На советской сцене она могла бы еще продержаться некоторое время, но в условиях жестокой рыночной конкуренции и при полном бессилии профсоюза... Нил нашел матери крупного и очень дорогого продюсера, работавшего с несколькими звездами первой величины. В одной из лучших парижских студий был записан ее сольный альбом. Достижения современной техники и ограниченное лишь платежеспособностью количество перезаписей позволили вычистить все дефекты, которые невозможно было бы спрятать при живом исполнении. Параллельно были записаны два эффектных, изобилующих компьютерной графикой видеоклипа. Они с успехом прошли по ведущим музыкальным телеканалам, а один из них, экспериментальный, в перспективном направлении «фьюжен», даже выбился в европейские чарты и провисел там несколько недель. В музыкальном отношении клип представлял собой прощальную арию Тоски, неожиданно и искусно перемежаемую залихватским рэпаком типа «айс-айс бэби». Что же до видеоряда — достаточно сказать, что Ольга Владимировна сама себе чрезвычайно понравилась. За первым альбомом последовал второй, удостоившийся престижной музыкальной премии, участие в пышных гала концертах, где натуральная Баренцева усердно раскрывала рот под льющуюся из динамиков фонограмму и, если была в ударе, совсем по-честному выдавала на бис что-нибудь несложное, но эффектное. Свои вложения в мамины таланты Нил отбил года за полтора и теперь получал с них очень неплохой дивиденд, на который изначально никак не рассчитывал. Даже на родной матери ухитрился нажиться!
— Мы так редко видимся! — выговаривала сыну Ольга Владимировна, прихлебывая «Аполлинарис». — Это позор какой-то!
— Мама, но я же здесь...
— Еще бы ты не был здесь! Конкурс имени твоей матери! Между прочим, пока еще живой матери, хотя тебе, наверное, глубоко безразлично! За три года не удосужился побывать ни на одном моем концерте!
— Дела...
— Дела у него! Какие у тебя могут быть дела? На службу не ходишь, землю не пашешь...
— Между прочим, если бы я ходил на службу и пахал землю, мы бы здесь не сидели.
Резкость слов Нил разумно смягчил вкрадчиво-мурлыкающей интонацией, и Ольга, воспринимавшая любую речь скорее музыкально, чем смыслово, на эту интонацию и среагировала:
— Ладно, ладно, не подлизывайся, мог бы все-таки хоть иногда навестить старую, больную мать... Кстати, у нас в Петербурге недавно опять грохнули какого-то авторитета...
— Мама, я ничего не понимаю, переведи, пожалуйста, на русский...
— А это и есть современный русский язык, сейчас все так говорят, даже очень культурные люди, даже по телевидению... Так и быть, перевожу на эмигрантский: убили одного крупного бандита, то ли взорвали, то ли застрелили, неважно. И я за полцены приобрела у его наследников замечательный коттедж, скорее, особняк в пригороде. В Парголово, если помнишь такое место. Три этажа, двенадцать комнат, сад с фонтаном, подземный гараж, трехметровый бетонный забор с колючей проволокой...
— Последнее скорее напоминает тюрьму.
— Состоятельные люди должны заботиться о своей безопасности, не перебивай... Чистейший воздух, рядом лес, озеро, хорошая дорога, прекрасное снабжение. Идеальное место для жизни, для отдыха, а уж детям-то какое раздолье... Ты не отворачивайся, ты лучше скажи, когда у матери внуки будут? Самому вон через полгода сорок стукнет, а все холостяку ешь. Ну, не вышло с Сесиль, с другой выйдет, зачем на себе-то крест ставить? Думаешь, матери приятно?.
Никогда еще Нил не был так рад появлению своего Геракла-охранника.
— Том, я здесь! — крикнул он через зал и помахал рукой. — Мама, прости, это мой... мой секретарь, должно быть, что-то важное..
— Важнее родной матери, — проворчала Ольга Владимировна.
Нил сделал вид, что не слышит ее.
— Срочный пакет, сэр, — сказал, приблизившись, Том. — От руководства филиала компании... Добрый вечер, мэм.
Ольга смерила богатыря безразличным взглядом и полностью переключила внимание на пропитанный ромом кекс.
Нил вскрыл пакет, глазами пробежался по строчкам вложенного послания и встал со стула.
— Извини, мама, непредвиденные обстоятельства, срочно созывают совет директоров, я должен там быть...
— Вот так всегда! И часа для матери выкроить не хочешь! Вот только попробуй, только попробуй мне не придти завтра на концерт!
Нил приложил руки к сердцу.
— Приду! Приду непременно! Как там теперь в России выражаются очень культурные люди? Падла буду, век воли не видать?
Ольга Владимировна рассыпчато засмеялась, махнула полной рукой.
— Иди уж! Завтра не опаздывай!
— Буду точен, как король!
Нил послал маме воздушный поцелуй и, застегивая на ходу плащ, пошел вслед за Томом. Его ожидала партия в покер с президентом местного отделения «Свитчкрафт», онемеченным босняком по имени Христе Янычарович и банкиром Киссельгофом. Оба партнера были ему не очень симпатичны, и он решил выставить их на максимальные суммы.
И немедленно из-за квадратной белой колонны на галерее показалась физиономия Константина Сергеевича Асурова. Бывший подполковник с прицельным при щуром посмотрел в удаляющуюся спину Нила, вновь скрылся за колонной и появился с противоположной стороны уже целиком. Приосанившись, ступил на широкую лестницу, крытую красной дорожкой, неспешно спустился и приблизился к столику Ольги Владимировны.
— Солнышко, вот и я!
— Костя! — в голосе Баренцевой слышался упрек. — Где ты пропадал?
— Прости, родное сердце, — Асуров прижался губами к лоснящейся от тонального крема щеке певицы. — Всей душой летел к тебе, но переговоры сильно затянулись.
— Ты много потерял. Здесь был Нил, он только что ушел, вы разминулись буквально на минуту. Но не беда, завтра увидитесь в опере, я обещаю, что примирю вас, и он снова возьмет тебя на работу...
— Душенька, если бы это было так просто! Теперь я, пожалуй, не смогу пойти с тобой. И, знаешь, я не особенно жалею, вот если бы там пела ты, я бы не пережил. Но зато после концерта я тебе гарантирую волшебный вечер. И, само собой, волшебную ночь!.. Двои ной коньяк! — кинул он проходившей мимо официантке и вновь обратился к Ольге. — Надеюсь, ты не сказала ему, что я здесь и с тобой.
— Ты же просил не говорить, хотя, мне кажется, совершенно напрасно Нил очень отходчив, мне ли не знать собственного сына. Прошло уже четыре месяца, и он все забыл. К тому же, он и сам повел себя не лучшим образом. Он поступил с тобой слишком жестоко, не мог же не понимать, что ты не по злому умыслу, а по неопытности...
— Нет, нет, Нил Романович был справедлив и великодушен. Если бы не он, я бы еще много лет гнил в тюрьме...
Асуров подхватил очень кстати поднесенный бокал и с чувством осушил.
— Noch ein Mal! <Повторить! (нем.)> — выдохнув, скомандовал он несколько опешившей официантке и предварил вполне ожидаемые возражения подруги: — Любимая, не беспокойся, я меру знаю.
А хорошо бы, однако, надраться до бесчувствия, чтобы хоть так, хоть на одну ночку избежать пылких объятий мадам. Что то на седьмом десятке больно уж оне охочи сделались по этой части, прямо Мессалина какая-то, о душе бы лучше подумала, самое время... Но, конечно, мечту надраться придется отложить. Ни чего не попишешь, товарищ подполковник, платить надо за все...
Скандал, разразившийся тогда в доме прославленного психиатра, дорого обошелся Константину Сергеевичу. Разгоряченный стычкой, но не потерявший голову доктор сделал прибывшей на место происшествия полиции заявление: неизвестный господин обманом проник на территорию частного владения и в грубой форме потребовал от хозяина денег или ювелирных изделий на сумму три миллиона французских франков. Заявитель, доктор медицины Рене Московиц, требует квалифицировать произошедшее как попытку вымогательства в особо крупных размерах и принять к правонарушителю соответствующие меры. На яростно сопротивляющегося Асурова без колебаний надели наручники и препроводили в участок. Там он при первой же возможности выступил со встречными обвинениями: доктор с малолетней сообщницей, назвавшейся его дочерью, обманом завлекли его в свое логово, где по хитили принадлежавшее ему ценное ювелирное изделие стоимостью в три миллиона франков. Тетка-следователь посмотрела на него, как на насекомое, и кисло осведомилась, не соблаговолит ли мсье подкрепить свои голословные заявления какими либо документами или свидетельскими показаниями. Ах, соблаговолит? Очень интересно, мы слушаем...
И началось самое страшное. Правоохранительные органы плотно занялись салоном на Ришелье-Друат. Хотя факт материального существования злополучной диадемы подтверждался многочисленными свидетельскими показаниями, ни одного юридически значимого подтверждения, что оное произведение ювелирного искусства является или когда-либо являлось законной собственностью «Русского Аполлона», обнаружено не было. Ни договора о купле-продаже, ни сопряженных с этой сделкой движений по банковским счетам, ни даже от меток в инвентаризационной книге. Более того, предмет стоимостью в несколько миллионов франков не был даже застрахован!
Попутно вскрылись вопиющие злоупотребления, касающиеся всех без исключения аспектов коммерческой деятельности салона. Присутствовал весь ароматный букет — и фиктивные договора, и подложная финансовая документация, и уклонение от налогов, и на рушения правил работы с наличностью. В полное изумление повидавших всякое дознавателей поверг установленный в салоне электросчетчик, который при переключении на ночной тариф начинал вращаться в обратную сторону, накручивая уже долги энергетической компании данному потребителю. «Русский Аполлон» был немедленно опечатан, а все его счета арестованы.
Особую пикантность делу придавало то обстоятельство, что владельцем этой хитрой лавочки оказался не кто иной, как Нил Баренцев, миллиардер, светский лев и филантроп, член совета директоров «Свитчкрафт» и дюжины других транснациональных корпораций, владелец множества процветающих предприятий, человек, входящий в двадцатку самых богатых людей Франции. Великолепное подтверждение классической фразы — все крупные капиталы нажиты нечестным путем.
Прокурор города, у которого мадам следователь запросила санкцию на арест Баренцева, долго не мог придти в себя от шока. Потом снял трубку и попросил соединить его с министром.
На другой день министр назначил следователю аудиенцию.
— Господин министр, — с порога заявила она. — В демократическом обществе законы одинаковы для всех, и никакие миллионы не освобождают от ответственности за совершенное преступление. Предупреждаю вас, что не уступлю ни давлению, ни подкупу...
— Присядьте, инспектор Лори, — прервал ее министр. — Я не намерен ни давить на вас, ни, тем более, подкупать. Я всего лишь взываю к вашему здравому смыслу. Скажите, какую примерно сумму, в результате всех выявленных вами злоупотреблений, могло бы присвоить лицо, их совершившее?
— Точную цифру знает лишь само это лицо, но речь может идти об очень большой сумме. До миллиона франков. А если приплюсовать те три миллиона, которые вымогались у доктора Московица...
— Ну, такое арифметическое действие едва ли будет юридически правомочным, но для наглядности давайте приплюсуем. Получим, если не ошибаюсь, четыре миллиона. А по данным «Фортюн де Франс», за один только прошлый год личное состояние мсье Баренцева увеличилось на шестьсот миллионов. Прошу заметить, мадам, долларов. В пересчете на франки это составит приблизительно два с половиной миллиарда... Инспектор Лори, ваш годовой оклад составляет, кажется, сто двадцать тысяч франков?
— Сто сорок. Зимой я получила повышение.
— Поздравляю... Путем несложных подсчетов можно убедиться, что для мсье Баренцева те четыре миллиона, о которых вы говорите, — это примерно то же, что для вас двести франков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Мы так редко видимся! — выговаривала сыну Ольга Владимировна, прихлебывая «Аполлинарис». — Это позор какой-то!
— Мама, но я же здесь...
— Еще бы ты не был здесь! Конкурс имени твоей матери! Между прочим, пока еще живой матери, хотя тебе, наверное, глубоко безразлично! За три года не удосужился побывать ни на одном моем концерте!
— Дела...
— Дела у него! Какие у тебя могут быть дела? На службу не ходишь, землю не пашешь...
— Между прочим, если бы я ходил на службу и пахал землю, мы бы здесь не сидели.
Резкость слов Нил разумно смягчил вкрадчиво-мурлыкающей интонацией, и Ольга, воспринимавшая любую речь скорее музыкально, чем смыслово, на эту интонацию и среагировала:
— Ладно, ладно, не подлизывайся, мог бы все-таки хоть иногда навестить старую, больную мать... Кстати, у нас в Петербурге недавно опять грохнули какого-то авторитета...
— Мама, я ничего не понимаю, переведи, пожалуйста, на русский...
— А это и есть современный русский язык, сейчас все так говорят, даже очень культурные люди, даже по телевидению... Так и быть, перевожу на эмигрантский: убили одного крупного бандита, то ли взорвали, то ли застрелили, неважно. И я за полцены приобрела у его наследников замечательный коттедж, скорее, особняк в пригороде. В Парголово, если помнишь такое место. Три этажа, двенадцать комнат, сад с фонтаном, подземный гараж, трехметровый бетонный забор с колючей проволокой...
— Последнее скорее напоминает тюрьму.
— Состоятельные люди должны заботиться о своей безопасности, не перебивай... Чистейший воздух, рядом лес, озеро, хорошая дорога, прекрасное снабжение. Идеальное место для жизни, для отдыха, а уж детям-то какое раздолье... Ты не отворачивайся, ты лучше скажи, когда у матери внуки будут? Самому вон через полгода сорок стукнет, а все холостяку ешь. Ну, не вышло с Сесиль, с другой выйдет, зачем на себе-то крест ставить? Думаешь, матери приятно?.
Никогда еще Нил не был так рад появлению своего Геракла-охранника.
— Том, я здесь! — крикнул он через зал и помахал рукой. — Мама, прости, это мой... мой секретарь, должно быть, что-то важное..
— Важнее родной матери, — проворчала Ольга Владимировна.
Нил сделал вид, что не слышит ее.
— Срочный пакет, сэр, — сказал, приблизившись, Том. — От руководства филиала компании... Добрый вечер, мэм.
Ольга смерила богатыря безразличным взглядом и полностью переключила внимание на пропитанный ромом кекс.
Нил вскрыл пакет, глазами пробежался по строчкам вложенного послания и встал со стула.
— Извини, мама, непредвиденные обстоятельства, срочно созывают совет директоров, я должен там быть...
— Вот так всегда! И часа для матери выкроить не хочешь! Вот только попробуй, только попробуй мне не придти завтра на концерт!
Нил приложил руки к сердцу.
— Приду! Приду непременно! Как там теперь в России выражаются очень культурные люди? Падла буду, век воли не видать?
Ольга Владимировна рассыпчато засмеялась, махнула полной рукой.
— Иди уж! Завтра не опаздывай!
— Буду точен, как король!
Нил послал маме воздушный поцелуй и, застегивая на ходу плащ, пошел вслед за Томом. Его ожидала партия в покер с президентом местного отделения «Свитчкрафт», онемеченным босняком по имени Христе Янычарович и банкиром Киссельгофом. Оба партнера были ему не очень симпатичны, и он решил выставить их на максимальные суммы.
И немедленно из-за квадратной белой колонны на галерее показалась физиономия Константина Сергеевича Асурова. Бывший подполковник с прицельным при щуром посмотрел в удаляющуюся спину Нила, вновь скрылся за колонной и появился с противоположной стороны уже целиком. Приосанившись, ступил на широкую лестницу, крытую красной дорожкой, неспешно спустился и приблизился к столику Ольги Владимировны.
— Солнышко, вот и я!
— Костя! — в голосе Баренцевой слышался упрек. — Где ты пропадал?
— Прости, родное сердце, — Асуров прижался губами к лоснящейся от тонального крема щеке певицы. — Всей душой летел к тебе, но переговоры сильно затянулись.
— Ты много потерял. Здесь был Нил, он только что ушел, вы разминулись буквально на минуту. Но не беда, завтра увидитесь в опере, я обещаю, что примирю вас, и он снова возьмет тебя на работу...
— Душенька, если бы это было так просто! Теперь я, пожалуй, не смогу пойти с тобой. И, знаешь, я не особенно жалею, вот если бы там пела ты, я бы не пережил. Но зато после концерта я тебе гарантирую волшебный вечер. И, само собой, волшебную ночь!.. Двои ной коньяк! — кинул он проходившей мимо официантке и вновь обратился к Ольге. — Надеюсь, ты не сказала ему, что я здесь и с тобой.
— Ты же просил не говорить, хотя, мне кажется, совершенно напрасно Нил очень отходчив, мне ли не знать собственного сына. Прошло уже четыре месяца, и он все забыл. К тому же, он и сам повел себя не лучшим образом. Он поступил с тобой слишком жестоко, не мог же не понимать, что ты не по злому умыслу, а по неопытности...
— Нет, нет, Нил Романович был справедлив и великодушен. Если бы не он, я бы еще много лет гнил в тюрьме...
Асуров подхватил очень кстати поднесенный бокал и с чувством осушил.
— Noch ein Mal! <Повторить! (нем.)> — выдохнув, скомандовал он несколько опешившей официантке и предварил вполне ожидаемые возражения подруги: — Любимая, не беспокойся, я меру знаю.
А хорошо бы, однако, надраться до бесчувствия, чтобы хоть так, хоть на одну ночку избежать пылких объятий мадам. Что то на седьмом десятке больно уж оне охочи сделались по этой части, прямо Мессалина какая-то, о душе бы лучше подумала, самое время... Но, конечно, мечту надраться придется отложить. Ни чего не попишешь, товарищ подполковник, платить надо за все...
Скандал, разразившийся тогда в доме прославленного психиатра, дорого обошелся Константину Сергеевичу. Разгоряченный стычкой, но не потерявший голову доктор сделал прибывшей на место происшествия полиции заявление: неизвестный господин обманом проник на территорию частного владения и в грубой форме потребовал от хозяина денег или ювелирных изделий на сумму три миллиона французских франков. Заявитель, доктор медицины Рене Московиц, требует квалифицировать произошедшее как попытку вымогательства в особо крупных размерах и принять к правонарушителю соответствующие меры. На яростно сопротивляющегося Асурова без колебаний надели наручники и препроводили в участок. Там он при первой же возможности выступил со встречными обвинениями: доктор с малолетней сообщницей, назвавшейся его дочерью, обманом завлекли его в свое логово, где по хитили принадлежавшее ему ценное ювелирное изделие стоимостью в три миллиона франков. Тетка-следователь посмотрела на него, как на насекомое, и кисло осведомилась, не соблаговолит ли мсье подкрепить свои голословные заявления какими либо документами или свидетельскими показаниями. Ах, соблаговолит? Очень интересно, мы слушаем...
И началось самое страшное. Правоохранительные органы плотно занялись салоном на Ришелье-Друат. Хотя факт материального существования злополучной диадемы подтверждался многочисленными свидетельскими показаниями, ни одного юридически значимого подтверждения, что оное произведение ювелирного искусства является или когда-либо являлось законной собственностью «Русского Аполлона», обнаружено не было. Ни договора о купле-продаже, ни сопряженных с этой сделкой движений по банковским счетам, ни даже от меток в инвентаризационной книге. Более того, предмет стоимостью в несколько миллионов франков не был даже застрахован!
Попутно вскрылись вопиющие злоупотребления, касающиеся всех без исключения аспектов коммерческой деятельности салона. Присутствовал весь ароматный букет — и фиктивные договора, и подложная финансовая документация, и уклонение от налогов, и на рушения правил работы с наличностью. В полное изумление повидавших всякое дознавателей поверг установленный в салоне электросчетчик, который при переключении на ночной тариф начинал вращаться в обратную сторону, накручивая уже долги энергетической компании данному потребителю. «Русский Аполлон» был немедленно опечатан, а все его счета арестованы.
Особую пикантность делу придавало то обстоятельство, что владельцем этой хитрой лавочки оказался не кто иной, как Нил Баренцев, миллиардер, светский лев и филантроп, член совета директоров «Свитчкрафт» и дюжины других транснациональных корпораций, владелец множества процветающих предприятий, человек, входящий в двадцатку самых богатых людей Франции. Великолепное подтверждение классической фразы — все крупные капиталы нажиты нечестным путем.
Прокурор города, у которого мадам следователь запросила санкцию на арест Баренцева, долго не мог придти в себя от шока. Потом снял трубку и попросил соединить его с министром.
На другой день министр назначил следователю аудиенцию.
— Господин министр, — с порога заявила она. — В демократическом обществе законы одинаковы для всех, и никакие миллионы не освобождают от ответственности за совершенное преступление. Предупреждаю вас, что не уступлю ни давлению, ни подкупу...
— Присядьте, инспектор Лори, — прервал ее министр. — Я не намерен ни давить на вас, ни, тем более, подкупать. Я всего лишь взываю к вашему здравому смыслу. Скажите, какую примерно сумму, в результате всех выявленных вами злоупотреблений, могло бы присвоить лицо, их совершившее?
— Точную цифру знает лишь само это лицо, но речь может идти об очень большой сумме. До миллиона франков. А если приплюсовать те три миллиона, которые вымогались у доктора Московица...
— Ну, такое арифметическое действие едва ли будет юридически правомочным, но для наглядности давайте приплюсуем. Получим, если не ошибаюсь, четыре миллиона. А по данным «Фортюн де Франс», за один только прошлый год личное состояние мсье Баренцева увеличилось на шестьсот миллионов. Прошу заметить, мадам, долларов. В пересчете на франки это составит приблизительно два с половиной миллиарда... Инспектор Лори, ваш годовой оклад составляет, кажется, сто двадцать тысяч франков?
— Сто сорок. Зимой я получила повышение.
— Поздравляю... Путем несложных подсчетов можно убедиться, что для мсье Баренцева те четыре миллиона, о которых вы говорите, — это примерно то же, что для вас двести франков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53