«Интересно, где тут ближайшая пивная? — думал Костя. — Наверняка недалеко. Сбегать, что ли, быстренько шнапсу дерябнуть для согрева?»
Свежая мысль придала смелости. Асуров встал, еде л ал несколько шагов — и тут же спрятался за своевременно подвернувшееся дерево. На ступенях театра появился Баренцев с какой-то бабой, определенно не Ольгой.
Они остановились всего в нескольких шагах от него. Свет фонаря упал на лицо баренцевской спутницы, и Константин Сергеевич едва сдержал крик.
Он узнал Анну, ту самую малолетнюю стерву, которая так ловко умыкнула у него диадему императрицы и пустила под откос только начавшую налаживаться жизнь...
Возле парочки тут же материализовался длинный дорогой автомобиль, бесшумно и неспешно растворяя двери.
— Прошу, — сказал Нил, пропуская даму. Потом уселся сам, и прежде чем захлопнулась дверца, Асуров услышал: — В «Кемпински»!
Ах, вот, значит, как? Сговорились, значит? Одна, значит, на деньги разводит, а другой, значит, потом предъявы делает?
Ну, большого пока не одолеть, а вот девка...
Девка — слабое звено!
Выждав, пока авто не скроется за поворотом, Асуров вышел из своего укрытия и быстро зашагал по Унтер-ден-Линден в поисках ближайшего телефона автомата
Зайдя в кабинку, он нащупал во внутреннем кармане заветную записную книжечку, с которой никогда не расставался, а записи делал таким образом, чтобы никто кроме него ни черта в них не понял. Вставил в щель карточку, набрал номер. С замиранием сердца ждал.
— Грабовски хир! — отрывисто рявкнула трубка.
— Привет, Гюнтер, — по-русски отозвался Асуров. — Это Константин. Не забыл такого?..
С капитаном Штази Гюнтером Грабовски Асуров познакомился в Ленинграде еще в начале восьмидесятых. В деле об очередном антисоветском кружке оказались каким-то боком замешаны несколько студентов из ГДР, и, чтобы разбираться с ними, потребовался специалист из фатерлянда. Выяснилось, что Гюнтер прекрасно шпарит по-русски, охотно употребляет водочку и вообще парень свой в доску. Потом Гюнтер приезжал в Дрезден, где у Асурова была краткосрочная командировка, они и там неплохо провели время. Потом ГДР приказала долго жить, ее госбезопасность — тем паче. Но Асуров, по мере сил отслеживавший судьбы людей, которые могли бы ему пригодиться, знал, что несгибаемый Гюнтер не только выжил, но быстро приспособился к новым условиям и теперь возглавляет частное сыскное бюро.
— Не вибрируй, я тоже, понимаешь, кардинально перестроился, теперь честный предприниматель французской национальности... Наклевывается выгодная работенка. Как раз по твоей новой специальности... «Кемпински» знаешь? Жду напротив входа через полчаса.
* * *
— Располагайся. Я быстро...
Нил скинул пиджак и присел на диванчик, любуясь роскошным интерьером, выдержанным в лучших традициях прусского бидемайера.
— Да, кучеряво живут племянницы российских олигархов!
— Что ты говоришь? Я не слышу... Знаешь, у меня появилась идея. — В дверном проеме показалась растрепанная головка Марго и обнаженное плечико с белой бретелькой. — Не знаю, как ты, а лично я что-то устала. Давай заморим червячка перед прогулкой? Только в ресторан неохота, я закажу в номер каких-нибудь закусок...
Нил с ленивой улыбкой слушал, как Марго, на более чем сносном французском делает заказ по телефону. Белужья икра, королевские креветки, фуагра, шампанское. Как говорила покойная Линда, первая его жена, красиво жить не запретишь... Эх, Линда-Адреналинда, тебя бы из тогдашнего нашего убожества да в эту роскошь...
— Если водка для меня, тогда не надо! — крикнул он.
— И бутылочку хорошего вина... На усмотрение вашего соммелье, цена значения не имеет...
Вышедшая в халате Марго чмокнула его в ухо.
— Через двадцать минут. Ты отдыхай пока, телек посмотри, в баре похозяйничай. В общем, будь как дома. А я пока перышки почищу. Потерпишь?
— А что мне остается? — Нил состроил скорбную мину и тут же рассмеялся. — Ладно, переживу.
Он потянулся к лежащей на столике книжке. Крикливая, аляповатая обложка, на ней бритый жлоб с пистолетом и скособоченная красотка с обнаженным выменем восемнадцатого размера. «И ты, Брат?». Издательство «Омега-Пасс». Что ж, название у фирмы вполне красноречивое — если учесть, какую именно часть тела напоминает своими очертаниями греческая буква «омега».
Имя автора показалось Нилу знакомым. Иван Ларин. Тот самый Ванька русист, с которым столько выпито дрянного пива и дважды дрянного портвейна?
Нил наугад перелистал несколько страничек, и ему страстно захотелось, чтобы автором был не Ванька, которого Нил запомнил человечком хоть и слабым, но добрым, окрыленным, по-детски чистым душой. Он писал хорошие стихи и имел феерически, неправдоподобно прекрасную жену.
А тут какие-то подсобки с крысами, битюги в золотых цепях, грязный толстый азербайджанец, с гиканьем и свистом избиваемый ногами. А в текстах, произносимых героями, понятны только матерные слова... Кровавая рвота, кровавые фекалии — любовно, во всех подробностях...
Потом Ванькина жена стала киноактрисой и, кажется, бросила своего пьющего мужа. Но это еще не повод...
Неужели Маргарита, очаровательная, тонкая Марго читает такую запредельную дрянь?
Нил зашвырнул книжку в угол, прислушался.
Марго пела в ванной под аккомпанемент струй.
— Знай, Орландина, Орландина
Зовут меня...
Отчего ее голос показался ему таким знакомым?..
— «Шато-Лафит», семьдесят девятый год... Недурно. Интересно, ты тогда на свете-то существовала? Марго надулась.
— Мне уже девятнадцать!
— Значит, пешком под стол ходила... Ладно, продегустируем. — Нил наполнил бокалы. — За тебя!
— За меня уже пили.
— Тогда за меня.
— И за тебя пили.
— В таком случае, позвольте тост, подкупающий своей оригинальностью. За нас с тобой!
Марго пригубила вина, поставила бокал рядом с икорницей, заполненной уже не икрой, а креветочными очистками.
Похоже, изысканный, мягкий букет выдержанного вина ее не впечатлил.
— Дай сигаретку!
— Как, неужели ты куришь?
— Только когда выпью... Слушай, Нил, пока я не напилась и не окончательно потеряла голову, у меня есть к тебе деловое предложение...
— Какое? Потанцевать? Всегда готов! Была бы музыка...
Он легко поднялся с кресла, отвесил ей церемонный поклон.
— Нет, погоди, танцы потом... Все потом... Где моя сумочка?
— Да вот же, — Нил шагнул к дивану возле журнального столика, поднял сумочку. — Прошу.
Марго достала желтый плотный конверт, в каких обычно держат фотографии, протянула ему. Ее пальцы показались Нилу очень горячими.
— Что это?
— Так, одна вещь... Понимаешь, это... это принадлежит моей подруге, очень близкой подруге... Вещь ценная, ее трудно продать в России, она попросила меня узнать, может быть, здесь в Европе... может быть, ты...
Марго внезапно открыла рот и оглушительно чихнула.
— Что с тобой?!
— Ничего, я... — Она вновь чихнула. — Что-то голова... Я лучше сяду...
Она пошатнулась и едва не упала, но Нил вовремя подхватил ее. Тело Марго пылало, как раскаленная печка.
Нил подхватил ее на руки и понес в другую комнату, где сквозь матовое стекло двери угадывались очертания кровати.
Желтый конверт с глухим стуком упал на пол.
— Нил... — лепетала Марго. — Фотографии...
— После, девочка, после...
Он ногой распахнул дверь и бережно уложил Марго на широченную кровать. Она тихо стонала. Нил помог ей выпутаться из платья, прикрыл худенькое тельце простыней, шелковым покрывалом... «Ей девятнадцать, значит, когда она родилась, я был уже три года как женат...» — неожиданно подумал он. Отчего-то слезы навернулись на глаза...
— Лекарства у тебя есть? Где они?
— Не знаю... Там...
Она махнула в неопределенном направлении и уронила руку на покрывало.
Нил один за другим выдвигал ящики трюмо и, наконец, нашел среди всяких женских мелочей прозрачную косметичку, исполнявшую обязанности походной аптечки, раскрыл молнию, выбрал подходящие упаковки. Препараты были знакомые — эффералган, аспирин-Ц, — а вот русские буквы выглядели на них непривычно.
Он растворил шипучие таблетки в воде, дал ей выпить. Потом сходил в ванную, принес мокрое полотенце, положил на лоб.
— Нил, ты... ты только не сердись на меня, все так глупо получилось...
— Да я не сержусь, ни капельки не сержусь... Ты только поправляйся скорей.
— А что со мной?
— Не знаю, наверное, какой-нибудь скоротечный грипп. Ничего, лекарства хорошие, сильные, ты главное постарайся уснуть. Утром будешь как огурчик.
— Ага, зелененькая и в пупырышках... — Марго тихо засмеялась и тут же раскашлялась.
— Тс-с! — прошептал Нил.
— Это мама Таня всегда так шутит... Нил, а правда обидно было бы вот так умереть... когда все только начинается?
— Ты спи давай! Нечего тут глупости всякие...
— А ты не уйдешь?
— Не уйду...
Она взяла его руку, приложила к своей пылающей щеке.
— Как хорошо... прохладно... Не уходи... Марго заснула. Нил лежал рядом, не отнимая руку от ее спящего лица...
Глава пятнадцатая
Калифорния-блюз
(октябрь 1995, Сан-Франциско)
После того, как Павел сел...
...Да, после того, как ее Павел попал в тюрьму...
Ах, в свои тридцать девять Татьяна стала такой слабодушной, что слезы порою сами катились из глаз, катились и катились. Как у того клоуна в цирке, у которого в парике спрятаны трубочки, подведенные к глазам, а в кармане спрятана клизмочка с водой...
Когда ее Павел сел...
Когда он попал в тюрьму...
Сел... Как это по-русски!
Здесь так не говорят.
По решению суда был помещен в City Detention Center. По-нашему, вроде КПЗ.
Татьяна ездила к нему два раза...
Это было на другом конце Фриско, и она ездила к нему... Ездила, чтобы понять, чтобы выяснить...
Нет, он не достоин!
Какой позор. Какой позор!
Он сожительствовал с этой грязной латиной, с этой пятнадцатилетней шлюшкой!
Какой ужас!
И как теперь оградить мальчиков от этого позора?
Митьке еще три, и он ничего не понимает, но Лешке-то уже пять!
Как уберечь детей от этого стыда, за отца — педофила?
Как он мог? Как он мог?
И Татьяна вновь заливалась слезами.
* * *
Когда кончился весь этот кошмар с шумихой в газетах, где в заголовках трепалось Пашино имя, Саймон и Саймон, которые вели их с Павлом дела, посоветовали переехать в дом подешевле.
Впрочем, дело было даже и не в деньгах...
Дело было в соседях.
Как сказали бы бабуськи из ее Танькиной юности — как теперь людям в глаза-то смотреть?
За этот стеклянный дворец на Пасифик-Элли драйв кредит был частично выплачен, и при продаже дома, этого дома стыда и позора, где ее Павел предавался похоти с этой... мексиканской потаскушкой, Саймону даже удалось выудить часть денег назад....
* * *
Татьяне было тяжело еще раз вспоминать эту их встречу. Встречу в Сити-Детеншн-Сентер.
Она тогда еще на что-то надеялась...
Надеялась на то, что все это ошибка. Чудовищная ошибка... И что американская система правосудия — эта великая часть той американской свободы, воспетой в несмолкаемых гимнах всеобщей телевизионной пропагандистской трескотни, — что эта американская система правосудия разберется! Что это ведь не Советский Союз с его сталинским ГУЛАГом, наконец!
Она еще надеялась... И Саймон с Саймоном — их адвокаты, тоже как-то вяло, но поддерживали ее в этой надежде.
И она приехала тогда к Павлу, как к родному... Как к родному, попавшему в беду.
Ей надо было...
Ей надо было выяснить все для себя...
Можно ли ему верить?
Можно ли верить Пашке?
Ее маленькому ослику — Пашке? А уехала, как от неродного.
* * *
Выдался очень жаркий даже для Фриско день.
Уже с утра парило, а к обеду радио «Кэй-Эль-Эм» сорок пять, что постоянно наигрывало кантри, пообещало вообще все «Сто пять по Фаренгейту»...
Но тем не менее она надела черное. Оставила мальчишек Лизавете и, едва проглотив что-то, отправилась в Сити-Детеншн...
Ехать было — не ближний путь!
Сперва по их Пасифик-Элли, потом по бульвару Севен Хилл вдоль бесконечной череды образцово-показательных домиков «хай-миддл класса», к которому они с Пашей пока еще принадлежали, потом по крутой петле пандуса она выбралась на Федеральную дорогу номер семьдесят семь, по которой в восемь рядов в одном направлении неслась вся эта американская жизнь, заключенная в маленьких комфортных мирках личных автомобилей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53