– Я хочу его. Дай его мне! Дай его мне, Невил! Одри Стрэндж вздрогнула, повернула голову и тут же убрала руку, произнеся при этом с едва уловимым оттенком замешательства:
– О, простите. Я думала, ты обращался ко мне, Невил.
Томас Ройд заметил, как над воротником рубашки Невила Стрэнджа медленно проступила красная полоса. Невил сделал три быстрых шага к Одри и протянул ей журнал.
Она, должно быть, почувствовала себя еще более неловко и неуверенно начала:
– О, но…
Резким движением Кэй отодвинула стул. Она встала и, повернувшись, направилась к двери в гостиную. Ройд не успел посторониться, и она с размаху налетела на него.
Ее отбросило назад, она непонимающе, слепо смотрела на него, пока он извинялся. Тут он увидел, почему она его не заметила, – ее глаза были полны слез. Слез ярости, как ему показалось.
– Хэллоу, – сказала она. – Вы кто? А, ну конечно, человек из Малайзии.
– Да, – ответил Томас, – я человек из Малайзии.
– Господи, почему я не в Малайзии? – воскликнула Кэй. – Где угодно, но только не здесь! Я ненавижу этот мерзкий дом! Я всех в нем ненавижу!
Проявления сильных эмоций всегда выбивали Томаса из колеи. Он удрученно посмотрел на Кэй и нервно произнес:
– А-гхум.
– Если они не поберегутся, – пригрозила Кэй, – я убью кого-нибудь! Или Невила, или вон ту бледнорожую кошку.
И она гневно вышла из комнаты, хлопнув дверью.
Томас Ройд словно окаменел. Он не вполне представлял себе, что ему делать дальше, но чувствовал огромное облегчение, что миссис Стрэндж ушла. Он стоял и смотрел на дверь, которую она с такой силой захлопнула за собой. Сущая тигрица, эта новая миссис Стрэндж.
В проеме балконных дверей потемнело, когда между ними возникла фигура Невила Стрэнджа. По взволнованному дыханию и рассеянному приветствию было видно, что он тоже не в себе.
– Привет, Ройд, не знал, что вы приехали. Послушайте, вы не видели здесь мою жену?
– Она прошла с минуту назад, – отвечал Томас. Невил вышел следом за женой. Вид у него был раздраженный.
Томас медленно ступил на террасу. Бывалый охотник, он двигался совершенно бесшумно. Лишь когда он был уже в двух-трех шагах от Одри, она повернула голову.
Тогда он увидел, как распахнулись ему навстречу ее широко поставленные глаза, разомкнулись губы. Она соскользнула с перил и поспешила к нему, вытянув руки.
– О, Томас, – проговорила она. – Дорогой Томас! Как я рада, что ты приехал!
Когда он взял ее маленькие ладони в своими наклонился к ней, Мэри Олдин в свою очередь появилась в балконных дверях. Увидев их вдвоем на террасе, она остановилась, посмотрела на них несколько мгновений, медленно повернулась и вошла в дом.
II
Невил нашел Кэй наверху, в ее спальне. Единственная в доме большая спальня для двоих принадлежала леди Трессилиан. Супружеской паре всегда отводились две комнаты, сообщающиеся через дверь и имеющие общую ванную, в западной части дома. Это был как бы небольшой отдельный номер.
Невил прошел через свою комнату и потом через общую дверь вошел в спальню жены. Кэй лежала ничком на кровати. Подняв заплаканное лицо, она воскликнула со злостью:
– Пришел! Ну что ж, самое время!
– По какому поводу весь этот шум? Ты с ума сошла, Кэй?
Невил говорил спокойно, но на лице его, у крыла носа, обозначилась ямка, выдававшая в нем сдерживаемую злость.
– Почему ты отдал «Иллюстрированное обозрение» ей, а не мне?
– Кэй, ты в самом деле ребенок! Такой шум из-за какой-то несчастной газетенки с картинками.
– Ты отдал его ей, а не мне! – упрямо повторила Кэй.
– Ну и что, почему бы и нет! Какое это имеет значение?
– Для меня имеет.
– Господи, да что это на тебя нашло? Нельзя же закатывать подобные истерики, когда гостишь у кого-то в доме. Ты что, не знаешь, как вести себя в обществе?
– Почему ты отдал его Одри?
– Потому что ей захотелось посмотреть.
– Но и мне тоже хотелось, а я же твоя жена.
– Тем больше причин в таком случае отдать его женщине, которая и старше, и, строго говоря, не родственница.
– Она обыграла меня! Просто взяла и обыграла! Ты был с ней заодно!
– Ты разговариваешь, как глупый ревнивый ребенок. Ради всех святых, держи себя в руках и старайся вести себя на людях как положено.
– Как она себя ведет, я так понимаю?
Невил холодно заметил:
– Во всяком случае, Одри умеет себя вести как леди. Она не выставляет себя напоказ.
– Она настраивает тебя против меня. Она меня ненавидит и мстит теперь.
– Послушай, Кэй, может быть, ты прекратишь наконец эту мелодраматическую и совершенно идиотскую болтовню. Я сыт по горло!
– Тогда давай уедем отсюда! Давай уедем завтра же. Я ненавижу этот дом!
– Мы здесь всего четыре дня.
– Вполне достаточно! Ну, пожалуйста, Невил, давай уедем.
– Кэй, послушай, что я скажу. С меня довольно твоих капризов. Мы приехали сюда на две недели, и я не уеду отсюда ни днем раньше.
– Если не уедешь, – в голосе Кэй появились жесткие нотки, – пожалеешь. Ты и твоя Одри! Ты думаешь, она такая чудесная?
– Я не думаю, что Одри чудесная. Я думаю, что она очень милый и очень добрый человек, которому я причинил много горя и который, несмотря на это, был с нами так великодушен и снисходителен.
– Вот здесь-то ты как раз и ошибаешься, – сказала Кэй.
Она поднялась с кровати. Ее гнев улегся. Она заговорила серьезно, почти трезво.
– Одри не простила тебя, Невил. Раз или два я замечала, как она на тебя смотрит… Не знаю, что происходит у нее в голове, но что-то определенно происходит. Она не из тех людей, кто позволяет другим читать свои мысли.
– Было бы замечательно, – сказал Невил, – если бы таких людей было побольше.
– Ты меня имеешь в виду? – спросила Кэй, побледнев. В ее голосе появилась пугающая надрывность.
– Видишь ли, ты ведь пока не проявила особой терпимости. Всякий раз, когда тебя хоть что-то задевает, когда ты воображаешь, что тебе нанесена хотя бы малейшая обида, ты тут же выплескиваешь все в самых несдержанных выражениях. Ты выставляешь дурочкой себя, а заодно и дураком меня!
– Хочешь сказать еще что-нибудь?
Ее тон был холоднее льда.
Он ответил ей так же холодно:
– Мне жаль, если ты думаешь, что я несправедлив к тебе. Но это сущая правда. Ты можешь управлять своими поступками не больше, чем ребенок.
– Зато ты никогда не теряешь хладнокровия, не так ли? Всегда такой сдержанный, такой обходительный, вылитый саиб из сказки. Да у тебя и чувств-то, наверное, нет. Ты же рыба, дурацкая хладнокровная рыба! Почему ты постоянно держишь себя в узде? Почему не кричишь на меня, не ругаешься, не говоришь, чтобы я шла к черту?
Невил вздохнул и сник.
– О господи, – прошептал он и, круто повернувшись, вышел из комнаты.
III
– Ты выглядишь точно так же, как и в семнадцать лет, Томас Ройд, – сказала леди Трессилиан. – Все тот же совиный взгляд. И разговорчив не больше, чем тогда. Почему?
Томас ответил неопределенно:
– А бог его знает. Никогда не был боек на язык.
– Совсем не как Адриан. Адриан был глубоким я остроумным собеседником.
– Может быть, как раз поэтому. Всегда оставлял разговоры на его долю.
– Бедный Адриан.
Такое многообещающее начала Томас кивнул.
Леди Трессилиан переменила тему. Она давала Томасу аудиенцию. Своих гостей она предпочитала принимать по одному. Это ее не так утомляло, и она могла сконцентрировать свое внимание на каждом из них.
– Ты здесь уже сутки, – сказала она. – Что ты думаешь о нашей ситуации?
– Ситуации?
– Не старайся казаться глупым. У тебя это очень неестественно получается. Ты меня прекрасно понял: извечный треугольник, который образовался под моей крышей.
Томас осторожно произнес:
– Похоже, не все гладко.
Улыбка леди Трессилиан была прямо-таки демонической.
– Я признаюсь тебе, Томас, что я испытываю немалое удовлетворение. Все это произошло помимо моей воли – я сделала все, что могла, чтобы не допустить этого. Но Невил был так упрям. Он просто настаивал на том, чтобы эти две женщины встретились. Вот теперь он и пожинает плоды своих трудов!
Томас Ройд едва заметно шевельнулся на стуле.
– Непонятно как-то, – сказал он.
– Поясни, – потребовала леди Трессилиан.
– Никогда бы не подумал, что Стрэндж такой человек.
– Удивительно, что ты так говоришь. Потому что я чувствовала то же самое. Это совсем не похоже на Невила. Невил, как и большинство мужчин, стремится избегать неловких или чреватых неприятностями ситуаций. Я с самого начала подозревала, что это не его идея, но тогда я теряюсь в догадках, чья же она.
Леди Трессилиан помолчала, потом с интонацией, которая лишь чуть заметно отличает вопрос от утверждения, произнесла:
– Это не Одри?
– Нет, – сразу же ответил Томас. – Не Одри.
– И я едва ли могу поверить, что идея принадлежала этой несчастной юной женщине Кэй. Разве что она действительно выдающаяся актриса. Ты знаешь, последнее время мне ее почти жаль.
– Вы ведь ее не любите? Или я ошибаюсь?
– Нет, не люблю. Она мне представляется пустышкой, которая совершенно не умеет держать себя. Но, как я сказала, я начинаю жалеть ее. Она тычется повсюду, как долгоножка при свете лампы. И абсолютно не представляет, каким оружием ей воспользоваться. Капризы, дурные манеры, детская грубость – все это производит как раз обратный эффект на таких мужчин, как Невил.
Томас спокойно заметил:
– А я считаю, что в трудном положении находится Одри.
Леди Трессилиан пристально на него посмотрела.
– Ты всегда был влюблен в Одри, не правда ли, Томас?
Ответ прозвучал совершенно невозмутимо:
– Предположим, что так.
– Практически с того времени, когда вы вместе играли детьми?
Томас молча кивнул.
– А потом появился Невил и увел ее прямо у тебя из-под носа.
– Ну вообще-то я всегда знал, что шансов у меня никаких.
– Пораженец, – с укором выговорила леди Трессилиан.
– Со мной всегда бывает скучно.
– Старая кляча!
– «Добрый старый Томас» – вот что Одри думает обо мне.
– Верный Томас, – поправила его старая леди. – Ведь именно так она звала тебя раньше.
Он улыбнулся. Эти слова напомнили ему дни детства.
– Забавно! Я этого уже много лет не слышал.
– Теперь это может серьезно укрепить твои позиции, – заметила леди Трессилиан. Она прямо и выразительно посмотрела ему в глаза. – Верность, – сказала она, – как раз то качество, которое люди, прошедшие через все, что выпало на долю Одри, учатся ценить. Слепая преданность, которой хватает на всю жизнь, Томас, иногда бывает вознаграждена.
Томас опустил глаза. Его пальцы вертели трубку.
– В надежде на это я и приехал, – признался он.
IV
Хэрстл, престаревший дворецкий, отер платком лоб. Когда он появился в кухне, кухарка, миссис Спайсер, едва взглянув на него, спросила, что это с ним случилось.
– Выносить все это и оставаться спокойным я не в силах, и это сущая правда, – сказал Хэрстл. – Смею заметить, у меня такое чувство, что все, что говорится и делается в этом доме в последнее время, на самом деле означает совсем не то, что кажется на первый взгляд, если вы понимаете, что я имею в виду.
Миссис Спайсер, видимо, не понимала, что он имеет в виду, поэтому Хэрстл продолжал:
– Мисс Олдин вот сейчас, когда они сели за стол, сказала: «Вот мы все и собрались наконец», – и от этих слов у меня все похолодело внутри! Будто дрессировщик собрал диких животных в клетке, и дверца – клац! – захлопнулась. Вдруг ни с того ни с сего мне почудилось, что мы все оказались в ловушке.
– Скажете тоже, мистер Хэрстл, – отмахнулась от его слов миссис Спайсер. – Вы, наверное, просто съели чего-нибудь.
– Пищеварение тут ни при чем. А вот то, что все как на иголках, – при чем. Входная дверь стукнула, так миссис Стрэндж – наша миссис Стрэндж, мисс Одри, – вздрогнула так, словно ее подстрелили. Опять же эти молчания. Что-то в них есть не то. Будто все вдруг ни с того ни с сего боятся слово вымолвить. А потом всех словно прорвет – разом начинают говорить первое, что придет в голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29