Она уже стала зарываться носом.
– Все нормально, отрываемся от земли, прокомментировал Китсон.
Стрелка указателя скорости чуть перевалила за пятьдесят пять узлов. Я немного ослабил хватку рук на штурвале. Самолет продолжал бежать по взлетной полосе.
– Подъем! – почти закричал мой приятель и потянулся рукой к рулевой колонке.
Стрелка уже прошла отметку шестьдесят, я сжал штурвал руками и взял его на себя.
Кен уронил свою руку на колени.
– Шасси, – выдохнул он.
Я нащупал нужный рычаг и потянул его вверх и стал следить, чтобы до набора соответствующей скорости "Пьяджио" не задирал свой нос. Наконец этот момент наступил, и я медленно стал поднимать закрылки. С некоторым опозданием самолет стал легко набирать высоту. На сотне узлов подъем стал еще круче, а я стал понемногу перекрывать дроссели.
Китсон снова потянулся к кнопке радиопередатчика.
– "Пьяджио" покидает зону аэропорта. Спасибо и спокойной ночи.
– Вас понял, "Пьяджио" покидает зону аэропорта. При необходимости получения пеленга для ориентировки запрашивайте военно-воздушную базу "Уилас". Спокойной ночи, синьоры.
Мы уже миновали высоту в тысячу футов, поднимались со скоростью сто узлов и держали курс более-менее на восток.
– Точный курс? – затребовал я.
Кен перебросил ногу на ногу, расстегнул ремни и прикурил от зажигалки сигарету. Потом он глубоко затянулся и выдохнул дым в лобовое стекло.
– Тебе нужно держать примерно на семьдесят градусов. Через минуту я смогу сказать точнее.
Я взял курс семьдесят градусов. Китсон выждал, пока самолет выровнялся, и осторожно встал с кресла второго пилота. По возвращении в его руках была дюжина карт, линейка, угломер и навигационная счетная машинка "Далтон". Потом он включил местное освещение и принялся работать с большой картой.
Мне уже было понятно, как эта машина откликается на малейшее движение штурвала и триммеров. Она была легкой и чувствительной, с небольшим налетом своенравия, только чтобы напомнить мне про свои два двигателя и расчет на большее число пассажиров. После моей старушки "Дакоты", этот самолет напоминал мне истребитель.
Я слегка перекрыл дроссели. Потеря мощности не сразу стала заметна, и самолет опустил нос несколько позже, чем мне ожидалось, а ее увеличение тоже не вернуло его в прежне положение. Машина реагировала на любые действия с некоторым опозданием. В следующий раз меня на этом не поймаешь.
Кен оторвался от своих расчетов.
– Зачем ты его раскачиваешь?
Я снова начал плавно набирать высоту, а он склонился над картой.
Через пару минут мой приятель наконец закончил свои вычисления.
– Наш курс должен быть шестьдесят восемь градусов. Ветер дует с берега, значит пока мы не окажемся через несколько минут над морем, переходи на курс семьдесят один градус.
С моей стороны возражений не последовало, но пока еще оставались сомнения в способности "Пьяджио" держать курс в пределах одного градуса, так что я продолжал держать прежние семьдесят.
– Если нам не удастся во время полета получить радиопеленг, то мы заблудимся, несмотря ни на какие расчеты.
– А ты реалист, – ухмыльнулся Китсон. Похоже теперь он немного расслабился. Напряженное ожидание моих ошибок на взлете сильно действовало ему на нервы. Я тоже был не в своей тарелке: впервые мне приходилось играть роль первого пилота в компании Кена. И я был уверен, что мне это нравится.
– Как тебе нравится машина? – спросил он.
– Отличная вещь. Как только у меня появятся лишние тридцать пять тысяч фунтов, сразу куплю себе такую же.
– Можешь держать курс шестьдесят восемь градусов еще три с лишним часа, а потом постараешься определить наши координаты. Вот сейчас ты отклонился на четыре градуса.
И это было правдой. Я вернул "Пьяджио" на прежний курс. Китсон пришпилил к держателю вторую, уже крупномасштабную карту и стал переносить на нее наш маршрут. В пять часов тридцать семь минут мы достигли высоты в десять тысяч футов и вышли на крейсерскую скорость сто восемьдесят узлов.
29
Звезды на ночном куполе неба несколько потускнели, и на горизонте стала появляться синева. Теплая и уютная кабина самолета навевала дремоту, а местное освещение напоминало о пылающем огне в камине. Мы утонули в больших кожаных креслах с автономной подачей теплого воздуха с потолка кабины.
– Хочешь кофе? – оживился мой приятель.
Я сонно посмотрел на него. Мне конечно хотелось бы тихо уснуть, но если это было не в моих интересах, то лучшего средства чем кофе просто не найти.
– Да, – с готовностью отозвался я. – А что в оборудование этого самолета входит еще и стюардесса?
– Просто электрический кофейник, – он поднялся с кресла и отправился в хвостовую часть самолета.
А мне нужно было выпрямиться в кресле, постараться настроить радиопередатчик на авиабазу "Уилас" и включить радиокомпас.
Я все еще ожидал от них проявления признаков жизни, как появился Китсон. В руке у него был кофейник и две кружки. Потом он поставил кофейник на цоколь панели приборов контроля двигателя, выдвинул из подлокотников кресел две серебряных подставки и поставил в них кружки.
– У нас кончился сахар. Так что тебе придется довольствоваться горьковатым черным кофе.
В эфире неожиданно прорезалась авиабаза "Уилас", которая кому-то передавала, что давление в приземном слое атмосферы тысяча восемнадцать миллибар, а ему предстоит сделать еще один круг, и на земле его будут ждать яичница с ветчиной. Ничего не поделаешь. Жизнь военных летчиков полна трудностей и лишений.
Я снял показания с радиокомпаса – двести пятьдесят восемь градусов, и Кен нанес их на карту.
– Послушай, парень, это означает, что ты оказался в трех-четырех милях севернее первоначального маршрута. С другой стороны, ветер скорее всего начинает менять направление. Оставайся на прежнем курсе, и посмотрим, к чему это приведет.
– Идет, – я сделал пару глотков кофе и почувствовал, как душа снова возвращается в мое тело. Небо уже стало синего цвета с голубой полоской на горизонте. Кен изогнулся, чтобы ему было удобнее дотянуться до кружки с кофе.
– Как рука? – поинтересовался я.
– Почти сносно, – он осторожно откинулся в кресле и выпил немного кофе. Я снова вернулся к поискам в эфире, но там царило сонное молчание.
– А вот и оно, – раздался через несколько минут спокойный голос Кена.
Я оторвался от своих манипуляций и заметил как на горизонте показался краешек солнечного диска, небо вокруг него стало белесым и безжизненным. На горизонте не было ни одной тучки, ни облачка, и солнечные лучи беспрепятственно устремились ввысь.
На моем лице появилась гримаса неудовольствия, наша уютная кабина теперь казалась мне крошечным и унылым островком в океане солнечного света. Китсон подался вперед и выключил подсветку приборов. Море темной массой лежало в десяти тысячах футов под нами.
Мой приятель посмотрел на часы.
– Когда мы сможем получить метеосводку?
– Скоро будем в районе Мальты. Но нам вряд ли удастся выяснить что-нибудь про погоду над Грецией. Так что придется подождать, пока не окажемся в пределах досягаемости Афин.
Он кивнул, а я снова начал вертеть ручку настройки радиопередатчика.
Солнечный диск уже показался над горизонтом, осыпая гребни волн золотыми искрами, а потом собрался с силами и залил все пространство океаном света. Мы с Китсоном молча наблюдали за происходящим.
Мне, наконец, удалось поймать радиопередачу с Луги на Мальте, а тут еще и вполне устойчивый перекрестный сигнал с авиабазы "Уилас".
Мы по-прежнему держались севернее расчетного курса и уже преодолели больше ста миль. Несмотря на некоторые огрехи в моем пилотировании, это говорило о наличии ветра скоростью около двадцати узлов с направлением в двести двадцать градусов. Я не возражал бы иметь ветер и посильнее. Все это указывало на то, что штормовой фронт еще оставался далеко впереди.
– Хочешь еще кофе? – спросил Кен, поднимаясь с кресла.
Я посмотрел на него. Его лицо в лучах утреннего солнца выглядело несколько бледноватым. Ему пожалуй вообще не стоило пить кофе, а лучше успокоить нервы, расслабится и заснуть. Пулевое ранение не такая штука, чтобы бесследно пройти от таблетки аспирина и глотка виски.
– Пока не нужно, спасибо.
– Мне хочется прилечь где-нибудь в салоне. Не могу дремать в кабине: все время продолжаю следить за этими чертовыми приборами, – сказал он и отправился поклевать носом на кресле по правому борту самолета, осторожно разместив на груди свою левую руку.
Я дал дифферент на нос, чтобы уравновесить тяжесть его тела, откинулся в кресле и закурил. Делать было особенно нечего: "Пьяджио" не оборудован автопилотом, но атмосфера за бортом самолета была спокойна и прозрачна как стекло.
Длительный морской перелет совсем не действовал мне на нервы, ведь пара этих двигателей благодаря миллионам набоба содержались в идеальном состоянии. К тому же не приходилось постоянно прислушиваться к их рокоту, "Ликомингсы" для меня были в новинку, и только по шуму работающих двигателей я все равно ничего не смог бы определить. Так что мне осталось просто сидеть, а это занятие обычно и составляет большую часть полета.
Около шести часов двадцати минут я снова поймал "Уилас", и тут же мне посчастливилось перехватить сообщение с Луги. После нанесения показаний радиокомпаса на карту оказалось, что мы точно идем по проложенному маршруту. Я взял на три градуса влево, скорректировав полет относительно направления ветра, тогда самолет не уклонится в другую сторону от рассчитанной трассы.
Радиопередатчик остался настроенным на Лугу, и мне хотелось дождаться, когда они начнут передавать сводку погоды. Наконец голос в динамике сообщил про преобладании над территорией Мальты ливийского западного ветра средней силы, с усилением по мере продвижения на восток; безоблачное небо и никакого намека на то, что происходит восточнее этих мест.
В этих местах штормовой фронт уже побывал, расчистил небо от облаков и оставил после себя западный ветер. Но не было ни одного намека, где он теперь находится; над греческими островами или же рассеялся над горными вершинами полуострова. Я ничего не мог сказать об этом, а афинское радио хранило гордое молчание.
После этого я снова вернулся к своему обычному занятию и стал следить за показаниями приборов, а затем воспользовался радиоальтиметром. Небольшим, но очень полезным устройством, которое может нам понадобиться, если придется проскочить под штормовым фронтом. Ведь обычный альтиметр, соотносивший высоту полета с давлением, в условиях непогоды был бесполезен.
Все шло нормально. Я выключил альтиметр и окинул взглядом циферблаты приборов. Теперь мне становилось ясно как и почему "Пьяджио" был укомплектован именно таким оборудованием. Набоб мог бы набить его новейшими радарами и прочими новшествами нашего времени, но вместо этого на нем было только самое необходимое. Частично это объяснялось отсутствием в Пакистане адекватной наземной службы, кроме того любой автомат требовал для своей четкой работы техников. Китсон мог решить, что лучше иметь только те приборы, с которыми он мог работать, не отвлекаясь от своего основного занятия. Я разделял его точку зрения; ведь куда лучше полагаться на свое умение, чем на сомнительные способности Хертера справиться с радаром.
Я немного подкрутил регулятор термовентилятора кабины и снова погрузился в свои размышления. Меня интересовало, зачем мне вообще стоило суетиться последние двадцать минут, а не спокойно сидеть в кресле первого пилота. К сожалению пищи для ума не хватало: ответ и так был мне известен. Просто стоило вспомнить, как я летал со свободным доступом к любой информации, которую мог предоставить мне эфир. В те времена у меня была полная свобода отменить полет или изменить его маршрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Все нормально, отрываемся от земли, прокомментировал Китсон.
Стрелка указателя скорости чуть перевалила за пятьдесят пять узлов. Я немного ослабил хватку рук на штурвале. Самолет продолжал бежать по взлетной полосе.
– Подъем! – почти закричал мой приятель и потянулся рукой к рулевой колонке.
Стрелка уже прошла отметку шестьдесят, я сжал штурвал руками и взял его на себя.
Кен уронил свою руку на колени.
– Шасси, – выдохнул он.
Я нащупал нужный рычаг и потянул его вверх и стал следить, чтобы до набора соответствующей скорости "Пьяджио" не задирал свой нос. Наконец этот момент наступил, и я медленно стал поднимать закрылки. С некоторым опозданием самолет стал легко набирать высоту. На сотне узлов подъем стал еще круче, а я стал понемногу перекрывать дроссели.
Китсон снова потянулся к кнопке радиопередатчика.
– "Пьяджио" покидает зону аэропорта. Спасибо и спокойной ночи.
– Вас понял, "Пьяджио" покидает зону аэропорта. При необходимости получения пеленга для ориентировки запрашивайте военно-воздушную базу "Уилас". Спокойной ночи, синьоры.
Мы уже миновали высоту в тысячу футов, поднимались со скоростью сто узлов и держали курс более-менее на восток.
– Точный курс? – затребовал я.
Кен перебросил ногу на ногу, расстегнул ремни и прикурил от зажигалки сигарету. Потом он глубоко затянулся и выдохнул дым в лобовое стекло.
– Тебе нужно держать примерно на семьдесят градусов. Через минуту я смогу сказать точнее.
Я взял курс семьдесят градусов. Китсон выждал, пока самолет выровнялся, и осторожно встал с кресла второго пилота. По возвращении в его руках была дюжина карт, линейка, угломер и навигационная счетная машинка "Далтон". Потом он включил местное освещение и принялся работать с большой картой.
Мне уже было понятно, как эта машина откликается на малейшее движение штурвала и триммеров. Она была легкой и чувствительной, с небольшим налетом своенравия, только чтобы напомнить мне про свои два двигателя и расчет на большее число пассажиров. После моей старушки "Дакоты", этот самолет напоминал мне истребитель.
Я слегка перекрыл дроссели. Потеря мощности не сразу стала заметна, и самолет опустил нос несколько позже, чем мне ожидалось, а ее увеличение тоже не вернуло его в прежне положение. Машина реагировала на любые действия с некоторым опозданием. В следующий раз меня на этом не поймаешь.
Кен оторвался от своих расчетов.
– Зачем ты его раскачиваешь?
Я снова начал плавно набирать высоту, а он склонился над картой.
Через пару минут мой приятель наконец закончил свои вычисления.
– Наш курс должен быть шестьдесят восемь градусов. Ветер дует с берега, значит пока мы не окажемся через несколько минут над морем, переходи на курс семьдесят один градус.
С моей стороны возражений не последовало, но пока еще оставались сомнения в способности "Пьяджио" держать курс в пределах одного градуса, так что я продолжал держать прежние семьдесят.
– Если нам не удастся во время полета получить радиопеленг, то мы заблудимся, несмотря ни на какие расчеты.
– А ты реалист, – ухмыльнулся Китсон. Похоже теперь он немного расслабился. Напряженное ожидание моих ошибок на взлете сильно действовало ему на нервы. Я тоже был не в своей тарелке: впервые мне приходилось играть роль первого пилота в компании Кена. И я был уверен, что мне это нравится.
– Как тебе нравится машина? – спросил он.
– Отличная вещь. Как только у меня появятся лишние тридцать пять тысяч фунтов, сразу куплю себе такую же.
– Можешь держать курс шестьдесят восемь градусов еще три с лишним часа, а потом постараешься определить наши координаты. Вот сейчас ты отклонился на четыре градуса.
И это было правдой. Я вернул "Пьяджио" на прежний курс. Китсон пришпилил к держателю вторую, уже крупномасштабную карту и стал переносить на нее наш маршрут. В пять часов тридцать семь минут мы достигли высоты в десять тысяч футов и вышли на крейсерскую скорость сто восемьдесят узлов.
29
Звезды на ночном куполе неба несколько потускнели, и на горизонте стала появляться синева. Теплая и уютная кабина самолета навевала дремоту, а местное освещение напоминало о пылающем огне в камине. Мы утонули в больших кожаных креслах с автономной подачей теплого воздуха с потолка кабины.
– Хочешь кофе? – оживился мой приятель.
Я сонно посмотрел на него. Мне конечно хотелось бы тихо уснуть, но если это было не в моих интересах, то лучшего средства чем кофе просто не найти.
– Да, – с готовностью отозвался я. – А что в оборудование этого самолета входит еще и стюардесса?
– Просто электрический кофейник, – он поднялся с кресла и отправился в хвостовую часть самолета.
А мне нужно было выпрямиться в кресле, постараться настроить радиопередатчик на авиабазу "Уилас" и включить радиокомпас.
Я все еще ожидал от них проявления признаков жизни, как появился Китсон. В руке у него был кофейник и две кружки. Потом он поставил кофейник на цоколь панели приборов контроля двигателя, выдвинул из подлокотников кресел две серебряных подставки и поставил в них кружки.
– У нас кончился сахар. Так что тебе придется довольствоваться горьковатым черным кофе.
В эфире неожиданно прорезалась авиабаза "Уилас", которая кому-то передавала, что давление в приземном слое атмосферы тысяча восемнадцать миллибар, а ему предстоит сделать еще один круг, и на земле его будут ждать яичница с ветчиной. Ничего не поделаешь. Жизнь военных летчиков полна трудностей и лишений.
Я снял показания с радиокомпаса – двести пятьдесят восемь градусов, и Кен нанес их на карту.
– Послушай, парень, это означает, что ты оказался в трех-четырех милях севернее первоначального маршрута. С другой стороны, ветер скорее всего начинает менять направление. Оставайся на прежнем курсе, и посмотрим, к чему это приведет.
– Идет, – я сделал пару глотков кофе и почувствовал, как душа снова возвращается в мое тело. Небо уже стало синего цвета с голубой полоской на горизонте. Кен изогнулся, чтобы ему было удобнее дотянуться до кружки с кофе.
– Как рука? – поинтересовался я.
– Почти сносно, – он осторожно откинулся в кресле и выпил немного кофе. Я снова вернулся к поискам в эфире, но там царило сонное молчание.
– А вот и оно, – раздался через несколько минут спокойный голос Кена.
Я оторвался от своих манипуляций и заметил как на горизонте показался краешек солнечного диска, небо вокруг него стало белесым и безжизненным. На горизонте не было ни одной тучки, ни облачка, и солнечные лучи беспрепятственно устремились ввысь.
На моем лице появилась гримаса неудовольствия, наша уютная кабина теперь казалась мне крошечным и унылым островком в океане солнечного света. Китсон подался вперед и выключил подсветку приборов. Море темной массой лежало в десяти тысячах футов под нами.
Мой приятель посмотрел на часы.
– Когда мы сможем получить метеосводку?
– Скоро будем в районе Мальты. Но нам вряд ли удастся выяснить что-нибудь про погоду над Грецией. Так что придется подождать, пока не окажемся в пределах досягаемости Афин.
Он кивнул, а я снова начал вертеть ручку настройки радиопередатчика.
Солнечный диск уже показался над горизонтом, осыпая гребни волн золотыми искрами, а потом собрался с силами и залил все пространство океаном света. Мы с Китсоном молча наблюдали за происходящим.
Мне, наконец, удалось поймать радиопередачу с Луги на Мальте, а тут еще и вполне устойчивый перекрестный сигнал с авиабазы "Уилас".
Мы по-прежнему держались севернее расчетного курса и уже преодолели больше ста миль. Несмотря на некоторые огрехи в моем пилотировании, это говорило о наличии ветра скоростью около двадцати узлов с направлением в двести двадцать градусов. Я не возражал бы иметь ветер и посильнее. Все это указывало на то, что штормовой фронт еще оставался далеко впереди.
– Хочешь еще кофе? – спросил Кен, поднимаясь с кресла.
Я посмотрел на него. Его лицо в лучах утреннего солнца выглядело несколько бледноватым. Ему пожалуй вообще не стоило пить кофе, а лучше успокоить нервы, расслабится и заснуть. Пулевое ранение не такая штука, чтобы бесследно пройти от таблетки аспирина и глотка виски.
– Пока не нужно, спасибо.
– Мне хочется прилечь где-нибудь в салоне. Не могу дремать в кабине: все время продолжаю следить за этими чертовыми приборами, – сказал он и отправился поклевать носом на кресле по правому борту самолета, осторожно разместив на груди свою левую руку.
Я дал дифферент на нос, чтобы уравновесить тяжесть его тела, откинулся в кресле и закурил. Делать было особенно нечего: "Пьяджио" не оборудован автопилотом, но атмосфера за бортом самолета была спокойна и прозрачна как стекло.
Длительный морской перелет совсем не действовал мне на нервы, ведь пара этих двигателей благодаря миллионам набоба содержались в идеальном состоянии. К тому же не приходилось постоянно прислушиваться к их рокоту, "Ликомингсы" для меня были в новинку, и только по шуму работающих двигателей я все равно ничего не смог бы определить. Так что мне осталось просто сидеть, а это занятие обычно и составляет большую часть полета.
Около шести часов двадцати минут я снова поймал "Уилас", и тут же мне посчастливилось перехватить сообщение с Луги. После нанесения показаний радиокомпаса на карту оказалось, что мы точно идем по проложенному маршруту. Я взял на три градуса влево, скорректировав полет относительно направления ветра, тогда самолет не уклонится в другую сторону от рассчитанной трассы.
Радиопередатчик остался настроенным на Лугу, и мне хотелось дождаться, когда они начнут передавать сводку погоды. Наконец голос в динамике сообщил про преобладании над территорией Мальты ливийского западного ветра средней силы, с усилением по мере продвижения на восток; безоблачное небо и никакого намека на то, что происходит восточнее этих мест.
В этих местах штормовой фронт уже побывал, расчистил небо от облаков и оставил после себя западный ветер. Но не было ни одного намека, где он теперь находится; над греческими островами или же рассеялся над горными вершинами полуострова. Я ничего не мог сказать об этом, а афинское радио хранило гордое молчание.
После этого я снова вернулся к своему обычному занятию и стал следить за показаниями приборов, а затем воспользовался радиоальтиметром. Небольшим, но очень полезным устройством, которое может нам понадобиться, если придется проскочить под штормовым фронтом. Ведь обычный альтиметр, соотносивший высоту полета с давлением, в условиях непогоды был бесполезен.
Все шло нормально. Я выключил альтиметр и окинул взглядом циферблаты приборов. Теперь мне становилось ясно как и почему "Пьяджио" был укомплектован именно таким оборудованием. Набоб мог бы набить его новейшими радарами и прочими новшествами нашего времени, но вместо этого на нем было только самое необходимое. Частично это объяснялось отсутствием в Пакистане адекватной наземной службы, кроме того любой автомат требовал для своей четкой работы техников. Китсон мог решить, что лучше иметь только те приборы, с которыми он мог работать, не отвлекаясь от своего основного занятия. Я разделял его точку зрения; ведь куда лучше полагаться на свое умение, чем на сомнительные способности Хертера справиться с радаром.
Я немного подкрутил регулятор термовентилятора кабины и снова погрузился в свои размышления. Меня интересовало, зачем мне вообще стоило суетиться последние двадцать минут, а не спокойно сидеть в кресле первого пилота. К сожалению пищи для ума не хватало: ответ и так был мне известен. Просто стоило вспомнить, как я летал со свободным доступом к любой информации, которую мог предоставить мне эфир. В те времена у меня была полная свобода отменить полет или изменить его маршрут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42