— И?
— И эти запахи легко проникали из квартиры на лестничную площадку. Мы даже с ним играли в такую шутливую игру — при встрече я называла ему первое и второе, которое он себе сегодня готовил. Почти всегда угадывала, например, харчо и мясо с макаронами, или плов и крестьянский суп, или суп щавелевый и жареная курица с рисом.
У Аверьянова от массы избыточной информации уже голова шла кругом.
— Короче говоря, — в той же тональности, с которой она перечисляла гурманские пристрастия своего поклонника, старуха произнесла следующую фразу, — он убит.
— Что?! Как? Почему?!
— Почему, за что — это вам решать, сыщикам. А то, что убит, — точно. Сами посудите — ничем не болел, сердце здоровое, а вот уже несколько дней не отвечает на звонки по телефону и в дверь, а из-за его стальной двери тянет приторным запахом разлагающегося трупа!
Аверьянов оценивающе взглянул на таинственное лицо вдовицы, прикидывая, удастся ли ее выпроводить без проблем, или придется вызывать скорую психиатрическую помощь. Но секунду поразмышляв, решил, что при всей фантасмагоричности ситуации он как профессионал, хотя бы и в выходной день, обязан что-то сделать.
И Аверьянов начал действовать.
Позвонил дежурному прокурору в Мосгорпрокуратуру, в местное отделение милиции, нашел участкового по его домашнему телефону, вызвал сотрудника ЖЭУ, проживавшего на первом этаже в их подъезде и также случайно оказавшегося дома, нашли ключи от всех замков двери Шаповалова (для надежности часть хранилась в отделении милиции, часть в ЖЭУ, а один, контрольный, без которого нельзя было все равно открыть дверь, но и им одним тоже — нельзя, оказался, как выяснилось, у вдовы московского партийца).
Пригласили понятых — академика-ботаника с третьего этажа и домохозяйку с четвертого, муж у нее был одним из таинственных соседей, приезжавших домой только ночевать и сопровождаемых при этом бритоголовыми братками. Домохозяйка, как ни странно, оказалась тихой приятной женщиной, без вульгарности «новых русских» и их фанаберии.
Квартиру сняли с охраны, вскрыли в присутствии всех заинтересованных лиц дверь и вошли.
Ноздри опытного «важняка», не раз в своей долгой следовательской практике выезжавшего «на трупы», сразу уловили приторно-сладкий запах разложения.
По согласованию с заместителем прокурора города, с которым оперативно связался дежурный прокурор, следственную бригаду возглавил на месте Аверьянов. Он тут же дал указания эксперту-криминалисту:
— "Пальчики" со всего. Прошу присутствующих без согласования со мной ничего в квартире не трогать. «Пальчики» с двери снаружи и изнутри. С телефонной трубки.
Они вошли группой в первую — большую — комнату квартиры.
Она была пуста.
Все стены, от пола до потолка, были увешаны картинами. Рамы были разные — от дорогих багетных, резных, старинных, до простых, покрытых черным лаком. И картины были разные — и очень старые, и, судя по всему, конца XIX-XX вв. Было очевидно, что какой-то принцип у коллекционера конечно же был, но сразу было не понять, почему натюрморты в классической манере соседствовали с пейзажами, выполненными явно в современном стиле. Аверьянов себя знатоком не считал и задумываться над этими вопросами, возможно, имевшими отношение к тайне гибели коллекционера, но не подвластные его уму, не стал.
Обратив внимание молодого криминалиста на те предметы, «пальчики» с которых надо снять в первую очередь, он, опережая группу, усадив на диван и приказав не двигаться понятых и участкового, направился к двери второй, меньшей комнаты.
Туда он вошел лишь в сопровождении медэксперта.
Здесь тоже стены были от пола до потолка увешаны картинами.
Но глаза вошедших тут же уперлись в тело старика, лежавшего на узком диване. Ноги были положены одна на другую, правая рука бессильно свешивалась вниз, до полу, левая лежала на сердце.
— На первый взгляд, — естественная смерть от сердечного приступа. Скорее всего — обширный инфаркт. Смерть наступила не позднее 9-10 дней назад. Точнее смогу сказать после вскрытия и проведения медико-биологических экспертиз, — заметила после осмотра симпатичная дама, судмедэксперт.
Аверьянов попросил молодого эксперта-криминалиста снять «пальчики» и в этой комнате со всех предметов вокруг умершего. Подумав, попросил снять «пальчики» с рам всех картин, висевших в обеих комнатах и в коротком коридорчике.
Эксперт посмотрел на него без особой симпатии, — работы тут было не на час, но ослушаться не решился.
К тому времени приехала и бригада, которая, осторожно погрузив труп на носилки, уехала в сопровождении судмедэксперта.
— Опросите соседей не только в нашем подъезде, а также «секьюрити» — не заметили ли что-нибудь подозрительное в подъезде, во дворе предположительно десять дней назад, — попросил Аверьянов участкового.
Тот тоже ушел.
В квартире стало свободнее.
Из всех присутствующих какое-то представление о коллекции было лишь у вдовицы. Ее Аверьянов, несмотря на то что она уже давно успела ему надоесть, оставил.
— Осмотрите, пожалуйста, картины на стенах. Все ли на месте.
Старуха долго бродила, прикладывая платок к глазам, по квартире, рассматривала издали и вблизи плотно развешанные картины и наконец решилась вынести вердикт.
— Вроде бы все на месте.
— У него был каталог коллекции?
— Да, рукописный. Я знаю, где он его хранил. Сейчас-сейчас.
Она подошла к книжному стеллажу, взяла из деревянного стаканчика для карандашей деревянную же тонкую линейку, сунула ее в узкую прорезь между верхней частью стеллажа и его нижней частью, чуть-чуть покопавшись в зазоре между двумя составляющими стеллажа, она извлекла тонкий блокнот и протянула его Аверьянову.
Блокнотик был дешевый, со старой ценой в 40 копеек. Но цены ему сейчас не было.
Аверьянов внимательно перечитал его. В списке значилось 48 картин и рисунков.
Он еще раз прошел вокруг большой комнаты. Все работы, в рамах, за стеклами или без, были по-музейному оформлены — на рамках были надписи, извещавшие об имени художника и названии картин. Похоже, все вещи побывали на выставках. Аверьянов обратил внимание, что имена художников были иностранные. Какие-то ему были знакомы, — например, Дюрер, Рубенс, какие-то показались незнакомыми.
Кажется, все работы были на месте.
Но глаз опытного следователя вскоре обнаружил одну странность. Везде подписи под картинами на рамах и изображенное на холсте, картоне или дереве совпадали.
Кроме одного. На тонкой позолоченной рамке было написано: «Уильям Хогарт. 1697-1764». «Обнаженная натурщица. Рисунок».
Однако картинка, прятавшаяся за потемневшим стеклом, изображала пожилого джентльмена в седом парике, сидящего за письменным столом. Справа от него был большой глобус, и можно было без труда предположить, что изображенный имел отношение к путешествиям и науке.
Собственно, предположить можно было все. Кроме одного.
Изображенный никак не мог быть назван даже фамильярно «Обнаженной натурщицей». Он был мужчиной, и он был одет в старинный камзол и панталоны.
Смутило Аверьянова и вот что: он не был, конечно, знатоком изобразительного искусства, но рисунок от живописи все же отличал.
Старый джентльмен был, возможно, написан тем же Уильямом Хогартом, две картины с такой подписью небольшого размера висели рядом. Но это был не рисунок, а живопись.
После того как экспертом были сняты «пальчики» с рамы и стекла, Аверьянов снял картину со стены, отогнул мелкие гвоздики и вынул ее из рамы.
— Бумага, — удовлетворенно заметил он молодому эксперту.
— Не понял, товарищ полковник?
— Бумага, репродукция. Хорошая, но репродукция.
Молодой криминалист с уважением посмотрел на старого «важняка». Аверьянов еще раз перелистал каталог коллекции, составленный хозяином от руки. Возможно, из опасения, как бы копия не попала кому-либо.
Под номером 34 была действительно работа Уильяма Хогарта под названием «Обнаженная натурщица. Рисунок». Работы, которая была бы хоть чем-то похожа на сидящего в кресле рядом с глобусом старого джентльмена, в каталоге не было.
«Уже интересно», — подумал Аверьянов.
Криминалист прошептал на ухо:
— В квартире чужих «пальчиков» нет. Есть только хозяина — в комнате и этой дамы, — он кивнул на вдовицу, любезно давшую разрешение на дактилоскопию, — на кухне, на чайнике и холодильнике.
ГЛАВА 7
БУКЕТ С АМЕТИСТОМ. ПРОДОЛЖЕНИЕ
"Нападение армии под предводительством фракийца Спартака на римский лагерь было неожиданным. В лагере царили паника, смятение, смерть. Это была даже не кровопролитная битва, а истребление, уничтожение врагов. За полчаса с небольшим погибло свыше четырехсот легионеров. Лишь сорок человек во главе с Валерием Мессалой, наскоро вооруженных мечами, пиками и дротиками, но без лат и щитков, собрались у преторских ворот.
Доблестно сражаясь, Мессала ободрял римлян, призывая Спартака померяться с ним силами.
Несмотря на крики, стоны, звон оружия и страшный шум, стоявший в лагере, фракиец услышал слова римлянина. Могучими руками он проложил дорогу среди своих воинов, мечом пробил просеку в толпе окружавших Мессалу легионеров и оказался перед ним. В свете недогоревшего костра в глаза Спартаку брызнули ярко-красные отсветы рубинов, нежные переливы бериллов, зеленая таинственность изумрудов и холодный свет огромного сапфира — все эти камни украшали брошь-замок, скреплявшую плащ на плече знатного и богатого римлянина.
— Изнеженный сын Рима, даже в свой последний бой ты выходишь, как гетера, украшенный драгоценностями, — рассмеялся Спартак.
— Что не помешает мне осквернить честный меч Валерия Мессалы кровью разбойника, — ответил тот..."

Наличие «пальчиков» вдовицы на предметах кухонного характера не смутило Михаила Васильевича.
Куда более его удивляло отсутствие чьих бы то ни было «пальчиков» на раме и стекле рисунка Уильяма Хогарта.
— С другой стороны, — мысленно скорректировал «важняк» свои размышления, — заменить «картинку» мог и сам владелец. И как человек аккуратный протер после этой манипуляции и раму и стекло. Ведь эксперт проверял все картины — «пальчиков» хозяина или кого-то другого нигде нет.
Он еще раз, не сходя с места, оглядел стены и мебель комнаты, в которой хранилась основная часть коллекции.
«А смысл? — спросил он сам себя. — Смысл заменять одну работу другой, подлинник репродукцией, пусть и японской, хорошего качества? Допустим, он отдал „Обнаженную натурщицу“ для экспонирования на какой-то выставке. Тогда почему отдал без рамы? Могло такое быть?»
Аверьянов много лет дружил с Юрием Федоровичем Патрикеевым, в прошлом главным экспертом Генпрокуратуры, ныне — начальником ОСО. Доктор искусствоведения Патрикеев не раз затрагивал в беседах с другом, — к слову, к разговору, — какие-то темы, связанные с историей искусства, музейным и выставочным делом, спецификой работы антикварных аукционов и салонов. Часто консультировал Аверьянова, если в его криминалистской практике возникали «искусствоведческие сюжеты». И тут Михаил Васильевич вспомнил, как пришел однажды в гости к Патрикееву, как его жена, тоже искусствовед, работавшая тогда в музее, показывала ему их домашнюю коллекцию и рассказывала о принципах «развески» картин.
— И конечно же, — заметила тогда она, — лучше, если на выставке или в частном собрании картины и рисунки, гравюры одного типа, или одного художника, или одного жанра — в одинаковых рамках.
— Мог он отдать рисунок для экспонирования без рамы? — вдруг сказал Аверьянов вслух.
— Так что точно, — ответил от двери только что вошедший в комнату юрист первого класса, следователь из его бригады Миша Колычев, пермяк, прикомандированный в его бригаду на полгода стажировки.
Выглядывающий из-за его могучей спины стажер Костя Вилков, помощник следователя, согласно кивнул рыжей головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92