Все прочее время она сидела в лаборатории с редкими перерывами на сон и еду, какая-то озабоченная и безрадостная. Повсюду оседала пыль. Как-то раз, когда Франческа громко постучала в дверь и потребовала объяснений, вместо брата ей ответила Мэгги. «Доктор очень занят, мисс Росси. Он знает, что вы хотите помочь. Мне бы тоже хотелось, но он не позволяет. Не обижайтесь на него, на самом деле он вас любит».
Невероятно! Услышать от собственной горничной - даже от Мэгги - слова в защиту ее же брата!.. Это так задело Франческу, что она больше не приближалась к лаборатории.
Раньше Феликс ходил в церковь по воскресеньям, а теперь - по два раза на дню, говоря только: «Привет, я на мессу » , прежде чем хлопнуть дверью. Однажды она проследила за ним и увидела его в обществе нескольких женщин - ни дать ни взять, кутила у стойки бара. Именно тогда она в первый раз позвонила Аделине и… ничего не добилась.
Вот и сейчас ее дорогой братец флиртовал добрых двадцать минут с Сильвией Кеннеди, жившей неподалеку от Далтонской школы,- флиртовал у самого тетиного гроба!
Однако худшие минуты Франческа пережила в аэропорту, когда дядя Симон Фубини и его дочь, кузина Летиция, прибыли из Турина на похороны. Ну почему там не было Феликса!.. Дядя оказался копией отца: высокий, худощавый, широкоплечий, с выразительными руками и участливыми, глубоко посаженными глазами на круглом лице. Заключив ее в объятия, он зарыдал. Кузина Летиция, немного знающая английский, переводила их возгласы радости, а после добавила слез и объятий от себя. Кузина могла сойти за ее сестру - те же рыжие волосы, тот же фамильный нос.
В отель ехали молча. Как ни хорош он был, это все же не дом, где живут американские племянница и племянник. Франческа заметила, как по дядиному лицу пробежала тень, словно вместившая горечь неведомых ей испытаний, заставив устыдиться черствости своего брата. Они встретились только сейчас. На ступенях церкви Феликс узнал Симона Фубини без слов - может, благодаря сходству с отцом, а может, из-за ермолки на голове. Он подошел к ним и виновато произнес:
- Я Феликс. Примите мои соболезнования. Мы очень любили вашу сестру.
А теперь она лежала здесь, в гробу, перед ними. Ей уже не суждено узнать, как гадко поступил Феликс с родней. В ее руках - любимые отцовские четки. Энея всю жизнь прожила католичкой и попросила, чтобы ее похоронили по католическому обряду. Это у Росси в крови - от своего не отступят.
Франческа тоже решила быть твердой и хотя бы отчасти поддержать дядю Симона в его горе. Феликс не знал о замысле сестры. И хорошо. Добрая встряска пойдет ему только на пользу. Франческа договорилась со священником, который несколько раз организовывал иудео-христианские мероприятия, пытаясь как-то компенсировать две тысячи лет взаимных упреков. Пастор внял ее просьбе. Она также попросила его поговорить с братом, но он сказал, что Феликсу лучше подойти самому.
Когда служба начала близиться к концу и пастор объявил: «Теперь здесь состоится особая церемония для наших гостей, прибывших издалека», дядя Симон похлопал ее по руке и вышел вперед. Он обернул вокруг шеи молитвенный лоскут, называемый таллитом, и встал у гроба сестры. Приглашенный раввин, поклонившись, приблизился к Симону и надорвал у него на груди рубашку в знак траура.
Франческа посмотрела на Феликса, который в свою очередь уставился на нее полупристыженно, полууязвленно. Так ему и надо.
Позади выстроились мужчины в ермолках и таллитах - обряд полагалось проводить в присутствии миньяна, десяти взрослых богобоязненных иудеев. Франческа нашла их в синагоге на Парк-авеню и рассказала историю своей тети. Ее совершенно растрогала их готовность помочь, несмотря на то что церемония должна была пройти в католической церкви. По счастью, американские церкви и синагоги время от времени проводили смешанные свадьбы. В Нью-Йорке это случалось почти постоянно.
Дядя Симон попросил оказать ему честь и позволить самому произнести древнюю поминальную молитву, каддиш. Низким звучным голосом он читал нараспев незнакомые слова, а кузина Летиция шепотом переводила их для Франчески. Было видно, что она готовилась заранее.
- Да возвысится и освятится великое Имя Господне - в мире, который Он сотворил по воле Своей.
От красоты молитвы, разносящейся эхом по церкви, на глаза Франчески навернулись слезы. Посреди молитвы голос дяди Симона внезапно оборвался. Потом он вытер слезы и продолжил:
- И пусть проявится Управление Им миром Его - при вашей жизни и при жизни всего Дома Израиля. Аминь.
- Да будет Имя Его благословенно во всем мире и во веки веков,- отозвался миньян.
Франческа вдруг ощутила, как манит ее то наследие, которого она была лишена. Обычные прихожане выглядели потрясенными, но ей было все равно. Заскрипели скамьи - люди оборачивались и шушукались, поняв, что раз брат покойной - еврей, значит, и Росси - евреи. На них стали глазеть. Феликс, однако, неотрывно смотрел на сестру, внимая вместе с ней древней молитве и голосу дяди Симона.
Когда Фубини закончил и вернулся на место, прихожане опустились на колени. Франческа метнула в брата победный взгляд, ожидая увидеть его взбешенным, но Феликс и Мэгги молились так истово, словно утрата Энеи потрясла их до глубины души.
Для Франчески это стало последней каплей. Сегодня же, когда похороны закончатся, она вернется домой и будет кричать, стучать, колотить в дверь, включит пожарную тревогу - в общем, пойдет на все, чтобы только попасть в эту треклятую лабораторию.
Глава 18
Церковь Святого Томаса Мора
Мэгги стояла на улице возле церковных врат, прощаясь с итальянской родней Росси, и думала, что напрасно надела на похороны новую шляпку. Ей просто хотелось проводить Энею Росси Эванс с честью, а лучше этой шляпки в ее гардеробе ничего не нашлось. Она и представить не могла, что все как один будут в черном: черных костюмах, платьях, пальто, туфлях, перчатках… кое-кто из мужчин даже надел черные сорочки. И смех и грех: все белые на сто процентов в черном, а одна-единственная черная ухитрилась явиться в белом. Мэгги страшно захотелось снять злосчастную шляпку, но она побоялась, что ее в толчее раздавят.
- Радуемся знакомиться с вами,- произнесла кузина Росси, Летиция, невообразимо коверкая слова.
Мэгги уже порывалась ответить, как вдруг заметила, что доктор Росси норовит улизнуть.
- Прошу прощения, - извинилась она перед всеми и бросилась следом.
- Доктор Росси! - зашептала девушка, поравнявшись с ним.- Неужели вы не поедете на кладбище? Вы ведь не бросите сестру и родных! Вернитесь же и поговорите с ними!
Он остановился.
- Энея знала, как я любил ее. Она все равно далеко от нас, а прощаться еще раз ни к чему. Я ухожу, не мешало бы и тебе поторопиться. У нас полно работы.
Мэгги фыркнула.
- Это у вас ее полно, я-то сижу почти без дела, не считая звонков, ведения записей и уборки…
- Бога ради - не здесь, Мэгги. Идем.
Мэгги смотрела, как он уходит в сторону Пятой авеню, а Сильвия Кеннеди тем временем видела породистого красавца-ученого, который накануне спросил ее, что она думает по поводу суррогатного материнства и не видит ли себя в этой роли. Мэгги слышала их разговор. Она догнала его и пошла рядом, глядя с тоской на кроны Центрального парка, виднеющегося впереди.
- Доктор Росси, а нельзя ли нам немножечко погулять в парке, прежде чем мы снова запремся в лаборатории? Вы неволите себя почище того фараона, неволившего иудеев. Да и меня тоже.
Он раздосадованно посмотрел на нее и вздохнул.
- Ладно, только чуть-чуть.
Они перешли улицу и зашагали дальше, до перекрестка с Девяносто шестой.
- Знаешь, как называются эти ворота? - спросил Росси напротив арочного прохода в серой каменной стене.
- Нет, а как?
- Плотничьи. Восемнадцать парковых ворот имеют свое название. К северу от нас, на Сто второй, стоят Девичьи ворота, а напротив - у Сентрал-Парк-Вест - Мальчишечьи.
- Правда? - Мэгги подняла глаза на доктора: тот, казалось, погрузился в воспоминания.- А еще какие есть, доктор Росси?
- Ворота Изобретателей, Купеческие, Женские… Бродяжьи ворота с той стороны парка, на Сто шестой.
- Надо же - парк принимает бродяг. Очень мило.
- Там прошло наше детство, мое и Франчески. Зимой мы гоняли на катке Уоллман-Ринк, в окружении небоскребов, да и сейчас порой туда захаживаем. А как теплело - плавали на лодках.- Феликс рассмеялся.- Иногда на спор лазили в зоопарк. Помню, еще притворялись египтянами у Иглы Клеопатры рядом с музеем Метрополитен - ходили, не поворачивая головы, и делали вид, что в картушах на обелиске написаны наши христианские имена.- Он на секунду замолк.- А выросли - стали евреем Феликсом и еврейкой Франческой.
Мэгги попыталась вообразить, каково вырасти на Пятой авеню. После долгих стараний ей это почти удалось. Как здесь все отличалось от ее родного Мэйкона или Гарлема! Родись она где-нибудь здесь, глядишь, можно было бы так же осесть вроде Росси, а не мотаться с места на место.
Доктор повел ее через Ист-драйв до конной тропы, окружающей футбольные поля на Северном лугу. Пройдя к северо-востоку от Резервуара, они очутились перед огромным деревом.
- Это Лондонец. Гибридный платан и, если верить источникам, старейшее дерево в парке.
Проходя по тропинке, доктор Росси поднял голову и вгляделся в серые ветви где-то у самой верхушки. Мэгги следила за ним, гадая, через что ему довелось пройти. Она попыталась представить себя на его месте. Что бы почувствовала она, если бы все детство стремилась к Иисусу, а после узнала бы, что происходит из народа, считавшего Его рядовым пророком? Обиду и боль от предательства…
- Почти удалось,- сказал доктор.- Еще один день, не больше,- и у меня будут нужные штаммы. А когда придет время, я перенесу клетки в новую среду и доведу до тотипотентного состояния.
- Чудно, наверное, держать все эти копии Христа в чашке с агаром?
Он посмотрел на свои руки.
- Иногда - да. Правда, их и не назовешь живыми. Пока не назовешь.
- Так вы подумали над моей просьбой, как обещали? Только таким был его ответ страстной мольбе Мэгги: он сказал, что подумает, позволить ли ей стать матерью нового Христа. А до тех пор она должна была помогать ему с работой и - самое главное - никому ничего не говорить, если только он не позволит. Мэгги вызвалась поклясться в том на Библии.
- Я все еще думаю. Кстати, раз уж мы начали… Мне точно не придется отчитываться твоему мужу или приятелю?
- Точно. В этом смысле все чисто.
- Хорошо.
Мэгги повесила голову.
- Не понимаю, почему я не подхожу, я ведь…
Он прислонился к стволу старого дерева.
- Из-за митохондрий. Такова в двух словах суть проблемы.
- А что это такое? - с тревогой спросила девушка.
Росси свел концы больших и указательных пальцев.
- Представь себе яйцо. В нем есть желток и белок, так?
- Да.
- Теперь предположим, что это яйцеклетка. В скором времени мне предстоит удалить желток, то есть ядро. Именно в нем сосредоточены девяносто девять процентов ДНК. Так вот, я намерен пересадить на его место ядро клетки, взятой из плащаницы, чтобы образовалась как будто оплодотворенная яйцеклетка.
- Дальше можете не рассказывать,- грустно сказала Мэгги, успев понять, к чему он клонит.- Последний процент ДНК - не в желтке.
Доктор улыбнулся ей, приятно удивленный ее догадливостью.
- Да, один процент ДНК находится вне ядра, в цитоплазме, а точнее - в митохондриях, и принадлежит женщине, у которой взята яйцеклетка. Вот почему технически невозможно создать точный клон человека из его же клеток. В идеале нужно иметь яйцеклетку одной из родственниц, так как она содержит родственную митохондриальную ДНК, ту, что в цитоплазме. Она передается только от матери к дочери, поскольку мужчины яйцеклеток не производят.
- Да, об этом я слышала…
- Не обижайся, Мэгги, но у Иисуса никак не могло быть африканского типа митохондриальной ДНК.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Невероятно! Услышать от собственной горничной - даже от Мэгги - слова в защиту ее же брата!.. Это так задело Франческу, что она больше не приближалась к лаборатории.
Раньше Феликс ходил в церковь по воскресеньям, а теперь - по два раза на дню, говоря только: «Привет, я на мессу » , прежде чем хлопнуть дверью. Однажды она проследила за ним и увидела его в обществе нескольких женщин - ни дать ни взять, кутила у стойки бара. Именно тогда она в первый раз позвонила Аделине и… ничего не добилась.
Вот и сейчас ее дорогой братец флиртовал добрых двадцать минут с Сильвией Кеннеди, жившей неподалеку от Далтонской школы,- флиртовал у самого тетиного гроба!
Однако худшие минуты Франческа пережила в аэропорту, когда дядя Симон Фубини и его дочь, кузина Летиция, прибыли из Турина на похороны. Ну почему там не было Феликса!.. Дядя оказался копией отца: высокий, худощавый, широкоплечий, с выразительными руками и участливыми, глубоко посаженными глазами на круглом лице. Заключив ее в объятия, он зарыдал. Кузина Летиция, немного знающая английский, переводила их возгласы радости, а после добавила слез и объятий от себя. Кузина могла сойти за ее сестру - те же рыжие волосы, тот же фамильный нос.
В отель ехали молча. Как ни хорош он был, это все же не дом, где живут американские племянница и племянник. Франческа заметила, как по дядиному лицу пробежала тень, словно вместившая горечь неведомых ей испытаний, заставив устыдиться черствости своего брата. Они встретились только сейчас. На ступенях церкви Феликс узнал Симона Фубини без слов - может, благодаря сходству с отцом, а может, из-за ермолки на голове. Он подошел к ним и виновато произнес:
- Я Феликс. Примите мои соболезнования. Мы очень любили вашу сестру.
А теперь она лежала здесь, в гробу, перед ними. Ей уже не суждено узнать, как гадко поступил Феликс с родней. В ее руках - любимые отцовские четки. Энея всю жизнь прожила католичкой и попросила, чтобы ее похоронили по католическому обряду. Это у Росси в крови - от своего не отступят.
Франческа тоже решила быть твердой и хотя бы отчасти поддержать дядю Симона в его горе. Феликс не знал о замысле сестры. И хорошо. Добрая встряска пойдет ему только на пользу. Франческа договорилась со священником, который несколько раз организовывал иудео-христианские мероприятия, пытаясь как-то компенсировать две тысячи лет взаимных упреков. Пастор внял ее просьбе. Она также попросила его поговорить с братом, но он сказал, что Феликсу лучше подойти самому.
Когда служба начала близиться к концу и пастор объявил: «Теперь здесь состоится особая церемония для наших гостей, прибывших издалека», дядя Симон похлопал ее по руке и вышел вперед. Он обернул вокруг шеи молитвенный лоскут, называемый таллитом, и встал у гроба сестры. Приглашенный раввин, поклонившись, приблизился к Симону и надорвал у него на груди рубашку в знак траура.
Франческа посмотрела на Феликса, который в свою очередь уставился на нее полупристыженно, полууязвленно. Так ему и надо.
Позади выстроились мужчины в ермолках и таллитах - обряд полагалось проводить в присутствии миньяна, десяти взрослых богобоязненных иудеев. Франческа нашла их в синагоге на Парк-авеню и рассказала историю своей тети. Ее совершенно растрогала их готовность помочь, несмотря на то что церемония должна была пройти в католической церкви. По счастью, американские церкви и синагоги время от времени проводили смешанные свадьбы. В Нью-Йорке это случалось почти постоянно.
Дядя Симон попросил оказать ему честь и позволить самому произнести древнюю поминальную молитву, каддиш. Низким звучным голосом он читал нараспев незнакомые слова, а кузина Летиция шепотом переводила их для Франчески. Было видно, что она готовилась заранее.
- Да возвысится и освятится великое Имя Господне - в мире, который Он сотворил по воле Своей.
От красоты молитвы, разносящейся эхом по церкви, на глаза Франчески навернулись слезы. Посреди молитвы голос дяди Симона внезапно оборвался. Потом он вытер слезы и продолжил:
- И пусть проявится Управление Им миром Его - при вашей жизни и при жизни всего Дома Израиля. Аминь.
- Да будет Имя Его благословенно во всем мире и во веки веков,- отозвался миньян.
Франческа вдруг ощутила, как манит ее то наследие, которого она была лишена. Обычные прихожане выглядели потрясенными, но ей было все равно. Заскрипели скамьи - люди оборачивались и шушукались, поняв, что раз брат покойной - еврей, значит, и Росси - евреи. На них стали глазеть. Феликс, однако, неотрывно смотрел на сестру, внимая вместе с ней древней молитве и голосу дяди Симона.
Когда Фубини закончил и вернулся на место, прихожане опустились на колени. Франческа метнула в брата победный взгляд, ожидая увидеть его взбешенным, но Феликс и Мэгги молились так истово, словно утрата Энеи потрясла их до глубины души.
Для Франчески это стало последней каплей. Сегодня же, когда похороны закончатся, она вернется домой и будет кричать, стучать, колотить в дверь, включит пожарную тревогу - в общем, пойдет на все, чтобы только попасть в эту треклятую лабораторию.
Глава 18
Церковь Святого Томаса Мора
Мэгги стояла на улице возле церковных врат, прощаясь с итальянской родней Росси, и думала, что напрасно надела на похороны новую шляпку. Ей просто хотелось проводить Энею Росси Эванс с честью, а лучше этой шляпки в ее гардеробе ничего не нашлось. Она и представить не могла, что все как один будут в черном: черных костюмах, платьях, пальто, туфлях, перчатках… кое-кто из мужчин даже надел черные сорочки. И смех и грех: все белые на сто процентов в черном, а одна-единственная черная ухитрилась явиться в белом. Мэгги страшно захотелось снять злосчастную шляпку, но она побоялась, что ее в толчее раздавят.
- Радуемся знакомиться с вами,- произнесла кузина Росси, Летиция, невообразимо коверкая слова.
Мэгги уже порывалась ответить, как вдруг заметила, что доктор Росси норовит улизнуть.
- Прошу прощения, - извинилась она перед всеми и бросилась следом.
- Доктор Росси! - зашептала девушка, поравнявшись с ним.- Неужели вы не поедете на кладбище? Вы ведь не бросите сестру и родных! Вернитесь же и поговорите с ними!
Он остановился.
- Энея знала, как я любил ее. Она все равно далеко от нас, а прощаться еще раз ни к чему. Я ухожу, не мешало бы и тебе поторопиться. У нас полно работы.
Мэгги фыркнула.
- Это у вас ее полно, я-то сижу почти без дела, не считая звонков, ведения записей и уборки…
- Бога ради - не здесь, Мэгги. Идем.
Мэгги смотрела, как он уходит в сторону Пятой авеню, а Сильвия Кеннеди тем временем видела породистого красавца-ученого, который накануне спросил ее, что она думает по поводу суррогатного материнства и не видит ли себя в этой роли. Мэгги слышала их разговор. Она догнала его и пошла рядом, глядя с тоской на кроны Центрального парка, виднеющегося впереди.
- Доктор Росси, а нельзя ли нам немножечко погулять в парке, прежде чем мы снова запремся в лаборатории? Вы неволите себя почище того фараона, неволившего иудеев. Да и меня тоже.
Он раздосадованно посмотрел на нее и вздохнул.
- Ладно, только чуть-чуть.
Они перешли улицу и зашагали дальше, до перекрестка с Девяносто шестой.
- Знаешь, как называются эти ворота? - спросил Росси напротив арочного прохода в серой каменной стене.
- Нет, а как?
- Плотничьи. Восемнадцать парковых ворот имеют свое название. К северу от нас, на Сто второй, стоят Девичьи ворота, а напротив - у Сентрал-Парк-Вест - Мальчишечьи.
- Правда? - Мэгги подняла глаза на доктора: тот, казалось, погрузился в воспоминания.- А еще какие есть, доктор Росси?
- Ворота Изобретателей, Купеческие, Женские… Бродяжьи ворота с той стороны парка, на Сто шестой.
- Надо же - парк принимает бродяг. Очень мило.
- Там прошло наше детство, мое и Франчески. Зимой мы гоняли на катке Уоллман-Ринк, в окружении небоскребов, да и сейчас порой туда захаживаем. А как теплело - плавали на лодках.- Феликс рассмеялся.- Иногда на спор лазили в зоопарк. Помню, еще притворялись египтянами у Иглы Клеопатры рядом с музеем Метрополитен - ходили, не поворачивая головы, и делали вид, что в картушах на обелиске написаны наши христианские имена.- Он на секунду замолк.- А выросли - стали евреем Феликсом и еврейкой Франческой.
Мэгги попыталась вообразить, каково вырасти на Пятой авеню. После долгих стараний ей это почти удалось. Как здесь все отличалось от ее родного Мэйкона или Гарлема! Родись она где-нибудь здесь, глядишь, можно было бы так же осесть вроде Росси, а не мотаться с места на место.
Доктор повел ее через Ист-драйв до конной тропы, окружающей футбольные поля на Северном лугу. Пройдя к северо-востоку от Резервуара, они очутились перед огромным деревом.
- Это Лондонец. Гибридный платан и, если верить источникам, старейшее дерево в парке.
Проходя по тропинке, доктор Росси поднял голову и вгляделся в серые ветви где-то у самой верхушки. Мэгги следила за ним, гадая, через что ему довелось пройти. Она попыталась представить себя на его месте. Что бы почувствовала она, если бы все детство стремилась к Иисусу, а после узнала бы, что происходит из народа, считавшего Его рядовым пророком? Обиду и боль от предательства…
- Почти удалось,- сказал доктор.- Еще один день, не больше,- и у меня будут нужные штаммы. А когда придет время, я перенесу клетки в новую среду и доведу до тотипотентного состояния.
- Чудно, наверное, держать все эти копии Христа в чашке с агаром?
Он посмотрел на свои руки.
- Иногда - да. Правда, их и не назовешь живыми. Пока не назовешь.
- Так вы подумали над моей просьбой, как обещали? Только таким был его ответ страстной мольбе Мэгги: он сказал, что подумает, позволить ли ей стать матерью нового Христа. А до тех пор она должна была помогать ему с работой и - самое главное - никому ничего не говорить, если только он не позволит. Мэгги вызвалась поклясться в том на Библии.
- Я все еще думаю. Кстати, раз уж мы начали… Мне точно не придется отчитываться твоему мужу или приятелю?
- Точно. В этом смысле все чисто.
- Хорошо.
Мэгги повесила голову.
- Не понимаю, почему я не подхожу, я ведь…
Он прислонился к стволу старого дерева.
- Из-за митохондрий. Такова в двух словах суть проблемы.
- А что это такое? - с тревогой спросила девушка.
Росси свел концы больших и указательных пальцев.
- Представь себе яйцо. В нем есть желток и белок, так?
- Да.
- Теперь предположим, что это яйцеклетка. В скором времени мне предстоит удалить желток, то есть ядро. Именно в нем сосредоточены девяносто девять процентов ДНК. Так вот, я намерен пересадить на его место ядро клетки, взятой из плащаницы, чтобы образовалась как будто оплодотворенная яйцеклетка.
- Дальше можете не рассказывать,- грустно сказала Мэгги, успев понять, к чему он клонит.- Последний процент ДНК - не в желтке.
Доктор улыбнулся ей, приятно удивленный ее догадливостью.
- Да, один процент ДНК находится вне ядра, в цитоплазме, а точнее - в митохондриях, и принадлежит женщине, у которой взята яйцеклетка. Вот почему технически невозможно создать точный клон человека из его же клеток. В идеале нужно иметь яйцеклетку одной из родственниц, так как она содержит родственную митохондриальную ДНК, ту, что в цитоплазме. Она передается только от матери к дочери, поскольку мужчины яйцеклеток не производят.
- Да, об этом я слышала…
- Не обижайся, Мэгги, но у Иисуса никак не могло быть африканского типа митохондриальной ДНК.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58