Когда он вошел, я поняла, что Энн больше нет... — Миссис Кемпбелл поднялась. — Это все, что я знаю. Теперь, когда карьера мужа кончена, у нас осталась только надежда, что вы найдете того, кто это сделал. Тогда мы примиримся со случившимся и будем доживать наши дни.
Мы тоже встали. Синтия сказала:
— Мы сделаем, что в наших возможностях. Мы благодарны вам за то, что, несмотря на трагедию, уделили нам время.
Я добавил, что провожать нас не нужно, и мы ушли.
— Карьера генерала кончилась десять лет назад в военном госпитале имени Энн Келлер, — проговорил я. — Потребовались годы, чтобы это событие наконец настигло его.
— Да, он предал не только дочь, — отозвалась Синтия. — Он предал жену и самого себя.
Мы сели в «блейзер» и поехали прочь от дома Бомона.
Глава 27
— О чем ты говорил с лейтенантом Элби? — спросила Синтия.
— О любви и браке.
— Да, эту часть нестареющей мудрости я слышала.
— Знаешь, он еще слишком молод, чтобы остепениться. Элби сделал ей предложение.
— О женитьбе на Энн Кемпбелл я не сказала бы — «остепениться».
— И то верно. — Я пересказал Синтии наш недолгий разговор с Элби.
— Теперь бедняга получил назначение в Гуам. Вот что случается, как в древнегреческой трагедии, когда смертный познает богиню... Он сходит с ума, его превращают в животное или неодушевленный предмет — или же ссылают в Гуам вместо Эгейского моря.
— Типичная мужская чепуха.
— Пусть... Семейные отношения у Кемпбеллов носили такой патологический характер, что места для любви и счастья просто не оставалось. Не приведи Господь попасть в такую нездоровую атмосферу.
— Но наверное, у них были нормальные отношения до того, как ее изнасиловали.
— Полковник Мур утверждает, что нормальные. Думаю, он нарисовал правдивую картину... Кстати, помнишь альбом, который мы видели в ее доме? Там есть фотографии, сделанные летом, между первым и вторым курсами. До и после изнасилования. Разница заметная.
— Да, по фотокарточкам можно определить, когда произошла та или иная семейная трагедия. Подонки, совершившие групповое изнасилование, вряд ли получили удовольствие и продолжали жить как ни в чем не бывало. И о последствиях, конечно, не думали.
— Последствия — страшная вещь. Хорошо, что преступников настигает справедливая кара. Но тогда ночью, в лесу, поблизости не было полицейских.
— Тогда не было, зато сейчас есть мы... Как ты думаешь раскрутить генерала Кемпбелла? — спросила Синтия.
— Не знаю, решим по ходу дела. Хорошо бы потрепать его как следует. Впрочем, он уже заплатил дорогую цену за свои ошибки. И потом, все-таки генерал...
На стоянке возле штаба базы было почти пусто. Всего несколько машин, включая служебный генеральский лимузин темно-оливкового цвета и джип, поданный, вероятно, вместо того, который находился сейчас в ангаре на Джордан-Филдз.
— В час ночи Энн Кемпбелл прошла через тот боковой выход, села в джип и поехала на бой с призраками прошлого, — сказал я задумчиво.
— И победили призраки.
Мы обошли двухэтажное здание из темного кирпича, построенное, очевидно, в тридцатые годы и отдаленно напоминающее школу — с той только разницей, что по обе стороны дорожки были расставлены пустые гаубичные снаряды 105-миллиметрового калибра и из каждого по ироничному контрасту торчали цветы. На лужайке красовалось несколько артиллерийских орудий разных эпох — наглядная демонстрация промышленного прогресса.
Мы вошли в штаб. Поднявшемуся из-за стола навстречу нам рядовому я сказал, что у нас назначена встреча с генералом. Он сверился со списком посетителей и показал на коридор, ведущий в глубину здания.
Мы шли по начищенному до блеска линолеуму, и наши шаги гулко отдавались в пустынных стенах.
— Никогда не брал генерала под арест, — сказал я. — Нервничаю больше его.
— Не он это сделал, Пол.
— Откуда ты знаешь?
— Я не могу это представить, а раз не могу, значит, этого не было.
— Не помню, чтобы об этом говорилось в инструкциях.
— Во всяком случае, ты не имеешь права арестовывать генерала. Можешь проверить по своим инструкциям.
Мы вошли в помещение, напоминающее фойе. Здесь тоже никого не было. В дальней стене виднелась дверь с медной табличкой «Генерал-лейтенант Джозеф Л. Кемпбелл».
Я постучал. Дверь открыла женщина-капитан, на ее нагрудной карточке мы прочитали имя — Боллинджер.
— Добрый вечер. Я старший помощник генерала Кемпбелла.
Мы пожали друг другу руки. Капитану Боллинджер было лет тридцать пять, невысокая, полноватая, но живая, общительная.
— Не знал, что у мужчин-генералов бывают помощниками женщины. Слышал, правда, о подруге Айка, — сказал я.
Капитан Боллинджер улыбнулась.
— Нас несколько человек. Второй помощник генерала — мужчина, лейтенант Элби.
— Да, с ним мы уже познакомились.
Капитан Боллинджер имела очевидное преимущество перед лейтенантом Элби: она была неподвластна чарам Энн, следовательно, не являлась пешкой в опасной игре между отцом и дочерью и вполне устраивала миссис Кемпбелл.
Она провела нас в пустую приемную.
— Генерал выделил для вас столько времени, сколько потребуется. Но, пожалуйста, помните, что он... он просто убит горем.
— Мы понимаем, — сказала Синтия.
Я тоже понимал: встреча была назначена на вечер потому, что в штабе никого не будет, если вдруг в ходе разговора разразится скандал.
Капитан Боллинджер постучала в дубовую дверь и представила нас как уорент-офицеров Бреннер и Санхилл. Генерал шагнул нам навстречу. Мы отдали друг другу честь, потом обменялись рукопожатиями, он кивнул на ряд обитых материей стульев, и мы все сели.
В генеральских кабинетах бывают самые различные виды сидений, но при желании хозяин может поставить вас по стойке «смирно» или «вольно». Генерал Кемпбелл обошелся учтиво, не по нашему рангу. Возможно, это было связано с тем, что мы только что услышали признания двух жен в совершении преступных деяний, а именно: недоносительство и тайный сговор. Возможно, мы просто понравились генералу.
— Не желаете ли выпить?
— Благодарим вас, сэр, нет.
Орудие выстрелило, флаг был спущен — в армии это то же самое, что звонок, приглашающий изголодавшихся подопытных собак Павлова к обеду.
Я оглядел кабинет. Стены были покрыты белой штукатуркой, дубовые карнизы и плинтусы, мебель тоже сделана из дуба, на полу — ковер, привезенный, очевидно, с Востока. Почти не видно военных трофеев, сувениров, наградных свидетельств в рамках на стенах, только на небольшом круглом столе в углу, застланном синей накидкой, лежали сабля в ножнах, старинный длинноствольный пистолет и синяя фуражка.
Генерал поймал мой взгляд.
— Это вещи моего отца. Он был кавалерийским полковником в двадцатые годы.
— Во Вьетнаме я был в первом батальоне Восьмого кавалерийского полка, но без лошадей.
— Вот как? Да это же отцовский полк! Старая гвардия, еще с индейцами сражалась... Впрочем, это было до отца.
Выходит, между нами все-таки есть что-то общее, почти общее. Синтия, разумеется, сразу же заскучала от нашей бывальщины-небывальщины, но толика мужской трепотни полезна перед тем, как схватить собеседника за горло.
— Значит, вы не всегда были детективом? — осведомился генерал.
— Не всегда, сэр. Раньше я занимался честным трудом.
— Имеете награды, знаки отличия?
Вероятно, ему было легче подготовиться к неприятным вопросам, зная, что я ветеран и участвовал в боевых действиях. Даже если бы у меня за плечами не было опыта вьетнамской войны, я все равно сказал бы, что бывал в бою. Доискиваясь истины, можно и солгать, как свидетель, не приведенный к присяге. Тому же, кто приведен к присяге, от вранья лучше воздержаться. Что до подозреваемого, то он всегда может сослаться на право не свидетельствовать против себя. Проблема, однако, в том, чтобы определить, кто есть кто.
Неприлично не обращать на даму внимания, и генерал стал расспрашивать Синтию о ее службе в армии, откуда она родом... Синтия охотно отвечала, и из ее ответов я почерпнул кое-что и для себя, хотя не знаю, может, она и лгала. Я давно заметил, что генералы и полковники любят расспрашивать рядовых и низших по званию о том, где живут, кто родители, где учились и т.д. и т.п. Не знаю, действительно ли они интересуются или это заимствованный у японцев управленческий прием, которому их учили в военном колледже, но ты вынужден принять правила игры, хотя сам готов кинуться на амбразуру преступной деятельности.
Минут двадцать из необходимого и выделенного нам времени мы занимались переливанием из пустого в порожнее, наконец генерал сказал:
— Как я понимаю, вы разговаривали с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл, следовательно, знаете, что происходило в ту ночь.
— Да, сэр, — ответил я, — хотя, по чести говоря, мы кое-что узнали до бесед с миссис Фаулер и миссис Кемпбелл.
— Вот как? Поздравляю. Значит, мы неплохо учим людей.
— Да, сэр, кроме того, у нас с мисс Санхилл есть кое-какой практический опыт, хотя в данном случае возникает ряд серьезных специфических проблем.
— Безусловно... Вам удалось узнать, кто убил мою дочь?
— Нет, сэр.
— Но это не полковник Мур?
— Все может быть.
— Я вижу, вы здесь не за тем, чтобы отвечать на вопросы?
— Не за тем, сэр.
— Как вам хотелось бы вести разговор?
— Вероятно, всем будет легче, сэр, если вы начнете с рассказа о том, что случилось той ночью.
— Хорошо, постараюсь... Я уже спал, когда на ночном столике зазвонил красный телефон. Я снял трубку, сказал: «Кемпбелл слушает», — но на другом конце провода молчали. Потом раздался щелчок, и я услышал голос дочери. Совершенно очевидно, что это была запись.
На стрельбищах, на вышках управления огнем установлены телефоны, но на ночь они отключаются. Вероятно, у Энн Кемпбелл и Чарлза Мура были мобильники и плейер.
— Вот что говорилось в сообщении, — продолжал генерал. — «Папа, это Энн. Мне надо срочно поговорить с тобой. Приезжай на стрельбище номер шесть к двум пятнадцати». — Он помолчал, потом добавил: — Затем сказала, что покончит с собой, если я не приеду.
Я кивнул и спросил:
— Простите, сэр, она говорила, чтобы вместе с вами приехала миссис Кемпбелл?
Генерал смотрел на нас с Синтией, пытаясь понять, что нам известно. Он, вероятно, подумал, что эта пленка попала к нам в руки.
— Да, она это сказала, но у меня не было ни малейшего желания ей потакать.
— Итак, дочь поднимает вас ночью с постели и заставляет мчаться на стрельбище. Вы догадывались, о чем она хотела поговорить?
— Н-нет... Вы, вероятно, знаете, что Энн была особа неуравновешенная.
— Мне говорили, что вы предъявили дочери ультиматум и установили срок. Она должна была дать ответ за завтраком в то утро.
— Совершенно верно. Она вела себя недопустимо, перешла все границы. Я сказал, чтобы она бралась за ум или убиралась с базы.
— Услышав голос дочери, вы, значит, понимали, что это не очередная выходка неуравновешенной особы и ее звонок связан с ультиматумом?
— Да, кажется, понимал.
— Как вы думаете, зачем ей понадобилась магнитофонная запись?
— Вероятно, чтобы не возникло спора. Я никогда не шел у нее на поводу. Я вынужден был ее выслушать и не мог ничего возразить. Потом я поехал в назначенное место — так поступил бы любой отец.
— Ваша дочь была уже там и звонила по мобильному телефону. Она уехала из штаба около часу ночи, вас не удивило, что местом встречи она выбрала отдаленную учебную площадку? Могла бы, кажется, просто приехать на завтрак и дать ответ на ваш ультиматум.
— Я не знаю, — покачал головой генерал.
Тогда он действительно ничего не знал, но, приехав и увидев дочь, все понял. Я видел, что он искренне переживает и едва держится. И будет держаться до конца, как бы я ни наседал, повторять очевидные вещи, вытекающие из неоспоримых фактов и доказательств. Но он ни за что не скажет главное: почему его дочь голой была распята на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68