Тогда Феличия предложила привезти девочку с собой, и он согласился. С женой чуть плохо не стало.
– Ну и что она собой представляет? – с интересом спросил Гвидо.
Телефон какое-то время молчал, и Гвидо понял, что Элио размышляет над ответом.
– Она полна жизни, – ответил он, – очаровательная, вежливая и смышленая. Она просто души не чает в этом твоем огромном, покрытом шрамами неуклюжем друге.
– А он – как он с ней себя ведет?
Снова воцарилось молчание, потом Элио проговорил:
– Знаешь, мне это показалось странным – он с ней грубоват и строг. Чувства свои он проявлять не привык – ты ведь его хорошо знаешь, – но я бы не сказал, что он ее только терпит. А Феличии показалось, что Кризи видит в ней ребенка, которого у него самого никогда не было.
– Он с ней разговаривает? – сгорая от любопытства, спросил Гвидо.
Элио опять рассмеялся.
– Конечно, он ей объясняет массу разных вещей. Она его буквально обо всем расспрашивает. Девочка смотрит на него как на какого-то оракула. Подожди секунду, с тобой Феличия хочет поговорить, она только что уложила детей.
Женщина долго говорила с Гвидо.
Кризи изменился, сказала она. Конечно, он привязался к девочке. Это его смущает, он, скорее всего, сам не понимает, что с ним творится, но, как ей показалось, Пинта ему очень нравится. Как бы то ни было, девчушка просто очаровательная. Ее любой полюбил бы, но что такое случилось с Кризи, немного странно.
Гвидо с ней согласился. Такой поворот событий был совершенно неожиданным. После всех лет, что они провели с Кризи вместе, ему с трудом верилось, что ребенку удалось пробить панцирь его одиночества. Раньше он такое и представить бы себе не мог. Может, Кризи просто позволил себе немного расслабиться?
Неаполитанец был счастлив за своего друга, но думал он и о том, чем все может закончиться. Интересно, сколько продлится такое состояние Кризи.
Глава 7
– Кризи, что такое наложница?
Он перевел взгляд с дороги на девочку, давно уже не удивляясь самым неожиданным ее вопросам.
– Это что-то вроде жены.
Пинта была очень удивлена.
– Ничего себе жена! У китайского императора их было больше тысячи. Разве такое возможно?
Неловкости от такого рода бесед Кризи не испытывал. Несмотря на возраст, девочка была не по годам развита. Книга о Марко Поло, которую он ей подарил, вызвала немало похожих вопросов. Когда он отвечал на них, девочка не хихикала по-детски, а вполне серьезно слушала его пояснения о том, что не всем народам была присуща моногамия. Он рассказывал ей об исламе, о мормонах и не без некоторого удовлетворения видел, что симпатии Пинты склонялись на сторону мужчин.
– Столько жен иметь, должно быть, нелегко, – задумчиво сказала девочка.
Наверное, на этот вывод ее навели мысли о матери. Одной такой жены, как Рика, для любого мужчины было бы более чем достаточно.
Кризи всегда старался отвечать на ее вопросы очень обстоятельно, как будто говорил со взрослым человеком. Никаких скидок на ее возраст и пол он не делал. Нередко ему казалось, что Пинта специально задает провокационные вопросы – все потому, как он понял позже, что ее ум и любознательность были открыты и еще не обременены никакими предрассудками и догмами. Иногда он ловил себя на мысли о том, что многие сложные проблемы воспринимает столь же непредвзято, как Пинта, и это ему нравилось.
Девочка не любила смотреть по телевизору передачи о политике, потому что политические деятели слишком много говорят и неестественно улыбаются. С религией дело обстояло немного лучше, но священники всегда считают себя правыми, и им это очень нравится. Школу Пинта любила, но успевала она только по предметам, которые вели симпатичные ей учителя. К Марии с Бруно она относилась очень уважительно, только никак не могла взять в толк, почему они почти ничем не интересуются.
Короче говоря, весь мир представлялся ей огромным чистым листом бумаги, который она лишь начала заполнять, и ее первым учителем письма стал Кризи. Мать жила в собственном уютном и замкнутом мире, отец относился к ней как к малому ребенку, и это отчетливо выражалось в манере его поведения с дочерью.
Именно поэтому общение с Кризи стало для нее своего рода откровением. Очень скоро она поняла, что важно не просто его слушать, но и высказывать собственные соображения по поводу сказанного им. Поэтому девочка всегда старалась отвечать ему, и очень скоро в их беседах стало проявляться различие как в общественном положении, так и в возрасте.
Важным этапом установления взаимопонимания между ними стал воскресный визит к Элио и Феличии. Девочка поняла, что Кризи приоткрыл перед ней дверь в свою жизнь, и она благодарно в нее проскользнула.
То, что Кризи взял ее на обед к своим друзьям, можно было сравнить со своего рода признанием, и она была одновременно и очень счастлива, и очень осторожна, и не спешила поначалу раскрываться перед Элио и Феличией, постоянно следя за реакцией Кризи. Однако он вел себя просто и совершенно естественно, совсем не так, как обычно ведут себя с детьми родители. Он, скорее, держался так, будто привел к друзьям своего товарища. Поэтому Пинта тоже скоро почувствовала себя просто, играла с детьми, помогала Феличии на кухне и вместе с ней беззлобно подтрунивала над мужчинами.
День прошел чудесно, и с тех пор ей стало с Кризи совсем легко. Она начала лучше его понимать, ей теперь было гораздо легче общаться с ним, сколь бы ни были деликатны проблемы, которые они обсуждали. Он даже стал отвечать ей на некоторые вопросы, касавшиеся его личной жизни. Сначала Пинта расспрашивала его о Гвидо – мужчины много говорили о нем за обедом. Кризи рассказал об их дружбе, выдержавшей многие испытания. Девочка обратила внимание, что, когда Кризи говорил о Гвидо, его лицо смягчалось. Она подумала, что очень хотела бы встретиться с этим человеком.
Что же касается Кризи, для него общение с девочкой стало своего рода очищением. Ему все легче давались беседы с Пинтой. Может быть, это происходило от ее жизненной неискушенности и чистосердечия, может быть, от непредвзятости. Как бы то ни было, когда он говорил с ней, на душе становилось легче. Даже когда речь заходила о таких тяжелых и страшных вещах, как жестокость и боль войны. Тон беседы, как и тему, обычно, задавала она, постепенно, как бы на ощупь, подводя его к основной проблеме. Когда в воскресенье они ехали домой с обеда, девочка коснулась его покрытой шрамами от ожогов руки.
– Кризи, что случилось с твоими руками?
На этот раз он не дернулся, как раньше, а мысленно перенесся в 1954 год, ко времени поражения под Дьенбьенфу. Плен, унижение, трехнедельный переход до лагеря военнопленных. С каждым днем переставлять ноги становилось все труднее. Еды давали в обрез, зато смертей было хоть отбавляй. Когда кто-то падал, обессилев, охранники его пристреливали. Погибли многие, но Кризи удалось выжить. Он даже умудрился донести на плечах до самого лагеря молодого раненого офицера. Потом последовал допрос за допросом.
Через стол от огромного изможденного легионера сидел маленький, обходительный, в безупречной форме, капитан, окончивший Сорбонну. Вопросы сыпались один за другим, и на каждый Кризи отвечал, лишь отрицательно мотая головой. Капитан вьетнамской армии прикуривал одну сигарету от другой, а каждый окурок гасил о привязанные к столу руки Кризи.
– Как-то раз один человек задавал мне много вопросов. При этом он много курил, а пепельницы под рукой не оказалось.
Пинта тут же все поняла и надолго смолкла. В ее глазах стояли слезы.
Кризи взглянул на девочку.
– В мире случается очень много гадостей. Я уже тебе об этом говорил.
Она сквозь слезы улыбнулась.
– Но и хорошие вещи тоже происходят.
После этого разговора девочке стало немножко легче задавать ему вопросы личного характера, но о юности Кризи она узнала совсем немного. Родители его были небогаты, а экономический кризис конца двадцатых – начала тридцатых годов их и вовсе подкосил. Небольшой участок земли, который они арендовали в Теннесси, едва позволял семье сводить концы с концами. Как только он достиг призывного возраста, Кризи сразу же пошел служить в морскую пехоту. Талант воина впервые проявился у него во время войны в Корее. За то, что он избил упрямого и недалекого офицера, отправившего хороших парней на верную гибель, Кризи уволили из армии. Идти ему было совершенно некуда. Так он попал в Легион, где прослужил потом долгие годы.
Если не считать Гвидо, этот одиннадцатилетний ребенок знал о Кризи больше, чем кто бы то ни было другой.
* * *
Рика сияла от счастья. Пришла весна и озарила ее жизнь радостью. Одной из причин ее чудесного настроения был Кризи. Она много говорила с друзьями о «драгоценном приобретении», которое сделал ее муж, рассказывала им о том, как он привязался к Пинте. Большой неуклюжий медведь с радостно скачущим сзади котенком. Перемен, произошедших в нем, она не замечала – для Рики он оставался таким же молчаливым, далеким и таинственным.
Пинте удалось его приручить, сказала она мужу, и Этторе нехотя согласился с женой. Он воспринимал Кризи не иначе как случайное обстоятельство своей жизни. Телохранитель приносил пользу хотя бы тем, что Пинта и Рика – последнее было для него особенно важно – были счастливы. И тем не менее охранник Пинты был для Этторе лишь одним из многочисленных его служащих, невысоко оплачиваемым и одолеваемым склонностью к пьянству.
Однако выпивка уже не была для Кризи такой неодолимой потребностью, как раньше. Теперь по ночам он редко выпивал больше половины бутылки. В клиническом смысле алкоголиком он никогда не был. Пристрастия к пьянству он не ощущал, и, хотя тело его еще испытывало на себе воздействие длительного запоя, разум его прояснился. Теперь он внутренне готовил себя к тому, чтобы привести в обычную форму тело.
Причиной такого решения тоже стала Пинта и ее предстоящие спортивные соревнования в школе. Как только нога девочки зажила, он соорудил на лужайке перед домом некое подобие беговой дорожки. Там они начали отрабатывать старт забега на сто метров. Кризи учил ее, как первой уйти со старта.
– Ты слышишь выстрел стартового пистолета, от ушей сигнал идет в мозг, который посылает приказ рукам и ногам. Это приказ «марш». Весь секрет состоит в том, чтобы до минимума сократить время, за которое нервы через мозг передают команды.
Он научил ее концентрироваться на самом звуке. Не надо напряженно ждать выстрела – реакция ее должна быть автоматической.
Он подражал пистолетному выстрелу, хлопая в ладоши, и вскоре после тренировок она стала срываться со старта, как вспугнутая лань.
– Если каждый день мы будем работать хотя бы час, – говорил он Пинте, – на соревнованиях ты обязательно придешь к финишу первой.
В ту ночь он лежал в постели, слушал Джонни Кэша и думал о девочке. Она была такой живой, такой подвижной и гибкой, ее тело было таким складным и подтянутым. Это заставило его подумать о себе. Кризи решил, что по истечении трехмесячного испытательного срока, если контракт будет продлен, в Комо или в Милане он найдет какой-нибудь спортивный зал и пару вечеров в неделю будет приводить там себя в форму. Если он и дальше будет с этим тянуть, потом уже станет слишком поздно. Он понимал, что все эти перемены произошли в нем благодаря Пинте. Вакуум, в котором он оказался после Родезии, теперь заполнился. В каком-то смысле его жизненная траектория кардинально изменилась. У девочки еще вся жизнь впереди. А он мог бы со стороны наблюдать за ней и по мере сил помогать, оказывать влияние на ее образ мыслей. В том мире, в котором она жила, не должно быть места смертям, увечьям, разрушениям – значит, усилия его на этот раз не остались бы тщетными.
Кассета Джонни Кэша кончилась, и он протянул руку, чтобы поменять ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55