Вместо того чтобы покорить Европу, Пэдди покорила Уолли. Хотя, если уж говорить начистоту, это она влюбилась в него, пораженная тем, с каким наплевательством смотрит Уолли на общепринятые стандарты женской красоты. Величина Пэдди совсем его не смущала. Ему нравился ход ее мысли, тонкое чувство юмора, некоторая грубоватость манер, стремление господствовать днем и полная покорность ночью. В постели господином был он; за ее пределами всем занималась она, заботясь о его удобствах. Союз этот, совсем нетипичный для австралийцев, оказался на удивление прочным и удачным.
Они провели вместе зиму, а к началу лета скопили денег и купили «мёбекс», чтобы добраться как можно дальше на восток, по крайней мере до Бомбея. Потом они собирались морем доплыть до Перта, а дальше самим проехать через Северный Квинсленд. Там правительство бесплатно раздавало землю и предоставляло льготные кредиты всем желающим осваивать невозделанные земли и засаживать их деревьями. Правительству почему-то нужны были эти деревья, и Уолли резонно рассудил, что деревья растут долго, поэтому, пока они вырастут, они с Пэдди заодно вырастят и своих детей, а получив субсидии, которые за это полагались от правительства, внесут тем самым свой вклад в проблему платежного баланса страны.
Но, к сожалению, этот прекрасный план остался неосуществленным. В связи с событиями в Иране о далеком путешествии на восток можно было забыть. К тому же Пэдди заболела желтухой, пришлось оплачивать больничные счета, и, в конце концов, им не осталось ничего другого, как продать «мёбекс» и возвращаться на родину самым дешевым способом. Именно поэтому они сидели на бордюре тротуара и ждали покупателя.
Они так сидели и ждали вот уже третий день, но единственным человеком, которого заинтересовало их предложение, оказался турок, у которого денег не было, зато был прекрасный план наладить нелегальную перевозку пакистанских эмигрантов в Англию. Они уже ни на что не надеялись, поэтому даже не посмотрели в сторону крупного мужчины со шрамами на лице, который не спеша подошел к их дому на колесах и внимательно стал осматривать его со всех сторон.
– Вы его продаете? – спросил он по-итальянски.
Уолли покачал головой и на том же языке ответил:
– Нет, мы его здесь исключительно для красоты поставили.
Пэдди встала, отряхивая сзади пыль с мощных бедер.
– Вас действительно интересует наша машина?
Человек обернулся и кивнул. На Уолли он больше не обращал внимания.
– Я могу посмотреть двигатель?
Уолли пошел за ними. Пэдди стала расписывать незнакомцу достоинства автомобиля, потом предложила зайти внутрь выпить холодного пива.
«Мёбекс» был почти новым, он проехал меньше десяти тысяч километров, и Пэдди отчаянно боролась за хорошую цену. Уолли помалкивал, потягивая пиво и восхищаясь ее настойчивостью.
В конце концов они сговорились на десяти миллионах лир, и мужчина спросил:
– Документы купли-продажи у вас готовы?
Пэдди кивнула.
– Осталось только вписать ваше имя и дату сделки, зарегистрировать это в полиции и поставить на бумаги печать.
Они вписали в документ имя покупателя, который назвался французским гражданином Патрисом Дювалье.
– Нашу сделку я бы хотел оформить через три дня, – сказал мужчина, проверив правильность заполнения документа и положив его на небольшой откидной столик.
Пэдди насторожилась.
– Вы оставите нам залог?
Незнакомец не стал отвечать на вопрос. Вместо этого, чем он потряс обоих, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул толстую пачку банкнот достоинством в сто тысяч лир. Отсчитав сто банковских билетов, мужчина положил их на стол.
– Но сделку мы зарегистрируем через три дня, – сказал этот странный человек.
Тут впервые в разговор вступил Уолли:
– Что-то, мужик, больно уж ты доверчивый! А если мы возьмем и свалим с твоими деньгами?
Кризи мягко сказал:
– Я бы себя доверчивым никак не назвал.
Уолли взглянул в щелочки его глаз, прикрытых тяжелыми веками. Потом, чтобы разрядить неловкость, он вынул из холодильника еще три бутылочки пива. Напряжение рассеялось, и Пэдди спросила:
– Вы хотите взять машину прямо сейчас?
Кризи отрицательно мотнул головой и вынул из кармана карту Рима с подробным планом автомобильных магистралей. Он указал на помеченную крестиком точку, расположенную сразу же за выездом из города около восточной автострады.
– Здесь, около Монте Антенне, есть лагерь для автотуристов. Я бы хотел взять машину там в первой половине дня, если, конечно, вас это устроит.
Пэдди кивнула.
– Нам так будет даже удобнее, потому что за это время мы успеем сдать свои вещи в камеру хранения на вокзале.
– Куда вы потом собираетесь ехать? – спросил Кризи.
– В Бриндизи, – ответила Пэдди. – Оттуда отходит паром в Грецию.
Кризи выпил глоток пива и задумчиво оглядел небольшое, но удобно обустроенное помещение. Потом внимательно посмотрел на австралийцев и сказал:
– Я сам собираюсь на юг. Если хотите, я бы мог вас подбросить – так было бы меньше лишних хлопот.
Обсудив это предложение, они сочли, что в нем есть свой смысл. Кризи сказал им, что особой спешки у него нет, он планирует растянуть эту поездку дня на три-четыре. После того как вопрос о совместном путешествии был решен положительно, Кризи предложил оформить сделку купли-продажи в Бриндизи.
Чтобы отпраздновать покупку машины и подкрепиться – уже подошло время обеда – Пэдди открыла несколько банок с консервами и приготовила еду, а Уолли откупорил еще три бутылочки пива.
Когда Кризи ушел, Пэдди заметила:
– Он не француз, а американец.
– Откуда ты знаешь? – спросил Уолли.
– Я поняла это по тому, как он ест. Так едят только американцы.
Уолли недоверчиво на нее посмотрел, но она твердо стояла на своем.
– Они держат нож и вилку, как все нормальные люди, но, разрезав мясо на куски, кладут нож на стол, а вилку берут в правую руку. Это очень неудобно. И тем не менее все они так поступают.
– Ну и что из этого?
– Ничего, просто он не француз.
– Думаешь, с ним все в порядке? Он нам совершенно ничего не оставил – ни адреса, ни телефона. Просто попрощался и ушел.
Пэдди пожала плечами.
– Но деньги ведь он оставил. – Она, задумавшись, замолчала. – Он, конечно, не тот, за кого себя выдает, но сейчас многие так делают.
– Крутой малый, – сказал Уолли с улыбкой. – Господи, да он даже больше тебя!
Пэдди усмехнулась в ответ и снова задумалась.
– А мне он ведь понравился, – сказала она после паузы. – Не суетится по-пустому, зря слов на ветер не бросает. Поживем – увидим.
* * *
Ковбой сел на твердую скамью. Когда он еще только начинал работу священника, ему нравилось исповедовать – конечно, ему рассказывали совсем не то, что епископу, но это тем не менее вносило некоторое разнообразие в монотонность его будней. Теперь он стал старше, и эта процедура все больше его утомляла. Может быть, в крупных городах грехи интереснее, но здесь, в селении Надур на острове Гоцо, он без труда мог предсказать любое прегрешение почти каждого прихожанина его церкви. Конечно, у старика Салву изобретательное и живое воображение, но со временем и его выдумки стали предсказуемыми.
Мягко прошуршала штора, и сквозь мелкое сито решетки исповедальни донесся голос Лауры Шкембри.
– Прости меня, отец, ибо я согрешила.
Ковбой подался вперед.
– В чем твой проступок?
Последовал список незначительных прегрешений, которые он, как обычно, отпустил и откинулся на спинку стула в ожидании следующего посетителя.
Однако женщина из исповедальни не вышла – шороха шторы он не услышал, вместо него донесся ее вздох.
– Ты еще в чем-то хотела покаяться?
– Прости ей, отец мой. Моя дочь согрешила.
– Тогда она должна прийти ко мне и исповедаться.
Заведенный порядок был нарушен.
Дочь Шкембри оставалась для Ковбоя загадкой. Она каждое утро приходила к ранней мессе, чего никогда раньше не делала, но ни разу не вошла в исповедальню. И тем не менее молилась она последнее время в храме каждый день.
– Ты не можешь получить отпущение чужих грехов.
По другую сторону решетки снова раздался тихий голос:
– Я не прошу тебя отпустить мне ее грехи – мне нужен твой совет.
Дело приняло совсем странный оборот.
За все годы, что он был священником приходской церкви Надура, Лаура Шкембри никогда не обращалась к нему за советом, наоборот, нередко сама подсказывала ему, как лучше поступить в деликатной или сложной ситуации, особенно когда он только начинал свою работу. Лаура была совсем не из тех людей, которые испытывают перед рясой священника благоговейный трепет. Вопрос ее озадачил Ковбоя: дать совет в отношении Нади, скорее всего, будет нелегко.
– Она беременна.
Опасения его оправдались. Теперь вздохнул священник. Вот уж поистине путь этой женщины по жизни усеян терниями!
– От американца?
– Больше не от кого. Легкомысленной и неразборчивой в связях ее никак не назовешь.
Он почувствовал в ответе Лауры вызов, хотя прозвучал он скорее как извинение. Уняв звучавшее в голосе раздражение, Ковбой спокойным тоном спросил:
– Какого же совета ты ждешь от меня?
Он почувствовал, что напряжение женщины спало.
– Надя ничего не сказала об этом Кризи и нам с Полом запретила ему говорить. В этом часть ее греха. Она хотела зачать от него дитя, но использовала его для этого лишь как производителя.
– Она его не любит?
– Не знаю, мне трудно об этом судить, – в голосе Лауры снова звучала неуверенность.
– Как же так – ты же ее мать?
– Я только знаю, что с самого начала, когда она с ним сошлась, она решила от него забеременеть. Как она теперь к нему относится, я не знаю. Надя мне только сказала, что у нее будет ребенок. Она теперь сама не своя.
– Так какой же все-таки совет ты хотела бы от меня получить?
– Говорить мне ему об этом или нет?
Ковбой снова откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Как и многие другие на Гоцо, он знал, что Кризи сейчас занят делом, которое многим людям несет смерть. Дочка Шкембри никогда ничего просто сделать не могла – вечно впутывалась в какие-то истории, которые, как правило, приводили потом к тяжелым последствиям.
– Ты знаешь, что сейчас делает американец?
– Да.
– То, что он делает, – грех пред Господом.
– У него есть на то серьезные основания.
– Возмездие в руках Господа.
– Неисповедимы пути Господни.
Ковбой снова глубоко вздохнул. Из этой женщины мог бы получиться неплохой священник.
– Если даже ты и решишь сообщить ему об этом, ты сможешь это сделать?
– Думаю, да.
– С мужем своим ты говорила об этом?
– Нет, я знаю, что он мне ответит, и не хочу этого слышать.
Ковбой заерзал на жесткой деревянной скамье. Как всегда, его угораздило оказаться в самом центре событий. Очень неловкое получалось положение. Но как-никак он был священником, и положение его к этому обязывало. Святой отец напряженно и всесторонне обдумывал сложившуюся ситуацию, прекрасно осознавая ту ответственность, которая на нем лежала: ответ его должен быть обоснованным. Большинство жителей его прихода были земледельцами, закоренелыми прагматиками, мало чем отличавшимися от Лауры Шкембри. Ошибиться он просто не имел права.
Наконец Ковбой принял решение:
– Мужчина должен об этом знать.
– Благодарю тебя, святой отец.
* * *
Когда Гвидо вошел на террасу, Сатта почувствовал, что с ним что-то произошло. Неаполитанец подвинул себе стул и потянулся к кофейнику. На лице его выражалась нерешительность. Телефонный звонок раздался около часа назад, а с тех пор, как Гвидо повесил трубку, прошло уже больше сорока минут. Сатта был терпелив. Он знал, что, если произошло что-то важное, Беллу перезвонит ему в течение часа.
Выпив кофе, Гвидо, видимо, принял решение.
– Что будет, если Кризи сам добровольно сдастся – лично тебе?
У Сатты учащенно забилось сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Они провели вместе зиму, а к началу лета скопили денег и купили «мёбекс», чтобы добраться как можно дальше на восток, по крайней мере до Бомбея. Потом они собирались морем доплыть до Перта, а дальше самим проехать через Северный Квинсленд. Там правительство бесплатно раздавало землю и предоставляло льготные кредиты всем желающим осваивать невозделанные земли и засаживать их деревьями. Правительству почему-то нужны были эти деревья, и Уолли резонно рассудил, что деревья растут долго, поэтому, пока они вырастут, они с Пэдди заодно вырастят и своих детей, а получив субсидии, которые за это полагались от правительства, внесут тем самым свой вклад в проблему платежного баланса страны.
Но, к сожалению, этот прекрасный план остался неосуществленным. В связи с событиями в Иране о далеком путешествии на восток можно было забыть. К тому же Пэдди заболела желтухой, пришлось оплачивать больничные счета, и, в конце концов, им не осталось ничего другого, как продать «мёбекс» и возвращаться на родину самым дешевым способом. Именно поэтому они сидели на бордюре тротуара и ждали покупателя.
Они так сидели и ждали вот уже третий день, но единственным человеком, которого заинтересовало их предложение, оказался турок, у которого денег не было, зато был прекрасный план наладить нелегальную перевозку пакистанских эмигрантов в Англию. Они уже ни на что не надеялись, поэтому даже не посмотрели в сторону крупного мужчины со шрамами на лице, который не спеша подошел к их дому на колесах и внимательно стал осматривать его со всех сторон.
– Вы его продаете? – спросил он по-итальянски.
Уолли покачал головой и на том же языке ответил:
– Нет, мы его здесь исключительно для красоты поставили.
Пэдди встала, отряхивая сзади пыль с мощных бедер.
– Вас действительно интересует наша машина?
Человек обернулся и кивнул. На Уолли он больше не обращал внимания.
– Я могу посмотреть двигатель?
Уолли пошел за ними. Пэдди стала расписывать незнакомцу достоинства автомобиля, потом предложила зайти внутрь выпить холодного пива.
«Мёбекс» был почти новым, он проехал меньше десяти тысяч километров, и Пэдди отчаянно боролась за хорошую цену. Уолли помалкивал, потягивая пиво и восхищаясь ее настойчивостью.
В конце концов они сговорились на десяти миллионах лир, и мужчина спросил:
– Документы купли-продажи у вас готовы?
Пэдди кивнула.
– Осталось только вписать ваше имя и дату сделки, зарегистрировать это в полиции и поставить на бумаги печать.
Они вписали в документ имя покупателя, который назвался французским гражданином Патрисом Дювалье.
– Нашу сделку я бы хотел оформить через три дня, – сказал мужчина, проверив правильность заполнения документа и положив его на небольшой откидной столик.
Пэдди насторожилась.
– Вы оставите нам залог?
Незнакомец не стал отвечать на вопрос. Вместо этого, чем он потряс обоих, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул толстую пачку банкнот достоинством в сто тысяч лир. Отсчитав сто банковских билетов, мужчина положил их на стол.
– Но сделку мы зарегистрируем через три дня, – сказал этот странный человек.
Тут впервые в разговор вступил Уолли:
– Что-то, мужик, больно уж ты доверчивый! А если мы возьмем и свалим с твоими деньгами?
Кризи мягко сказал:
– Я бы себя доверчивым никак не назвал.
Уолли взглянул в щелочки его глаз, прикрытых тяжелыми веками. Потом, чтобы разрядить неловкость, он вынул из холодильника еще три бутылочки пива. Напряжение рассеялось, и Пэдди спросила:
– Вы хотите взять машину прямо сейчас?
Кризи отрицательно мотнул головой и вынул из кармана карту Рима с подробным планом автомобильных магистралей. Он указал на помеченную крестиком точку, расположенную сразу же за выездом из города около восточной автострады.
– Здесь, около Монте Антенне, есть лагерь для автотуристов. Я бы хотел взять машину там в первой половине дня, если, конечно, вас это устроит.
Пэдди кивнула.
– Нам так будет даже удобнее, потому что за это время мы успеем сдать свои вещи в камеру хранения на вокзале.
– Куда вы потом собираетесь ехать? – спросил Кризи.
– В Бриндизи, – ответила Пэдди. – Оттуда отходит паром в Грецию.
Кризи выпил глоток пива и задумчиво оглядел небольшое, но удобно обустроенное помещение. Потом внимательно посмотрел на австралийцев и сказал:
– Я сам собираюсь на юг. Если хотите, я бы мог вас подбросить – так было бы меньше лишних хлопот.
Обсудив это предложение, они сочли, что в нем есть свой смысл. Кризи сказал им, что особой спешки у него нет, он планирует растянуть эту поездку дня на три-четыре. После того как вопрос о совместном путешествии был решен положительно, Кризи предложил оформить сделку купли-продажи в Бриндизи.
Чтобы отпраздновать покупку машины и подкрепиться – уже подошло время обеда – Пэдди открыла несколько банок с консервами и приготовила еду, а Уолли откупорил еще три бутылочки пива.
Когда Кризи ушел, Пэдди заметила:
– Он не француз, а американец.
– Откуда ты знаешь? – спросил Уолли.
– Я поняла это по тому, как он ест. Так едят только американцы.
Уолли недоверчиво на нее посмотрел, но она твердо стояла на своем.
– Они держат нож и вилку, как все нормальные люди, но, разрезав мясо на куски, кладут нож на стол, а вилку берут в правую руку. Это очень неудобно. И тем не менее все они так поступают.
– Ну и что из этого?
– Ничего, просто он не француз.
– Думаешь, с ним все в порядке? Он нам совершенно ничего не оставил – ни адреса, ни телефона. Просто попрощался и ушел.
Пэдди пожала плечами.
– Но деньги ведь он оставил. – Она, задумавшись, замолчала. – Он, конечно, не тот, за кого себя выдает, но сейчас многие так делают.
– Крутой малый, – сказал Уолли с улыбкой. – Господи, да он даже больше тебя!
Пэдди усмехнулась в ответ и снова задумалась.
– А мне он ведь понравился, – сказала она после паузы. – Не суетится по-пустому, зря слов на ветер не бросает. Поживем – увидим.
* * *
Ковбой сел на твердую скамью. Когда он еще только начинал работу священника, ему нравилось исповедовать – конечно, ему рассказывали совсем не то, что епископу, но это тем не менее вносило некоторое разнообразие в монотонность его будней. Теперь он стал старше, и эта процедура все больше его утомляла. Может быть, в крупных городах грехи интереснее, но здесь, в селении Надур на острове Гоцо, он без труда мог предсказать любое прегрешение почти каждого прихожанина его церкви. Конечно, у старика Салву изобретательное и живое воображение, но со временем и его выдумки стали предсказуемыми.
Мягко прошуршала штора, и сквозь мелкое сито решетки исповедальни донесся голос Лауры Шкембри.
– Прости меня, отец, ибо я согрешила.
Ковбой подался вперед.
– В чем твой проступок?
Последовал список незначительных прегрешений, которые он, как обычно, отпустил и откинулся на спинку стула в ожидании следующего посетителя.
Однако женщина из исповедальни не вышла – шороха шторы он не услышал, вместо него донесся ее вздох.
– Ты еще в чем-то хотела покаяться?
– Прости ей, отец мой. Моя дочь согрешила.
– Тогда она должна прийти ко мне и исповедаться.
Заведенный порядок был нарушен.
Дочь Шкембри оставалась для Ковбоя загадкой. Она каждое утро приходила к ранней мессе, чего никогда раньше не делала, но ни разу не вошла в исповедальню. И тем не менее молилась она последнее время в храме каждый день.
– Ты не можешь получить отпущение чужих грехов.
По другую сторону решетки снова раздался тихий голос:
– Я не прошу тебя отпустить мне ее грехи – мне нужен твой совет.
Дело приняло совсем странный оборот.
За все годы, что он был священником приходской церкви Надура, Лаура Шкембри никогда не обращалась к нему за советом, наоборот, нередко сама подсказывала ему, как лучше поступить в деликатной или сложной ситуации, особенно когда он только начинал свою работу. Лаура была совсем не из тех людей, которые испытывают перед рясой священника благоговейный трепет. Вопрос ее озадачил Ковбоя: дать совет в отношении Нади, скорее всего, будет нелегко.
– Она беременна.
Опасения его оправдались. Теперь вздохнул священник. Вот уж поистине путь этой женщины по жизни усеян терниями!
– От американца?
– Больше не от кого. Легкомысленной и неразборчивой в связях ее никак не назовешь.
Он почувствовал в ответе Лауры вызов, хотя прозвучал он скорее как извинение. Уняв звучавшее в голосе раздражение, Ковбой спокойным тоном спросил:
– Какого же совета ты ждешь от меня?
Он почувствовал, что напряжение женщины спало.
– Надя ничего не сказала об этом Кризи и нам с Полом запретила ему говорить. В этом часть ее греха. Она хотела зачать от него дитя, но использовала его для этого лишь как производителя.
– Она его не любит?
– Не знаю, мне трудно об этом судить, – в голосе Лауры снова звучала неуверенность.
– Как же так – ты же ее мать?
– Я только знаю, что с самого начала, когда она с ним сошлась, она решила от него забеременеть. Как она теперь к нему относится, я не знаю. Надя мне только сказала, что у нее будет ребенок. Она теперь сама не своя.
– Так какой же все-таки совет ты хотела бы от меня получить?
– Говорить мне ему об этом или нет?
Ковбой снова откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Как и многие другие на Гоцо, он знал, что Кризи сейчас занят делом, которое многим людям несет смерть. Дочка Шкембри никогда ничего просто сделать не могла – вечно впутывалась в какие-то истории, которые, как правило, приводили потом к тяжелым последствиям.
– Ты знаешь, что сейчас делает американец?
– Да.
– То, что он делает, – грех пред Господом.
– У него есть на то серьезные основания.
– Возмездие в руках Господа.
– Неисповедимы пути Господни.
Ковбой снова глубоко вздохнул. Из этой женщины мог бы получиться неплохой священник.
– Если даже ты и решишь сообщить ему об этом, ты сможешь это сделать?
– Думаю, да.
– С мужем своим ты говорила об этом?
– Нет, я знаю, что он мне ответит, и не хочу этого слышать.
Ковбой заерзал на жесткой деревянной скамье. Как всегда, его угораздило оказаться в самом центре событий. Очень неловкое получалось положение. Но как-никак он был священником, и положение его к этому обязывало. Святой отец напряженно и всесторонне обдумывал сложившуюся ситуацию, прекрасно осознавая ту ответственность, которая на нем лежала: ответ его должен быть обоснованным. Большинство жителей его прихода были земледельцами, закоренелыми прагматиками, мало чем отличавшимися от Лауры Шкембри. Ошибиться он просто не имел права.
Наконец Ковбой принял решение:
– Мужчина должен об этом знать.
– Благодарю тебя, святой отец.
* * *
Когда Гвидо вошел на террасу, Сатта почувствовал, что с ним что-то произошло. Неаполитанец подвинул себе стул и потянулся к кофейнику. На лице его выражалась нерешительность. Телефонный звонок раздался около часа назад, а с тех пор, как Гвидо повесил трубку, прошло уже больше сорока минут. Сатта был терпелив. Он знал, что, если произошло что-то важное, Беллу перезвонит ему в течение часа.
Выпив кофе, Гвидо, видимо, принял решение.
– Что будет, если Кризи сам добровольно сдастся – лично тебе?
У Сатты учащенно забилось сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55