На честь российского флота Леонид не пожалел и ста долларов, и официанты не только бережно одели Гая в его потертое кожаное пальто, но и усадили в вызванное ими такси...
— Меня женка дома ждет! — кричал Грачевский, обращаясь непосредственно к Колину, — приезжай, я тебя с женкой познакомлю, женке моей, представляешь, восемнадцать лет!
— Езжай, езжай, жених молодой ты наш! — махнул Леня таксисту.
* * *
Когда подъехали к Ленечкиному дому на Большой Монетной и когда проходили консьержку, та, толкнув плечом случившуюся рядом товарку свою, ойкнула громко и взвизгнула на всю лестницу:
— Дывыся, Валюх, цэ ж Джонни Финтоза, который Колю ихрает в энтом, как ехо, в «Брульянтах ее любви»!
— А вы небось про себя думаете, что русские — дикий народ! — заметил на это Рафалович, пропуская в лифт Фитцсиммонса.
— Я в толк тебя взять не могу, Лень, ты себя в русском народе растворил, или он в тебе растворился? — пробурчал двигавшийся сзади Забродин.
Рафалович пропустил реплику Забродина мимо ушей. Позвякивая шведскими ключами, он уже отпирал стальные двери, пропуская гостей в большую прихожую.
Прошли сразу на кухню, и хозяин ловко принялся выгружать из холодильника все имевшееся в нем дежурное изобилие...
Кухня у Рафаловичей была большая.
Лилька еще до отъезда своего в Израиль так искусно организовала пространства этого помещения, что возле плиты, в так называемой зоне приготовления пищи, можно было бы в любой момент организовать съемки популярной телепередачи с некогда известным рок-музыкантом... А в другой половине кухни, где мягкий диван двумя уютными изгибами обнимал обеденный стол, там можно было свободно расположить и накормить как большую дружную семью, соберись она на субботний обед, так и большую холостяцкую компанию...
Колин занял самое удобное место в изгибе дивана.
— А вы фотогеничны, — заметил он Рафаловичу, кивнув на висевшую рядом фотографию, где Леня был в снят в форме и в подл од очном интерьере, — вас можно пригласить на кинопробы, а маленькую роль всегда нетрудно в сценарии и дописать, тем более что вживаться в образ вам не требуется, и военная выправка у вас еще осталась... Так ведь?
Рафалович разлил по стаканам и, нанизав на мельхиоровый зубец тонкий ломтик норвежской семги, провозгласил тост:
— Пью за отличную работу и высокую квалификацию наших преподавателей и политработников, что за пять лет в училище вырастили из нас таких классных молодцов, что мы теперь, если не на флот, так хоть в Голливуд годимся...
Колин Фитцсиммонс, оценив иронию, улыбнулся и молча выпил. А вот у Забродина с восприятием юмора вышел полный клин.
— Колин, ты меня в консультанты возьми, — сказал Забродин чуть ли не с дрожью в голосе, — я все ж таки капитан первого ранга, а Ленька, он, конечно, парень хороший, но уволился в запас еще капитан-лейтенантом, да и когда это было!
Леня нехотя перевел.
Фитцсиммонсу явно не хотелось именно здесь и теперь давать кому-либо каких-то определенных обещаний, и он снова постарался перевести разговор в шутливый тон:
— Дорогой Александр, в титры крупнобюджетного кино хорошо бы вообще заполучить консультантом какого-нибудь большого адмирала с пятью звездами на погонах.
— Так таких в природе не бывает, у нас самое большое по уставу это три звезды — адмирал, и большая звезда с гербом — адмирал флота, — с полной серьезностью ответил Забродин. — Я потому и говорю тебе, Колин, вам там нужен очень хороший консультант, чтобы клюквы такой не понаделать, а то вы и взаправду пятизвездных генералов наснимаете...
— А любовник — я... — тихо сказал Леня Рафалович.
— Что-что? Какой любовник? — встрепенулся Забродин.
— А это спектакль один такой был, я уже позабыл, как он назывался, — начал рассказывать Леня, — там один пожилой уже бабник потаскун поучал одну молоденькую провинциалочку, как ей стать столичной штучкой: мол, надо играть в бридж, курить, пить ликеры и иметь любовника... А любовник — я....
Колин понимающе рассмеялся.
А Забродин даже и не улыбнулся.
Он как-то захмелел, на старые, еще с ресторана, дрожжи, и все теперь воспринимал совершенно буквально.
— Колин, тебе лучше меня никакого консультанта не найти... — повторял он еще и еще.
* * *
Разговор этот состоялся в начале июля, вскоре после свидания с юностью, устроенного трем «мушкетерам»-одноклассникам Танечкой Лариной и ее воскресшим Пашкой.
Про эту встречу Леня никому не говорил ни слова.
Про встречу с Колином Фитцсиммонсом, наоборот, рассказывал при случае всем.
Народ ахал — кто с восторгом, кто с недоверием, но в целом знакомство с голливудской знаменитостью работало на имидж. А большего Леня, человек трезво мыслящий, и не ждал. В Голливуд? В консультанты? Что, мало у нас адмиралов-бездельников?
Однако через три месяца после знаменитой международной попойки Леня Рафалович получил пакет. Он пришел на адрес его офиса из Генерального консульства Соединенных Штатов Америки...
В пакете было официальное приглашение от кинокомпании «Мунлайт Филм Продакшн» приехать в Канаду на съемки фильма в качестве военно-морского кон сультанта.
Под приглашением стояла подпись исполнительного директора компании — Аарона Айзенфиша.
— Обидится Санька, — сказал сам себе Леня Рафалович, — обидится, если поеду, скажет, что опять евреи русских оттирают...
И не поехал бы Рафалович в этот их канадский Голливуд, тем более, на кого опять-таки лавочку бросить? И не поехал бы... Что он этой Америки не видал, что ли? Все же бизнес у него не чужой, а на два месяца съемок отъехать — это пустить фирму в неуправляемый разнос... Нет, не поехал бы Рафалович к этому Фитцсиммонсу, как бы ни было его предложение заманчивым, не поехал бы, да тут...
Впрочем, все к одному.
Это еще Ломоносов с Лавуазье открыли в своем знаменитом законе... Где чего в этом мире убавится, в другом месте тут же ровно столько и прибавится.
Так и с Голливудом...
Стоило только курьеру привезти пакет из консульства, как буквально тут же позвонила Рафаловичу его Лилька.
Его вообще-то коробило всегда от ее визгливой манеры выливать свое эмоциональное возбуждение, срывая раздраженность личной своей неустроенности на его, Ленечки, барабанных перепонках.
Боже, как ему хорошо жилось эти последние годы после того, как она с детьми укатила в Израиль!
И вот она снова кричит в трубку так, что ему кажется будто он чувствует влагу и теплоту ее придыхания, пульсирующего из неживой мембраны аппарата «Сименс»...
— Ленька, ты телевизор смотришь или нет? — кричала жена с явным упреком в голосе, будто это не Рабин с Нетаньяху виноваты в новом обострении с арабами, а он — ее Ленечка... — Ты смотришь телевизор или нет? Вчера кафе взорвали, то, что почти прямо под нами, ты меня понимаешь или нет?
— Да понимаю, понимаю... — виновато бормотал Леонид,
— Ничего-то ты не понимаешь, эгоист несчастный, ты только о себе, только о себе, отгородился там своими делами, а о том, что у нас дети, ты и не вспоминаешь!
— Почему не вспоминаю?
— Я не знаю почему, а то, что мне их просто страшно на улицу выпускать, тебе там и дела никакого нет, а позавчера ты смотрел по телевизору, как арабы дискотеку со школьниками в Хайфе взорвали, смотрел?!
— Некогда мне телевизоры смотреть, я, между прочим, деньги в семью зарабатываю, — раздраженно ответил Рафалович.
— Вот ты весь в этом своем безразличии, вот ты весь в этом, в общем, встречай, мы приезжаем, и так это продолжаться не может. Нас тут всех поубивают, ты этого хочешь?
— Да ничего я не хочу, — беззвучно шептал Леня в трубку, — ничего я не хочу...
И уже через полчаса он набирал номер Генерального Консульства Соединенных Штатов, думая про себя: «Все же обидится Санька Забродин!»
* * *
А в аэропорту Пулково-2 совсем забавное у них с Лилькой рандеву получилось.
Леонид-то знал, что рейсом UR 657 в шестнадцать тридцать прилетают его Лилька с мамой и сыновьями.
Но вот они-то как раз не знали, что уже в семнадцать тридцать, рейсом SU 887 их муж, зять и отец улетает из Питера в Монреаль...
— Ну, ты рад? — спросила Лилька, жарко облобызав давно не целованного мужа.
— Рад, рад, Лилечка, — отвечал облобызанный муж...
Однако радость свидания была тут же омрачена неожиданным для Лильки обстоятельством...
— Сергей, возьми чемоданы, неси к машине, — отдал шоферу распоряжения Леонид, — отвезешь их на Большую Монетную домой, и завтра на весь день в распоряжение Лилии Михайловны, понял?
Шофер Сергей все понял. Не все и не сразу поняла Лилька.
— А ты-то куда, Леонид? — спросила она...
— А я улетаю... Ненадолго, по делам, — ответил Леня, думая про себя: «вот нечистый устроил такое совпадение, чтоб ему!».
И долго еще после взлета свербило у него в груди от этой пережитой неловкости.
Свербило, покуда не приказал стюарду принести «Чивас Ригал» по второму разу...
Глава восемнадцатая
Завещание Ворона
(ноябрь 1995, Занаду)
— Да, Стефани?
— Патрон, экстренный пакет с нарочным...
— Вскройте и прочтите.
— Но, патрон, здесь сказано — «лично»...
— Мне повторить?
Из динамика интеркома послышался шелест разрываемой бумаги, затем чуть дрожащий голос Стефани Дюшамель:
— «Глубокоуважаемый господин Баренцев! Международная юридическая фирма „Кауфманн и сыновья“ с глубоким прискорбием извещает Вас о кончине господина Макса Рабе, последовавшей 21 ноября сего года в возрасте девяноста восьми лет. Прощание с усопшим состоится 26 ноября в 14:00 по адресу: поместье Ксанаду, остров Танафос, Греческий архипелаг...»
— Ничего не понимаю, должно быть, какая-то ошибка.... Постойте, постойте, как вы сказали — Занаду?!
— Ксанаду... Не знаю, как правильно, начинается с «икс»...
— Занаду...
Видение земного рая, пророчески приоткрываемого ему на самых крутых виражах судьбы...
Пророчески?
А как же!
Бетси, повредившая ножку на верховой прогулке — и Лиз, повредившая ножку при падении с полки.
Рогатый кабан над громадным зеркалом в холле — и рогатый кабан на фамильном гербе семейства Дерьян.
Старый доктор-шахматист по фамилии Доктор — и старый Густав Бирнбаум, инженер, друг семьи Бажан...
Составные части видения, систематически оборачивающиеся важнейшими составными частями его, Нила, реальной жизни.
А последнее видение, тогда, в Георгиевском зале Кремля...
Седобородый старик, рыжеволосая девушка и мальчик между ними. Старик, девушка, мальчик...
— Патрон, вы меня слышите?.. Тут еще фотография и письмо...
— Несите!
Фотография была черно-белая, выцветшая, старая. Но Нил сразу узнал афишу из бабушкиного сундука. «Артист Владимир Грушин. Чудеса без чудес. Разоблачение церковной магии». А на фоне афиши — молодой человек в черном цилиндре, с моноклем и светлыми бакенбардами. Надо же, а ведь когда-то человек с фотографии казался Нилу таким старым. Великий иллюзионист Владимир Грушин. Урожденный Вальтер Бирнбаум. Родной дед Нила Баренцева.
Так что же получается?!
Дрожащими руками Нил развернул письмо.
"Прощай, мой дорогой внук! Как много в слове «прощай»... Потому что тебе придется прощаться и прощать меня одновременно. Раз ты читаешь мое послание, значит момент прощания уже неизбежен, а вот прощение зависит от тебя, но я надеюсь, что душа моя не заслужила непрощения. Вот уже двенадцать лет нет Лиз. Волею судеб эта девочка была тебе и мне бесконечно дорога, но трагическая судьба отняла ее у нас, взамен оставив драгоценность не имеющую цены — мальчика, твоего сына. Он был со мной со дня рождения, и каждый день все эти двенадцать лет я уговаривал себя рассказать тебе о нем. Да, я грешен, так и не смог. За всю свою жизнь я не был так счастлив, как за эти двенадцать лет. Нил был наградой и отрадой всей моей жизни, и старческий эгоизм так и не позволил мне при жизни открыть тебе тайну. Я знал с самого начала, что уйду из жизни раньше тебя, и ты еще долго сможешь наслаждаться отцовством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53