— Входи, входи, Федор Павлович, садись, разговор будет короткий, но важный. Ты Феклистова Ивана Сидоровича знаешь?
— Конечно. Вместе «Вышку» кончали, потом в одном управлении лет десять отработали, его потом перевели, и меня. Он по-прежнему на следствии, а меня вы рекомендовали в Управление внутренней контрразведки.
— Что о нем можешь сказать?
— Ну, потомственный чекист...
— Это я и сам знаю. Вообще, личное дело мне не пересказывай, свое мнение выкладывай.
— Старателен, дисциплинирован, не пьет, не курит, женат всю жизнь на одной, ничего порочащего не замечено, к партиям и политическим движениям отношения не имеет, но известно, что сочувствует левым, ну, так это большинство наших...
— Ты подумай не о том, что у него со всеми общего, а что выделяет.
— Выделяет... Скрытен. Советоваться с кем-то или делиться не привык. Единственный человек, которого он уважает абсолютно, — его отец.
— Он разве жив?
— Жив. Он двадцатого, кажется, года рождения, значит, восемьдесят должно было исполниться.
— Где живет?
— Постоянно — на даче, в поселке старых большевиков «Микитки», это, кажется, по Ярославской дороге, часа два на машине, у меня там приятель живет, внук старого большевика.
— Так вроде бы по времени рождения Сидор Иванович Феклистов старым-то большевиком быть не должен... Может, тоже сын или внук?
— Нет. Он из крестьян Курской губернии, предки его политикой не занимались. А просто Иван Сидорович в 1945-1952 годах активно разоблачал «врагов народа», за что и получил «за выездом» дачку в кооперативе садовом «Микитки», — посадил, видимо, какого-то старого большевика, из тех, что не посадили в 30-е. И — в качестве поощрения получил дачу. Такое бывало.
— Понятно. Вот, значит, какое тебе будет задание. Весьма, как сам понимаешь, конфиденциальное. Берешь Феклистова в разработку. Собираешь на него самое подробное досье.
— На что обратить особое внимание?
— Он сейчас ведет следствие по одному делу об убийстве в драке иностранного гражданина. Да что-то у него не ладится. Поначалу пытался обвинить в убийстве спартаковских болельщиков. При этом проявил непрофессионализм. Потом, когда было доказано прокуратурой, что спартаковские фаны вообще к драке не имели отношения, попытался свалить вину за убийство на хулиганов, к «Спартаку» не имевших отношения. Ведет следственные действия с явными, подчеркиваю, с точки зрения прокуратуры, нарушениями. Сроки затягивает. Сейчас у него другая версия, будто покойный иностранец имел с Клубом «Спартак» какой-то совместный бизнес по компьютеризации спартаковских игровых команд, что якобы Клуб «Спартак» и фирма, в которой работал труп, тьфу ты, покойный, чего-то там в их бизнесе не поделили. Я, конечно, прокуратуру уважаю, может, и в самом деле есть кончик ниточки: потянешь, и очередное гнездо коррупции раскроешь... А может, друг мой, прокурорский генерал прав — дело тут нечисто.
— Ваши версии?
— Версии, ты сам мне будешь предлагать... Хотя, конечно, есть и у меня две... Первая — элементарная, вульгарная взятка.
— От кого?
— От оппонентов «Спартака» в играх...
— Так он у нас бессменный чемпион. За ним «Локо» идет... Им, если поднатужиться, и так можно выиграть у спартачков чемпионат, им не везет просто...
— Я не про этих оппонентов. А про тех, кто «Спартаку» противостоит в Кубке «ЕвроТОТО».
— Это уже серьезное подозрение. Это значит не взятка, а измена Родине.
— Ну, с формулировочками ты не спеши. Проверь, взвесь, только очень аккуратно...
— А вторая версия, товарищ генерал?
— Да и вторая тоже пока неубедительная... Ну, скажем, не мог ли Феклистов сознательно в ходе оперативно-следственных действий чинить козни «Спартаку», исходя из того, что просто не любит эту команду?
— Исключено. У Феклистова просто так ничего не происходит.
— Значит, первая версия?
— Нет, может быть и вторая. Только не мог он, скажем, болея за «Динамо», вести следствие в ущерб «Спартаку», вопреки экспертизам и логике следствия. Он достаточно целеустремленный, карьерный человек, понимает, чем рискует. Значит, если рискует, у него какие-то очень веские основания.
— Какие тут могут быть веские основания?
— Сейчас скажу. Как-то, еще когда мы вместе учились и зашел у нас разговор о футболе, он крайне негативно высказался и о спартаковцах-игроках, и о тренерах, и особенно — о начальнике команды Старостине, не помню уж, каком, их ведь много братьев.
— Четыре. Николай Старостин был начальником команды «Спартак», а Андрей, кажется, руководил Федерацией футбола, и остальные братья — тоже классные мастера. Я всегда болел за «Динамо», но Старостиных уважал, не поверю, что все динамовские болельщики должны не любить «Спартак».
— Нелюбовь разная бывает, товарищ генерал. У него что-то личное было в этом. Потом, спустя время, он как-то проговорился, что отец его участвовал в следственных действиях по делу братьев Старостиных, — это было, кажется, в 1942 году.
— Ну, он тогда совсем молодым был...
— И тем не менее. Может быть, участвовал в аресте, в дознании... Короче говоря, отца Феклистова в 1955-м за использование недозволенных методов следствия репрессировали...
— Это у него и в личном деле есть, помню. Но в свое время в КГБ сочли возможность дать сыну чекиста стать чекистом. У нас в 50-е годы много чекистов незаслуженно репрессировали. И не всех после реабилитировали. Но это уже политика... Ну, что ж... Тут есть с чем работать.
— Сроки?
— Самые сжатые. Не нравится мне эта история. Она может бросить тень на современных чекистов. А этого допустить нельзя. Действуй. Да, кстати, мой приятель, прокурорский генерал, советовал в ходе нашего внутреннего расследования встретиться с академиком Петром Семеновичем Зреловым — это президент Клуба «Спартак». Он не только футболом занимается, но и другими видами спорта, ветеранов поддерживает. Он что-то да подскажет. Может быть, след из дня сегодняшнего действительно ведет в 50-е....
Оказалось, что след вел в 40-е годы. Подполковник Ильин встретился с президентом холдинга «Диалог», занимающегося компьютерами, академиком Зреловым в его просторном кабинете, окна которого выходили на изумительной красоты собор...
Угощая крепким кофе, заваренным симпатичной секретаршей Раисой Ивановной, Зрелов в самом начале разговора с гордостью показал на храм.
— Фактически всю реставрацию на деньги холдинга «Диалог» провели. Мы вообще много благотворительной деятельностью занимаемся, — хорошие книги по русской истории, русскому искусству издаем, вернее, содействуем изданию. У государства до этого руки не доходят. Или взять спорт. Избрали меня президентом Клуба, конечно, пошла активная поддержка спорта, особенно игровых видов. Я, между прочим, и сам в молодости играл — и в баскет, и в хоккей, и в футбол. Ветеранам помогаем. Со многими из них я поддерживаю личную дружбу — со Старшиновым, Майоровым... Изумительные люди — интеллигентные, порядочные, надежные в дружбе...
— Вот как раз насчет порядочности я хотел вас расспросить...
— Да, мне Борис Михалыч Кардашов вкратце ситуацию обрисовал. Готов поделиться своими знаниями и размышлениями.
— Скажите, пожалуйста, правда, что в «деле братьев Старостиных» была одна непривычная для дел тех лет деталь...
— Какая же?
— Никто друг друга не закладывал. А Николай даже всю вину на себя брал...
— Так там смешные обвинения были — в пропаганде нравов буржуазного спорта. Команда «Спартак» все-таки хоть редко, но в матчах с иностранными командами участвовала. Ну и «пришили». На самом деле всем и тогда и сейчас ясно -тут чистое столкновение спортивных интересов...
— Не может быть!.. Неужели тогда соперничество «Спартака» и «Динамо» зашло так далеко, что динамовские болельщики, мои тогдашние коллеги, сшили белыми нитками «дело братьев Старостиных», чтобы ослабить «Спартак»?
— Болельщик болельщику рознь. Если страстный болельщик, сам в юности, кстати, хавбек, — это сам Лаврентий Палыч Берия, то все может быть.
— Значит, оттуда ниточка... Я, конечно, слышал, но не верил.
— Поднимите дело по реабилитации, это в Генпрокуратуре, посмотрите надзорное производство, да вы же из КГБ?
— Из ФСБ...
— Ну, извините, я в том смысле, что вы же там и само дело поднять можете... Вам сразу станет видно. Про ваш интерес к этому делу не спрашиваю. Меня Кардашов заверил, что это расследование в интересах истины и «Спартака». Так что готов всемерно помочь.
— Значит, Берия?
— Да, он ведь был почетным председателем общества «Динамо». А «Спартак» все чаще у «Динамо» выигрывал. Унижения Лаврентий Палыч потерпеть не мог.
— Кого еще тогда арестовали?
— Я уж всех и не знаю. Да вы с Галиной Федоровной Весновской, начальником Управления по реабилитации жертв политических репрессий в Генпрокуратуре поговорите, обаятельнейшая женщина, к тому же красавица.
— Прокурор — красавица?
— А что? Работа у них строгая. Но женщины в прокуратуре очень милые и обаятельные. А Весновская к тому же двухзвездный генерал и само обаяние.
Петр Семенович Зрелов оказался прав. Галина Федоровна приняла очень приветливо, улыбалась хотя и устало, но кокетливо, была и мила и внимательна.
К сожалению, в папке надзорного производства оказалось всего несколько страниц.
В папке каждого фигуранта «дела братьев Старостиных» было одно и то же: «Заключение в отношении такого-то, такого-то года рождения, тренера, спортсмена, массажиста и т.д. Арестован в таком-то месяце 1942 года как участник преступной группы, действовавшей...» и так далее.
Приговорен... И далее разные сроки заключения в лагере.
А в конце везде одна фраза: «Доказательств совершения инкриминируемых ему преступлений в деле не имеется».
В некоторых случаях была такая красноречивая запись: «Основанием к осуждению являлись агентурные данные. Обвинение не предъявлялось, свидетели не допрошены, сам он на единственном допросе категорически отрицал какую бы то ни было преступную деятельность».
Или еще короче: «Арестован... Осужден...» Никаких доказательств «вины» в «деле» нет.
— Ну, как вам? — спросила, печально улыбаясь, Весновская.
— Ужас! Я, естественно, знал о нарушениях социалистической законности в те годы... Но специально историей не занимался. Кошмар, стыдно за моих старших товарищей. С другой стороны, не знаю, кого больше судить: тех, кто отдавал приказы, или тех, кто их выполнял... Меня в этом деле интересует одна судьба, один, возможно, эпизод...
— Мне Михал Борисыч Кардашов звонил. Я готова вам всячески помочь. Только вы и сами видите — надзорное производство скупо на информацию для историка. Это вам придется у себя «дело братьев Старостиных» поднимать.
«Дело» состояло из внушительного количества томов.
Ильин удивился: обвинения составили несколько томов, а реабилитация выражена одной фразой: «Никаких доказательств вины в деле нет»...
Арестованы были братья Николай, Андрей, Александр и Петр. Кроме них мужья сестер — Петр Попов и Павел Тикстон, близкие друзья, спартаковцы Евгений Архангельский и Станислав Леут. Александра Старостина привезли на Лубянку чуть позднее остальных, — он служил в армии в чине майора, потребовалось время на «доставку».
Ильин листал и листал пыльные тома, состоявшие из порыжелых от времени листков низкокачественной бумаги, на которой бледным шрифтом (почему-то, как правило, на фиолетовой машинной ленте) были отпечатаны документы доставки, дознания, следствия, осуждения...
Вчитался наугад в одну из страниц допроса:
"— Старостин Николай Петрович?
— Да.
— Вы знаете, почему здесь находитесь?
— Не знаю.
— Как вы думаете об этом?
— Не могу себе представить.
— И все-таки?
— Не знаю.
— И все-таки?
— Я не могу понять главное — причину ареста. Считаю, тут какое-то недоразумение.
— Разве вы не знаете, что сюда по недоразумению никто не попадает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92