– Да уж. И я очень спешу.
– Но вы приехали в Оксфорд, чтобы встретиться со мной… Вы же могли просто позвонить.
– Я звонил. Вчера пять раз и еще два раза позавчера.
– Вот как? Боюсь, что швейцар ничего мне не передал. Ну, так или иначе, вы сейчас здесь. Чем могу?..
Из портсигара слоновой кости Мьюр вытащил сигарету и чиркнул спичкой. Риду он сигарету не предложил. Закурив, посетитель сунул руку в карман, достал плотный коричневый конверт и бросил его на невысокий столик, стоявший между ними.
– Что вы на это скажете?
Рид взял конверт. Внутри лежала отпечатанная на толстой бумаге единственная фотография. Он прищурился, посмотрел на нее, потом, выбравшись из кресла, подошел к столу у стены. Из ящика вынул толстую лупу и стал внимательно разглядывать фотографию.
– Это глиняная табличка или ее фрагмент. По низу снимка идет черная полоса, которая портит изображение. На табличке, похоже, надписи, хотя изображение не очень четкое и разобрать нельзя. Это, пожалуй, все, кроме сфотографированных рядом наручных часов. – Рид положил лупу. – Это Джон Пембертон фотографировал?
Мьюр замер:
– Почему вы спрашиваете?
– Но это он?
– Может быть. А что?
Рид постучал по фотографии:
– Часы. Пембертон всегда их использовал, когда фотографировал находки. Да будет земля ему пухом. – Он еще раз посмотрел на фотографию, потом опять на Мьюра. – Вы о нем знаете? Вот уж никак не думал, что вы любитель археологии.
– Когда Пембертон не раскапывал культуры прошлого, он работал на нас.
Сигарета почти догорела. Мьюр взял окурок и бросил его в камин. Из огня взлетели несколько искр.
– На вас? – переспросил Рид.
– Военная разведка. Мы начали работать с ним перед войной, в сороковом году отправили его на Крит на тот случай, если Гитлер обратит внимание на Грецию.
Следующая сигарета в углу рта Мьюра исчезала почти на глазах.
«По крайней мере, комнату греет», – подумал Рид.
– Но это, конечно, не для разглашения, – добавил Мьюр.
– Само собой.
– Мы использовали Пембертона для связи с местными жителями, создания контактов, явок – всякого такого. Как археолог, он мог бродить где угодно, и никто не обращал на него внимания. Какая жалость, что он погиб в первый же день вторжения, – это задержало нас на полгода.
– Ужасная жалость, – согласился Рид, бросая на Мьюра туманный взгляд из-под седых бровей. – А теперь вы просматриваете его фотографии?
– Этот снимок мы нашли в немецких архивах после войны.
Рид почесал шею там, где кололся шарф.
– Неужели вы считаете…
– Что Пембертон был предателем? – Мьюр издал невеселый смешок. – Нет. Когда немцы захватили остров, они устроили штаб на вилле Пембертона, так что у них было немало возможностей пошарить в его вещах.
– Тогда почему…
– Не спрашивайте. – Второй окурок отправился в огонь вслед за первым. Мьюр распахнул портсигар и инстинктивно потянулся за следующей сигаретой, но спохватился и захлопнул крышку. Побарабанил пальцами по пластине слоновой кости – дробь выскочила быстрая, словно пулеметная очередь. – Мне всего лишь надо узнать от вас, что изображено на этой фотографии.
Рид опять взял увеличительное стекло и еще внимательнее рассмотрел снимок.
– Вероятно, поздняя минойская или ранняя микенская…
– А попроще?
Портсигар распахнулся, когда нетерпеливые пальцы Мьюра шевельнулись, выражая протест.
– Хорошо. Глиняная табличка на фотографии, скорее всего, датируется примерно четырнадцатым веком до нашей эры и происходит либо с Крита, либо с материковой части Греции. Она моложе пирамид, но старше Троянской войны. – Профессор улыбнулся. – Если вы, конечно, в эту войну верите.
– Значит, она греческая и стара, как первородный грех. А что на ней написано?
Рид вздохнул и положил фотографию.
– Идемте.
Он с усилием влез в пальто, нахлобучил подбитую мехом шапку и повел Мьюра вниз по деревянной лестнице, а потом через четырехугольный двор в ворота и прочь из колледжа. По обеим сторонам дороги лежали валы сметенного снега высотой почти по грудь, и немногие пешеходы, которые отважились выбраться на обледенелые тротуары, сгибались под порывами ветра, гуляющего вдоль Терл-стрит. Крыши стонали под грузом снега, сосульки по краям водостоков напоминали кинжалы, а стены колледжа, золотистые летом, казались такими же серыми, как и небо.
– Вы здесь бывали? – спросил Рид, пока они брели по Брод-стрит мимо готических башенок Бэллиолл-колледжа. Покрытые снежной коркой, они напоминали сказочные домики. – Учились?
– В Кембридже.
– А-а, – отозвался Рид вроде с искренней симпатией. – «Я, убегавший от дел, для мирных досугов рожденный…» Овидия небось изучали?
Молча они миновали окруженный снежными валами двор и перешли улицу у музея Ашмола, чей колоссальный портик в неоклассическом стиле казался неуместным среди по-средневековому суровых колледжей. Один кивок Рида обеспечил им проход мимо охранника – по пустым галереям в мрачную комнату где-то в дальней части здания. Тут была какая-то кладовка, куда затолкали памятники позабытых цивилизаций. Стояли, завернувшись в пыльные покрывала, высокие статуи, показывая лишь кончики мраморных пальцев; тут же прислонялись к стенам картины в золотых рамах, а по углам, напоминая старые школьные парты, жались витрины со снятыми стеклами. Большая часть экспонатов в витринах, кажется, пропала бесследно, и на выцветшей подложке остались только темные силуэты. Рид подошел к одной из витрин и указал на что-то.
Мьюр наклонился, чтобы посмотреть, что там такое. Рид указывал на глиняную табличку, потемневшую от времени и разделенную трещинами на три части. Она имела неровные края, но гладкую лицевую сторону. Разглядеть крошечные, похожие на паутину знаки в тускло освещенной комнате было почти невозможно.
Рид включил свет и дал Мьюру лупу.
– Что это? – спросил тот, на сей раз не столь резко.
– Обнаружили ее – я имею в виду табличку – где-то в тысяча девятисотом году. Сэр Артур Эванс нашел ее в Кноссе на Крите и назвал надписи на ней линейным письмом Б. Так как в то время он был заодно и хранителем музея Ашмола, большое количество экспонатов оказалось именно здесь.
Мьюр отложил лупу и поднес фотографию к табличке.
– Вы хотите сказать, что их несколько?
– Несколько десятков. Может быть, до полутора сотен, хотя некоторые из них – просто обломки. – Рид пожал плечами. – Это вообще-то не моя специализация. Не знаю, зачем вы по такой жуткой погоде потащились в Оксфорд, чтобы докучать мне этой темой. Вам надо было брать такси и ехать в Британский музей – вы узнали бы ровно столько же. Персонал там очень отзывчивый.
Мьюр пропустил его слова мимо ушей.
– А вы можете ее прочитать?
Рид коротко и отрывисто хохотнул:
– Прочитать? Ученые лет пятьдесят пытаются ее прочитать. Никому пока не удалось. Если кто-то прочитает, это будет величайшим достижением с того момента, как Шампольон расшифровал египетские иероглифы. А ведь у него был, между прочим, Розеттский камень.
– А вы пытались?
Рид покачал головой:
– Как я сказал, это не совсем моя специальность. И я не понимаю, почему…
– Мне нужно получить ответ как можно скорее, а вы – единственный человек, у которого есть допуск.
Мьюр убрал фотографию и зашагал по комнате, жуя незажженную сигарету.
– Допуск? – переспросил Рид озадаченно. – Если это и было секретом, то более трех тысяч лет назад. Подозреваю, что срок давности уже истек.
– А вот тут вы неправы. – Резко развернувшись, Мьюр подошел к Риду. – Мне надо, чтобы вы этим занялись. После той работы, которую вы проделали для проекта «Ультра», здесь вам почти ничего не надо будет делать, а заплатят хорошо.
– Но ведь…
– И вы можете понадобиться мне в Греции. Пембертон сделал снимок именно там. Кто знает, что он еще нашел?
Рид всерьез испугался:
– В Греции? Но ведь там сейчас идет гражданская война.
Мьюр по-волчьи рассмеялся и погасил сигарету о пустой постамент.
– Зато там теплее, чем в вашем чертовом морге.
К тому моменту, как Мьюр добрался до Лондона, до серого здания в стороне от Виктория-стрит, стемнело. Сотрудники в основном уже разошлись по домам, но в архив его впустил ночной дежурный. Мьюру потребовалось четыре часа, но он нашел и имя, и личное дело. Он начал читать с конца, быстро перелистывая сухие страницы. Подобно большинству личных дел в этой секции, оно было начато в конце 1938 года, сначала заполнялось время от времени – медосмотры, оценки при обучении, затем записи стали более регулярными. С 1940-го по 1944 год записи вносились чаще, стали гораздо подробнее: просто какой-то путеводитель Кука по фронтам войны – Париж, Москва, Афины, Ираклион, Александрия, Рим, Нормандия, и все это озаглавлено кодовыми названиями чудовищного количества спецопераций. В 1945 году поток вдруг прекратился, закончившись несколькими бумажными каплями, – бюрократы человека уволили. На последней странице – одинокая телеграмма. После пожелтевших пачек записей военного времени бумага казалась хрустящей и свежей.
Мьюр тихонько присвистнул:
– Старый ты жулик.
Он потратил еще пять минут, проверяя что-то в записях, а потом взял телефонную трубку.
– Мне надо в Святую землю. – Пауза. – Мне плевать, если для этого понадобится чудо.
Глава вторая
Кайзери, территория Палестины
под мандатом Великобритании
Замок стоял на мысе, на узкой полоске земли, которая, словно палец, протянулась в тихие воды Средиземного моря. Около восьми столетий назад этот замок построили французские рыцари, чтобы защитить от завоевателей соблазнительно плоский берег и спокойные воды моря. Их постигла неудача, но замок остался – памятник воинским талантам крестоносцев, незаметно осыпающийся с течением столетий.
Ныне его вернуло к жизни новое поколение колонизаторов, украсив средневековые стены новинками, которые строившие замок люди и вообразить себе не могли. Вдоль массивных стен протянулась колючая проволока, а в башнях на смену лучникам пришли ручные пулеметы «брен». Но и они не могли держать врагов на расстоянии. Повернувшись к миру спиной, мощные укрепления нынче защищали не столько от тех, кто снаружи, сколько тех, кто находился внутри.
Незадолго до полуночи перед воротами затормозила машина. Не заглушив двигатель, водитель выпрыгнул из кабины и подбежал открыть заднюю дверь. За время долгого пути из Иерусалима одно он узнал совершенно точно – его пассажир не из тех, кто будет мириться с задержками.
– Жди здесь, – последовал короткий приказ. – Я ненадолго.
Темноту прорезала полоска света, и через миг в арке ворот показался светловолосый мужчина в офицерской форме, в руке он держал фонарик.
– Лейтенант Каргилл, сэр.
– Здравствуйте. – Посетитель не назвал своего имени и не стал пожимать руку, которая застыла перед ним, словно не зная – то ли опуститься для рукопожатия, то ли подняться, чтобы отдать честь. – У вас что, нет электричества?
– Увы, генератор заглох сегодня днем. – Кажется, Каргилл очень хотел угодить; он еще не понял, что угодить Мьюру невозможно. – Как доехали, сэр?
– Отвратительно. – Мьюр проследовал за Каргиллом в арку, потом по сводчатому коридору вышел во внутренний двор, который был весь занят бараками полуцилиндрической формы из гофрированного железа. – Вы давно были в Иерусалиме? Наши многоуважаемые члены правительства превратили центр города в мини-Биркенау и там заперлись. Опутали себя колючей проволокой. И даже так они не могут защитить себя от этих чертовых партизан Иргуна. Невозможно управлять страной, отгородившись от нее забором. – Он раздраженно покачал головой. – Наш человек еще здесь?
Опешившему от такой резкой перемены темы Каргиллу потребовалась секунда-другая, чтобы ответить:
– Конечно. Для вас его перевели в комнату для допросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52