разгадки необъяснимого. Помпезные церковные церемонии, высокомерные священники – для Майкла все это стало олицетворением лицемерия, внешним проявлением великой лжи, жестоким мифом, одним из многих, какими наполнен этот бессердечный мир. Все так уверены, что именно их Бог истинный, что именно их вера правильная, что только они и их последователи из всех живущих на свете обретут мир и спокойствие в загробной жизни.
Но затем Майкл познакомился с Мэри; он с уважением отнесся к ее вере, так и не решившись открыть свою душу. Он любил, а на что только не пойдет человек во имя любви. Каждое воскресенье Майкл отсиживал мессу, не слушая слов молитвы, а погрузившись в размышления, – для него это стало своеобразным ритуалом, возможностью подумать спокойно о будущем, о жизни, о Мэри, о детях, о работе. Он механически повторял все те действия, которые так хорошо затвердил еще в детстве, при этом оставляя при себе свое мнение. Но, узнав о страшном диагнозе, Майкл не смог больше притворяться. Он был прав. Бога не существует.
И, тем не менее, сейчас Майкл находился здесь, в церкви. Он бежал сюда от кого-то или чего-то необъяснимого. Сунув руку за пазуху, он нащупал золотой крестик Мэри. В этом прикосновении для него не было ничего духовного, но он почувствовал ее. Эта маленькая золотая вещица принадлежала Мэри; жена попросила его носить ее и никогда не снимать. И Майкл выполнит ее просьбу – не потому, что исполнен веры, а во имя того, что значит для него эта вещица. Она принадлежит Мэри. И может быть, крестик действительно его защитит, и не вследствие какой-то своей чудодейственной сущности, а просто потому, что будет служить напоминанием о том, ради чего предпринята поездка в Германию, – о любви. Майкл здесь не потому, что верит сам, а потому, что он верит Мэри.
Полдень. За все утро в церкви побывала лишь горстка истово верующих, которые зажигали свечи и преклоняли колени в молчаливой молитве. Обойдя алтарь, Майкл нашел красный неоновый указатель выхода, показавшийся ему совершенно неуместным в этом двухсотлетнем святилище. Он медленно приоткрыл дверь. Поблизости никого. Он начал спускаться по лестнице.
На углу уличный торговец предлагал прохожим пирожки с яблоками и газированную воду. Только сейчас Майкл ощутил, что с того момента, как съел последний пакетик с орешками, еще на борту самолета, прошло уже больше десяти часов. Он почувствовал голод, жажду и усталость. Сон подождет, но вот желудок ждать не может. Небольшой крюк надолго не задержит.
Майклу так и не удалось дойти до противоположной стороны улицы. Перед ним с визгом затормозили с десяток полицейских машин, выгружая возбужденных до предела полицейских – Polizei – всех видов и размеров. Они окружили Майкла, выкрикивая что-то по-немецки и угрожающе размахивая девятимиллиметровыми «зиг-зауэрами». Переводить их приказания не было необходимости. Майкл и так понял, что им нужно. Он покорно поднял руки.
* * *
Гостиница «Фриденберг» выходит фасадом на площадь Тиргартен. Построенная всего шестьдесят лет назад, она пришла в полный упадок в 1961 году. Возрождение началось только после падения Берлинской стены. В начале девяностых гостиницу выкупила финансовая корпорация «Омега групп», потратившая на ремонт почти десять миллионов марок. В итоге ничего из ряда вон выходящего, но очень мило: просторные номера, большой плавательный бассейн, оздоровительный центр, хорошее обслуживание. Мини-бары забиты разнообразной выпивкой, орешками и крошечными бутылочками кока-колы по пять долларов, которые с таким удовольствием откупориваешь в три часа утра и о которых так жалеешь, когда приносят счет.
Номер бизнес-класса, достаточно просторный, мог служить и спальней, и кабинетом. У дальней стены размещались две двуспальных кровати, а ближе к двери – небольшой стол для совещаний, письменный стол и диван. Для гостиницы номер был украшен со вкусом, однако узоры из бледных бордовых, желтых и бурых листьев забывались через пять минут после того, как постоялец выезжал.
– Майкл? – окликнул Симон, бросая на кровать пять больших брезентовых сумок; даже двойные чаевые не смогли компенсировать коридорному надорванную спину.
Раздвинув шторы, Симон урвал мгновение, чтобы насладиться солнечным светом, хлынувшим ему в лицо. Он проверил телефон: ни одна лампочка не мигала, никаких сообщений нет. Схватив с кровати чемоданчик, Симон сел за стол и разложил планы особняка Финстера, над которыми трудился в полете Майкл. Ему с огромным трудом удалось сосредоточить взгляд. Он был измучен до предела; последние сутки ему пришлось провести без сна. Впереди его ждет море работы; если не получится собраться, успеха не видать. Эта неудача станет для него первой, однако в его ремесле ошибаются только один раз. А последствия этой ошибки придется пожинать не ему одному.
Симон застыл в нерешительности. Что делать? Изучать планы? Разобрать вещи? Лечь спать? Он сделает все это, но не обязательно в такой последовательности.
Скупив все кресты в крошечной церковной лавке, Симон без труда отыскал магазин Штинглине именно там, где тот и должен был находиться, судя по объяснениям любезной продавщицы. Несколько лет назад ему частенько приходилось пользоваться услугами этого магазина, когда требовалось достать «определенное» снаряжение. И вот сегодня такая необходимость возникла опять. Магазин Штинглине был не просто оружейным магазином, а Оружейным магазином с прописной буквы. Таким, куда обращаются, когда во всех остальных продать нужный товар не могут или не хотят. Витрины были заполнены охотничьими ружьями, арбалетами и луками со стрелами, а для любителей поиграть в войну имелся большой выбор камуфляжной формы всевозможных расцветок. Однако настоящий товар был укрыт от случайного взгляда. Герр Штинглине объявлял, что за его плечами членство в итальянских «Красных бригадах», группе «Баадер-Майнхофф» или Ирландской республиканской армии, в зависимости от того, кто оказывался его клиентом. Он всем говорил, что ему пятьдесят два года. Симону было достоверно известно, что в действительности Штинглине уже стукнуло шестьдесят восемь; перед тем как иметь дело с незнакомыми людьми, он всегда наводил о них подробнейшие справки. Но сколько бы лет ни было Штинглине – пятьдесят два, шестьдесят восемь или восемьдесят пять, – он без труда мог вышибить из человека дух до того, как тот успеет сделать вдох. Говоривший негромким и мягким голосом, немец отличался полным отсутствием растительности на голове. Лихорадка лишила его всех волос еще в восьмилетнем возрасте, и последовавшие за этим издевки обусловили то, что к девяти годам Штинглине был уже закален, словно бродячий пес. Свою деятельность он начал еще в 1986 году, из чего следовало, что у него имелась какая-то договоренность с бывшим правительством Восточной Германии и его правоохранительным органом «Штази». Тайная полиция «Штази», восточногерманский аналог КГБ, бесцеремонно совала свой нос в жизнь каждого. В бывшей Германской Демократической Республике ни о какой конфиденциальности личной жизни речь и не шла; ее просто не существовало… ни в чем. То есть правительство знало о деятельности Штинглине и, возможно, даже поощряло ее. Однако с тех самых пор, как Симон познакомился с ним – а это произошло вскоре после падения Берлинской стены, – этого человека ни разу не уличили в стукачестве.
Симон не стал спрашивать, как Штинглине это удалось, но он полностью удовлетворил заказ меньше чем за пятнадцать минут: четыре портативных радиопередатчика, четыре девятимиллиметровых «Глока» со сделанными на заказ глушителями, пятьдесят коробок патронов, два пистолета-пулемета «Хеклер и Кох», способных выпустить восемнадцать пуль в секунду, две штурмовые винтовки «Галил» израильского производства, четыре закрепляющихся на голове прибора ночного видения, четыре длинных охотничьих ножа, шесть шоковых гранат и коробка полосок пластида. Симон всегда закупал товар по две или по четыре единицы и всегда расплачивался наличными евро – в настоящий момент именно эту валюту было труднее всего отследить. Запасшись всем необходимым, он покинул магазин Штинглине, не задав ни одного вопроса и не ответив ни на один вопрос.
Его вернул к действительности стук в дверь.
– Да? – Симон быстро шагнул к лежащим на кровати сумкам.
– Коридорный.
Симон вытащил из сумки «Глок» и коробку с патронами. Проверять пистолет не было времени; он просто вставил в обойму пару патронов и произнес мысленную молитву. Прижимаясь к стене, Симон осторожно подобрался к двери. Связываться с глазком он не стал: нет смысла превращать свой глаз в яблочко мишени. Медленно распахнув дверь, Симон увидел…
Мальчишку-коридорного с сервировочной тележкой. Лет восемнадцать, «Клерасил» не может до конца справиться с юношескими угрями.
– У нас в гостинице принято каждого гостя, который впервые остановился здесь, угощать бесплатными напитками и закусками, с сильным акцентом произнес подросток, нервно хватая рукоятку тележки. Его вспотевшие ладони оставили на хромированной стали влажные отпечатки.
Не отрывая от мальчишки взгляда, Симон засунул пистолет сзади за пояс. Жестом пригласив коридорного войти, он не стал закрывать дверь.
– Извините. Я немного устал. Право, в этом нет необходимости.
– Сэр, предлагаю вам на выбор марочные вина и сыры.
Вкатив поднос в номер, коридорный убрал салфетку, открывая тарелочки с несколькими сортами твердых и мягких сыров, копченой колбасой и фруктами, а также две бутылки красного вина, которое при ближайшем рассмотрении оказалось весьма приличным. У Симона мелькнула мысль, что, разобрав вещи, не помешает выпить бокал; по крайней мере, это поможет уснуть.
– Позвольте откупорить вино.
Мальчишка улыбнулся, гордясь тем, что гость понимает его английский.
– Не стоит беспокоиться. Сначала я должен выполнить кое-какую работу; я сам займусь этим.
Сунув коридорному в руку пару евро, Симон проводил его к открытой двери.
Именно тут это и произошло. Дверь захлопнулась. Ставни с грохотом закрылись. Шторы скользнули вниз. Комната в одно мгновение потонула в темноте. Ругая свои глаза, Симон огляделся по сторонам, пытаясь привыкнуть к недостаточной освещенности. Пригнувшись, он отскочил вбок, прочь от того места, где в последний раз видел коридорного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Но, взрослея, Майкл стал приходить к выводу, что Бог его больше не слушает. Больше того, оглядываясь вокруг, он убеждался в том, что Бог вообще никого не слушает. Открывая для себя большой мир, познавая его таким, какой он есть, Майкл чувствовал, что его предали: чудес больше не было. А то, что он когда-то принимал за голос Бога, на самом деле было его собственным подсознанием, которое подсказывало ответы, и так уже кроющиеся у него в мозгу.
Все, чему его учили в детстве, все, во что он верил, оказалось вымыслом, вроде титанов из древнегреческой мифологии или скандинавских сказок о Торе и Одине. И Бог представлял собой такую же сказку, за которую цепляются в тяжелую годину слабые духом. Вера дает им фальшивый якорь, за который якобы можно удержаться, предлагает уклончивые разгадки необъяснимого. Помпезные церковные церемонии, высокомерные священники – для Майкла все это стало олицетворением лицемерия, внешним проявлением великой лжи, жестоким мифом, одним из многих, какими наполнен этот бессердечный мир. Все так уверены, что именно их Бог истинный, что именно их вера правильная, что только они и их последователи из всех живущих на свете обретут мир и спокойствие в загробной жизни.
Но затем Майкл познакомился с Мэри; он с уважением отнесся к ее вере, так и не решившись открыть свою душу. Он любил, а на что только не пойдет человек во имя любви. Каждое воскресенье Майкл отсиживал мессу, не слушая слов молитвы, а погрузившись в размышления, – для него это стало своеобразным ритуалом, возможностью подумать спокойно о будущем, о жизни, о Мэри, о детях, о работе. Он механически повторял все те действия, которые так хорошо затвердил еще в детстве, при этом оставляя при себе свое мнение. Но, узнав о страшном диагнозе, Майкл не смог больше притворяться. Он был прав. Бога не существует.
И, тем не менее, сейчас Майкл находился здесь, в церкви. Он бежал сюда от кого-то или чего-то необъяснимого. Сунув руку за пазуху, он нащупал золотой крестик Мэри. В этом прикосновении для него не было ничего духовного, но он почувствовал ее. Эта маленькая золотая вещица принадлежала Мэри; жена попросила его носить ее и никогда не снимать. И Майкл выполнит ее просьбу – не потому, что исполнен веры, а во имя того, что значит для него эта вещица. Она принадлежит Мэри. И может быть, крестик действительно его защитит, и не вследствие какой-то своей чудодейственной сущности, а просто потому, что будет служить напоминанием о том, ради чего предпринята поездка в Германию, – о любви. Майкл здесь не потому, что верит сам, а потому, что он верит Мэри.
Полдень. За все утро в церкви побывала лишь горстка истово верующих, которые зажигали свечи и преклоняли колени в молчаливой молитве. Обойдя алтарь, Майкл нашел красный неоновый указатель выхода, показавшийся ему совершенно неуместным в этом двухсотлетнем святилище. Он медленно приоткрыл дверь. Поблизости никого. Он начал спускаться по лестнице.
На углу уличный торговец предлагал прохожим пирожки с яблоками и газированную воду. Только сейчас Майкл ощутил, что с того момента, как съел последний пакетик с орешками, еще на борту самолета, прошло уже больше десяти часов. Он почувствовал голод, жажду и усталость. Сон подождет, но вот желудок ждать не может. Небольшой крюк надолго не задержит.
Майклу так и не удалось дойти до противоположной стороны улицы. Перед ним с визгом затормозили с десяток полицейских машин, выгружая возбужденных до предела полицейских – Polizei – всех видов и размеров. Они окружили Майкла, выкрикивая что-то по-немецки и угрожающе размахивая девятимиллиметровыми «зиг-зауэрами». Переводить их приказания не было необходимости. Майкл и так понял, что им нужно. Он покорно поднял руки.
* * *
Гостиница «Фриденберг» выходит фасадом на площадь Тиргартен. Построенная всего шестьдесят лет назад, она пришла в полный упадок в 1961 году. Возрождение началось только после падения Берлинской стены. В начале девяностых гостиницу выкупила финансовая корпорация «Омега групп», потратившая на ремонт почти десять миллионов марок. В итоге ничего из ряда вон выходящего, но очень мило: просторные номера, большой плавательный бассейн, оздоровительный центр, хорошее обслуживание. Мини-бары забиты разнообразной выпивкой, орешками и крошечными бутылочками кока-колы по пять долларов, которые с таким удовольствием откупориваешь в три часа утра и о которых так жалеешь, когда приносят счет.
Номер бизнес-класса, достаточно просторный, мог служить и спальней, и кабинетом. У дальней стены размещались две двуспальных кровати, а ближе к двери – небольшой стол для совещаний, письменный стол и диван. Для гостиницы номер был украшен со вкусом, однако узоры из бледных бордовых, желтых и бурых листьев забывались через пять минут после того, как постоялец выезжал.
– Майкл? – окликнул Симон, бросая на кровать пять больших брезентовых сумок; даже двойные чаевые не смогли компенсировать коридорному надорванную спину.
Раздвинув шторы, Симон урвал мгновение, чтобы насладиться солнечным светом, хлынувшим ему в лицо. Он проверил телефон: ни одна лампочка не мигала, никаких сообщений нет. Схватив с кровати чемоданчик, Симон сел за стол и разложил планы особняка Финстера, над которыми трудился в полете Майкл. Ему с огромным трудом удалось сосредоточить взгляд. Он был измучен до предела; последние сутки ему пришлось провести без сна. Впереди его ждет море работы; если не получится собраться, успеха не видать. Эта неудача станет для него первой, однако в его ремесле ошибаются только один раз. А последствия этой ошибки придется пожинать не ему одному.
Симон застыл в нерешительности. Что делать? Изучать планы? Разобрать вещи? Лечь спать? Он сделает все это, но не обязательно в такой последовательности.
Скупив все кресты в крошечной церковной лавке, Симон без труда отыскал магазин Штинглине именно там, где тот и должен был находиться, судя по объяснениям любезной продавщицы. Несколько лет назад ему частенько приходилось пользоваться услугами этого магазина, когда требовалось достать «определенное» снаряжение. И вот сегодня такая необходимость возникла опять. Магазин Штинглине был не просто оружейным магазином, а Оружейным магазином с прописной буквы. Таким, куда обращаются, когда во всех остальных продать нужный товар не могут или не хотят. Витрины были заполнены охотничьими ружьями, арбалетами и луками со стрелами, а для любителей поиграть в войну имелся большой выбор камуфляжной формы всевозможных расцветок. Однако настоящий товар был укрыт от случайного взгляда. Герр Штинглине объявлял, что за его плечами членство в итальянских «Красных бригадах», группе «Баадер-Майнхофф» или Ирландской республиканской армии, в зависимости от того, кто оказывался его клиентом. Он всем говорил, что ему пятьдесят два года. Симону было достоверно известно, что в действительности Штинглине уже стукнуло шестьдесят восемь; перед тем как иметь дело с незнакомыми людьми, он всегда наводил о них подробнейшие справки. Но сколько бы лет ни было Штинглине – пятьдесят два, шестьдесят восемь или восемьдесят пять, – он без труда мог вышибить из человека дух до того, как тот успеет сделать вдох. Говоривший негромким и мягким голосом, немец отличался полным отсутствием растительности на голове. Лихорадка лишила его всех волос еще в восьмилетнем возрасте, и последовавшие за этим издевки обусловили то, что к девяти годам Штинглине был уже закален, словно бродячий пес. Свою деятельность он начал еще в 1986 году, из чего следовало, что у него имелась какая-то договоренность с бывшим правительством Восточной Германии и его правоохранительным органом «Штази». Тайная полиция «Штази», восточногерманский аналог КГБ, бесцеремонно совала свой нос в жизнь каждого. В бывшей Германской Демократической Республике ни о какой конфиденциальности личной жизни речь и не шла; ее просто не существовало… ни в чем. То есть правительство знало о деятельности Штинглине и, возможно, даже поощряло ее. Однако с тех самых пор, как Симон познакомился с ним – а это произошло вскоре после падения Берлинской стены, – этого человека ни разу не уличили в стукачестве.
Симон не стал спрашивать, как Штинглине это удалось, но он полностью удовлетворил заказ меньше чем за пятнадцать минут: четыре портативных радиопередатчика, четыре девятимиллиметровых «Глока» со сделанными на заказ глушителями, пятьдесят коробок патронов, два пистолета-пулемета «Хеклер и Кох», способных выпустить восемнадцать пуль в секунду, две штурмовые винтовки «Галил» израильского производства, четыре закрепляющихся на голове прибора ночного видения, четыре длинных охотничьих ножа, шесть шоковых гранат и коробка полосок пластида. Симон всегда закупал товар по две или по четыре единицы и всегда расплачивался наличными евро – в настоящий момент именно эту валюту было труднее всего отследить. Запасшись всем необходимым, он покинул магазин Штинглине, не задав ни одного вопроса и не ответив ни на один вопрос.
Его вернул к действительности стук в дверь.
– Да? – Симон быстро шагнул к лежащим на кровати сумкам.
– Коридорный.
Симон вытащил из сумки «Глок» и коробку с патронами. Проверять пистолет не было времени; он просто вставил в обойму пару патронов и произнес мысленную молитву. Прижимаясь к стене, Симон осторожно подобрался к двери. Связываться с глазком он не стал: нет смысла превращать свой глаз в яблочко мишени. Медленно распахнув дверь, Симон увидел…
Мальчишку-коридорного с сервировочной тележкой. Лет восемнадцать, «Клерасил» не может до конца справиться с юношескими угрями.
– У нас в гостинице принято каждого гостя, который впервые остановился здесь, угощать бесплатными напитками и закусками, с сильным акцентом произнес подросток, нервно хватая рукоятку тележки. Его вспотевшие ладони оставили на хромированной стали влажные отпечатки.
Не отрывая от мальчишки взгляда, Симон засунул пистолет сзади за пояс. Жестом пригласив коридорного войти, он не стал закрывать дверь.
– Извините. Я немного устал. Право, в этом нет необходимости.
– Сэр, предлагаю вам на выбор марочные вина и сыры.
Вкатив поднос в номер, коридорный убрал салфетку, открывая тарелочки с несколькими сортами твердых и мягких сыров, копченой колбасой и фруктами, а также две бутылки красного вина, которое при ближайшем рассмотрении оказалось весьма приличным. У Симона мелькнула мысль, что, разобрав вещи, не помешает выпить бокал; по крайней мере, это поможет уснуть.
– Позвольте откупорить вино.
Мальчишка улыбнулся, гордясь тем, что гость понимает его английский.
– Не стоит беспокоиться. Сначала я должен выполнить кое-какую работу; я сам займусь этим.
Сунув коридорному в руку пару евро, Симон проводил его к открытой двери.
Именно тут это и произошло. Дверь захлопнулась. Ставни с грохотом закрылись. Шторы скользнули вниз. Комната в одно мгновение потонула в темноте. Ругая свои глаза, Симон огляделся по сторонам, пытаясь привыкнуть к недостаточной освещенности. Пригнувшись, он отскочил вбок, прочь от того места, где в последний раз видел коридорного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68