Федеральный шериф оставался на ногах, вздрагивая от боли. Его руки давно замерли; кислота поглотила сначала кожу на его кистях, потом мясо, и наконец добралась до нервов.
Маленькие кости пальцев рассыпались и утонули в булькающем теле твари.
Я чувствовал, как колеблется моя партнерша. Первым ее побуждением было всадить две пули в затылок умирающего шерифа, чтобы избавить его от невыносимых страданий.
Но в душе Франсуаз все еще теплилась надежда, что шерифа удастся спасти.
Я сомневался, что он уже этого хочет.
Первое, чего он лишился, были глаза. Тонкая кожа век не могла спасти глазные яблоки от ядовитой кислоты мозгового полипа, которая с шипением въедалась в лицо обреченного человека.
Шериф стиснул зубы, прокусывая кожу на губах. Таким образом он старался хотя бы на мгновение задержать полипа, преградив его тканям путь в человеческую голову.
Но все было тщетно.
Жидкая кислота проникала все глубже в кожу. Она затекала в отверстия, оставшиеся после глазных яблок, и пожирала зрительные нервы. Слизкая масса затекала в нос человека, скатываясь в горло.
К тому моменту, когда я подбежал к федеральному шерифу, у него уже не было правого уха.
В том месте, где раньше находился рот этого человека, теперь разбухал, истекая слизью, бледный нарыв, перекатывавшийся в полупрозрачных тканях полипа.
Это был мозг твари.
Я занес руку, в которой сжимал пистолет.
– Ты не успеешь, – раздался позади меня резкий окрик девушки.
Я знал это.
Слизистая масса сползла с лица федерального шерифа, словно это была вторая кожа. Она скользнула по его серо-зеленой форменной рубашке и с булькающим звуком размазалась по грязному полу.
Секунду полип медлил.
Его тело потеряло однородность; внутри него, подобно чернилам в стакане воды, медленно расплывались алые струи, разворачиваясь павлиньими перьями.
Это была кровь.
Все туловище твари, студенистое и мягкое, теперь было наполнено мельчайшими кусочками кожи и оторванного мяса. Острым инстинктом полип чувствовал, что на сей раз ему не дадут времени, чтобы пропитать голову своей жертвы кислотой, растворить, а затем пожрать.
Он заглатывал все, что удавалось отделить от тела.
Я думал, что сейчас тварь бросится на меня, заскользив по стенам все выше и выше, чтобы оттуда обрушиться и на мое лицо. Но полип не решился; он видел, что перед ним двое людей, и предпочел отступить.
Франсуаз, глубоко дыша, остановилась рядом со мной в то мгновение, когда слизистая масса исчезла, просочившись под узкую дверную щель.
– Я найду сковородку, на которой тебя поджарить, – процедила девушка. – Омлет недоделанный.
Я опустился на колени, придерживая тело федерального шерифа.
Человек полулежал, прислонившись спиной к столу. От его лица почти ничего не осталось. Кожа сошла полностью, обнажив мускулы и кости. Нос провалился, крупные капли слизи дрожали в тех местах, где раньше были глаза.
И все же этот человек еще оставался в сознании.
Страдания, которые он испытывал, не могли одержать верх над силой его воли; такое бывает лишь с людьми, одержимыми какой-то идеей, настолько важной, что даже природа вынуждена смириться перед ней, дожидаясь своей очереди.
Я понимал: как только этот человек исполнит то, что занимало его мысли, он умрет.
Франсуаз встала на колени перед умирающим. Она попыталась взять руки шерифа в свои, но у мужчины уже не было ни пальцев, ни самих кистей. Только покрытые полупрозрачной слизью обрубки высовывались из забрызганных кровью рукавов.
– Спокойно, – ласково произнесла Франсуаз. – Ни о чем не волнуйтесь. Помощь скоро придет. Майкл, вызови «скорую».
Я подчинился, хотя знал, что та помощь, которая нужна сейчас федеральному шерифу, должна быть оказана ему на божьем суде, если таковой есть.
Рот человека открылся; губ у него уже не было, и кое-где можно было рассмотреть зубы сквозь прорванные ткани.
– Я ошибся, – глухо прошептал он.
Он задохнулся от боли и не мог больше произнести ни слова.
Франсуаз наклонилась к нему совсем близко; в ее глазах я прочитал сожаление.
– Важно, что вы это поняли, – произнесла она.
Я решил отвернуться.
Я не мог смотреть на то, что должно было произойти.
Франсуаз надеялась, что теперь, испытав страдания как духовные, так и телесные, перед лицом смерти, федеральный шериф раскается в той жизни, которую вел, и поймет, что сострадание к тем, кто окружает тебя, – единственный способ добиться справедливости.
Но такое бывает только в вестернах.
И то не во всех.
– Я был слишком мягок… – снова заговорил шериф. – Следовало сразу сжигать деревни, в которых мы подозревали нелюдей…
Серые глаза Франсуаз зло вспыхнули; но федеральный шериф уже не мог этого увидеть.
Я даже не знал, слышит ли он нас.
Правая рука человека согнулась в локте, оставляя обрубком широкий кровавый след на теле. Шериф замер, его голова повернулась.
Я дотронулся до звезды, раскрывавшей лепестки-лучи над его сердцем.
Дотронулся достаточно сильно, чтобы он ощутил это телом
Звезда была золотая.
Он кивнул.
Я отцепил ее от его рубашки и, положив руку на его плечо, крепко сжал.
Он снова кивнул; его тело ослабло и начало сползать на пол.
– Он так ничего и не понял, – произнесла Франсуаз.
Я не знал, на кого она сердится больше – на шерифа, который погиб только потому, что слишком верил в систему, которую защищал. На мир, создавший его. Или на себя.
Я вынул носовой платок и вытер с рук полупрозрачную слизь. Я запачкался ей, когда давал понять шерифу, что выполню его последнюю волю.
Лишенная контакта с мозговым полипом, слизь была мертвой и потому неопасной. Но я все равно не хотел оставлять ее на своих руках.
Это портит имидж.
Франсуаз выпрямилась. В ее серых глазах отражались недоумение и растерянность.
– Ты ничего не могла сделать, Френки, – сказал я, проводя ладонью по ее плечу. – И никто бы не смог.
Девушка отрицательно покачала головой
– Он, – она указала на безжизненное тело шерифа. – Он бы смог.
– Да, – согласился я – Но он этого не хотел.
Золотая звезда шерифа лежала на моей раскрытой ладони.
Я наклонился и протер ее о рубашку мертвого человека.
– Зачем ты снял ее? – спросила девушка.
– Я этого не делал, – ответил я.
Она вопросительно взглянула на меня.
– Шериф сам хотел ее снять, – произнес я. – Но он уже не мог сделать это, и я выполнил данную обязанность за него.
– Обязанность?
– Умирая на боевом посту, – произнес я, – во время несения службы, федеральный шериф должен оставить после себя заместителя, который будет выполнять его работу до тех пор, пока губернатор штата не назначит нового федерального шерифа.
– У него был заместитель? – спросила девушка.
– Был, – подтвердил я. – До сегодняшнего дня. Это он находился в той комнате, возле окна. Вот почему его смерть особенно потрясла шерифа.
– И?
Я прикоснулся к левой груди Франсуаз и расстегнул ее куртку.
– Он назначил заместителем одного из нас.
Я осторожно прикрепил золотую звезду к ее белоснежной блузке.
Общение с людьми избавило меня не только от груза совести. Я сумел бросить вредную привычку видеть за вещами и событиями то, чего не существует на самом деле.
Золотая звезда в моих пальцах была всего лишь маленьким кусочком металла. Она даже не была по-настоящему золотой.
Для Франсуаз все обстояло иначе.
Не было ни барабанного боя, ни салюта из десятка стволов; не прозвучал пронзительный голос трубы.
Но Франсуаз их слышала.
Не знаю, что ощутила моя партнерша, когда умирающий шериф передал ей блестящий символ своего долга. Не знаю, ибо никогда не чувствовал ничего, хотя бы отдаленно похожего.
Наверное, это что-то возвышенное.
Не знаю.
Франсуаз опустила голову, рассматривая золотую звезду.
– Почему я? – спросила она. – Я имею в виду – почему я, а не ты?
Я пожал плечами:
– Тебе известно, как я ненавижу ответственность.
Деревянная дверь вылетела из петель и, громко ударившись об пол, пронеслась по нему несколько футов, обдаваемая облачками пыли.
– Неплохо, – заметил я. Франсуаз усмехнулась:
– Я только начала.
Беспозвоночная тварь могла затаиться в любом уголке комнаты, дверь которой вышибла Франсуаз.
Распластаться по выкрашенному в темно-красный цвет полу. Повиснуть на потолке, пульсируя, готовая ринуться вниз, на беспомощного человека. Забиться в любую щель.
Полип двигается быстро. Уклониться от его броска столь же нереально, как научиться дышать песком.
Франсуаз взглянула на крупнокалиберный пистолет, который все еще держала в руках.
– Его мозг можно пробить пулей? – спросила она.
– Я знал одного парня, который пробовал, – ответил я. – Он всадил в полипа двенадцать зарядов, весь магазин. И ни разу не попал в мозг. Я должен был быть шафером на его свадьбе.
– Грустная история, – заметила девушка.
Из дверного проема не открывался вид, который стоило бы запечатлеть на открытке. Но он позволял понять, что студенистый полип не висит на потолке близ противоположной стены.
Это открывало перспективы.
– Как сказать, – ответил я. – Он ведь так и не узнал, что его невеста спит с его матерью.
Я перекатился по полу, собрав с него всю пыль.
Мертвый полицейский, которого мы обнаружили первым, лежал прямо на моем пути. Еще при жизни он был не из тех, кого бы я захотел обнять покрепче. Теперь, с обглоданным черепом, испачканный застывающей слизью, он стал еще менее желанным знакомым.
Я выпрямился, осматривая потолок.
Мозговой полип не висел прямо надо мной, и это было хорошо.
В какой-то мере.
Я не смог понять, где он; и это было скверно.
Жизнь полна парадоксов.
Франсуаз перекатилась через мертвое тело и поднялась на ноги рядом со мной.
– Что стало с ними? – спросила она.
– Ничего, – ответил я. – Открыли бутик модной одежды. Грустят о парне вместе. Особенно в постели.
– Это была бы странная семья, – согласилась девушка. – Я их знаю?
– Да.
Я начал передвигаться вправо, там, где в стенах не было вентиляционных отверстий. Два стула стояли недалеко от меня, и я перевернул их. Если кто-то и прятался под ними, то только клопы.
– Я догадалась, о ком ты, – сказала Франсуаз, не трогаясь с места. – Теперь понимаю, почему они так странно на меня смотрели.
– Не знал, что они спят еще и с клиентками…
Я понял, где он, еще до того, как увидел. Будь я лжецом, я мог бы сказать себе, что заметил на полу, скажем, следы слизи или как шевелятся листки бумаги.
Но я просто понял, что полип сидит там – потому что он должен был там сидеть. Поступки бывают предсказуемы, как дешевые головоломки.
Корзина для бумаг; высокая, квадратной формы. Легкий металл.
Я беззвучно засмеялся.
– Он там, Френки, – произнес я.
– Интуиция? – недобро осведомилась девушка. Я начал медленно подходить к корзине, крепче сжав дуло пистолета.
– Ставлю шляпу, Френки.
– Ты не носишь шляпы.
– Я не спорю на то, что может мне пригодиться.
Серые глаза Франсуаз вспыхнули. Девушка шагнула вправо, легким танцующим движением.
– Нет, – прошептал я.
– Да, – возразила она.
Моя партнерша вложила свой пистолет обратно в кобуру. Теперь она стояла рядом с письменным столом мертвого федерального шерифа. Девушка положила кончики пальцев на толстое стекло, на котором ровными стопками лежали бумаги и папки.
– Извини, что нарушу здесь все, мальчонка, – пробормотала она. – Но это ведь не то же, что помочиться на твою могилу.
Я направил на корзину дуло своего пистолета.
Мозговой полип таился где-то внутри, дожидаясь момента, когда сможет разделаться с людьми поодиночке.
Он помнил, как его оторвали от трапезы, не дав насладиться сладким веществом мозга. И он хотел есть.
Франсуаз резким движением выдернула лист стекла из-под бумаг.
Ни одна из стопок не шевельнулась; высокий граненый стакан, в котором стояли заточенные карандаши, зазвенел, поворачиваясь на донышке, но тоже устоял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52