Однако было бы не совсем правильным сказать, что Ортега о чем-то думал; скорее комендант старался освободить свое сознание, очистив себя от мыслей, чувств, воспоминаний и отголосков, которые еще долго звучат в человеческих ушах после того, как звуки, породившие их, давно смолкли и развеялись над пустыней.
Ортега Илора вслушивался в голос, раздававшийся внутри его существа; этот голос появлялся там всякий раз, когда смолкали обманчивые шумы окружающего мира. Голос Господа.
Телефон зазвонил на его столе, резко ударив по натянутой струне сознания. Ортега Илора поднял глаза; голос Господа начал затихать в его душе, и Ортега ощутил почти физическую боль.
Но он знал, что не может поддаваться слабости.
Слова Создателя текли по его израненной душе, залечивая ее; однако долг Ортеги, его предназначение состояло в служении людям, и ему следовало выполнять свой долг, сколь бы больно и сколь бы тяжело ему ни было.
Ортега скорбел вместе со всеми, кого глубоко продавленной подписью на официальной бумаге отправлял на мучительную смерть или долгие пытки.
Он знал, что только страдания способны очистить человечество – так же, как они очистили его самого.
И не было здесь места ни жалости, ни сочувствию, ни снисхождению.
«Комендант Илора», – произнес он, и его плечи, расправившиеся было, вновь грузно опустились, придавливая его к столу.
Голос в радиоприемнике продолжал трещать, но слова были вполне разборчивы.
«Это командир ATV UT745-6G13, – произнес голос. – Мы только что получили приказ вернуться в место расположения».
Голос Господа вновь зазвучал в ушах коменданта; он раздавался не только в те минуты, когда Ортега Илора был погружен в себя, но и в мгновения наивысшего напряжения, когда почти все зависело от принимаемого решения.
Пение ангелов.
«Чей приказ?» – спросил комендант.
Командир бронетранспортера приказал остановить машину. С помощью приборов наблюдения он мог видеть джип, по-прежнему стоявший на каменистой дороге.
Он видел, как к человеку, сидевшему за рулем машины, присоединилась девушка, хотя так и не смог определить, откуда она появилась.
«Этот человек назвался чиновником из Гранда Аспоника, – доложил командир. – Показал удостоверение сенатской комиссии. Он сказал, что проводится расследование».
Я с важным видом посмотрел на Франсуаз.
Сенатской комиссии?
Ортега Илора хорошо знал сенатора Матиаса, который возглавлял комиссию.
Слабый, малодушный человек, он предпочитал проводить дни в залах сената и всегда закрывал глаза на проблемы, стоявшие перед его народом.
Однако Илора хотел быть справедливым к Матиасу, ибо даже такой низкий человек заслуживал справедливости; этому научил Ортегу голос Господа, и за многие годы комендант не раз имел случай убедиться в глубокой правильности такого отношения к людям.
Сенатор Матиас почти ничего не делал для своей страны; он ограничивался лишь тем, что голосовал за те законы и постановления, которые и без того были одобрены большинством политиков Гранда Аспоника.
Но у Матиаса имелось одно очень важное достоинство; именно оно в конечном счете помогало Ортеге выполнять свой долг здесь, в далеком от столицы штате.
Матиас никогда не вмешивался в его работу, предоставляя полную свободу действий.
Полная свобода несла вместе с собой и весь груз ответственности, но Ортега не имел права бояться ее; ответственность перед учреждениями государства была ничем по сравнению с той, которую он нес перед своим Создателем.
Матиас не мог санкционировать проведение проверки в его тюрьме; в то же время никто, кроме него, не имел на это полномочий.
Тогда что за человек находится сейчас в пустыне?
Пение ангелов стало громче; сознание Ортеги прояснялось, будто успокоилась рябь на поверхности пруда и в прозрачной его воде он видел образы прошлого и настоящего.
Но не будущего.
Эльф.
Эльф, который был здесь, эльф, который разговаривал с ним.
Эльф, пришедший вместе с тварью в обличье женщины, эльф, чья душа ему более не принадлежит и служит лишь пищей для похотливой демоницы.
«Я знаю этого человека», – произнес Ортега Илора.
И он в самом деле знал его; знал даже не потому, что они были знакомы, не потому, что в какой-то момент смотрели друг другу в глаза.
Ортега хорошо знал таких людей, какие бы имена те ни носили и под какими бы ни пытались укрыться личинами.
Эти люди верят в то, чего не существует.
Они полагают, что все могут жить в мире и согласии, хотя дольний мир – юдоль зла и скорби.
Они считают, что жизнь создана для счастья и созидания, тогда как Илора знал, что в ней нет места ничему, кроме служения и страданий.
Они полагают, что каждый человек имеет право на то, чтобы стать счастливым; но сам Господь изначально милостивым промыслом своим предопределил одним райское блаженство, а другим вечные муки.
Господь создал богатых и бедных; Господь послал людям страдания в наказание за их сладострастие, войны за их тщеславие и унижение за гордыню.
Лжецы верят, что можно уничтожить страдания, войны, унижения; они борются с голодом, болезнями и катастрофами, не понимая, что это суть проявления Божественной воли.
Они говорят, что борются со злом, но на самом деле уничтожают Бога.
«Убейте его», – приказал комендант.
«Убейте его. – Приказ глухо отдался в наушниках командира. – Потом войдите в деревню и не оставьте там камня на камне. Никто из жителей не должен спастись; им предназначено погибнуть во Славу Его и в назидание остальным».
«Аминь», – произнес командир.
Солнце стояло в зените.
Оно было так далеко в вышине над человеческим миром, как только возможно для них обоих, и видело все, что происходит под ним, и касалось всего своими лучами.
Изломанная линия гор виднелась на горизонте, вокруг нас простиралась каменистая пустыня, и не было на ней ничего, что могло задержать скользящий взгляд, и сама дорога растекалась и таяла, сливаясь с камнями.
– Майкл, – спросила Франсуаз, – а каким оружием оснащен бронетранспортер?
Я приложил руку козырьком к глазам, наблюдая за бронированным жуком, нарушавшим однотонность пустыни.
– Ты имеешь в виду, достаточного для такого расстояния? – спросил я.
– Не из простого же любопытства спрашиваю!
– Не знаю, – небрежно ответил я. – На него обычно навешивают пару ракет.
«Это должно выглядеть как несчастный случай, сеньор?» – отрывисто спросил командир.
«Это лишнее».
– Пару ракет? – переспросила Франсуаз.
«Приказ – уничтожить цель», – произнес командир.
– Вот видишь, Френки, – сказал я, – как все удачно получилось. Теперь мы отвлекли их внимание на себя.
– Получить в нос неуправляемой ракетой – по-твоему, это удачно?
Я развернул газету.
Ортега Илора отключил радиосвязь. Все кончено; еще один бой против тех, кто слишком верит в людей и не верит в Бога.
Против лжецов, которые хуже убийц, ибо поражают не тело человеческое, но его душу, приучая уважать себя, сочувствовать другим, свободно выбирать свою дорогу в жизни.
Все было кончено; но Ортега знал, что бой этот вечен.
Как вечно стремление человека ощущать себя не тварью, но творцом, не смиренным рабом Божиим, но Человеком.
– 600 метров – расстояние до цели.
Наводчик поворачивал короткий ствол пушки.
– Наверное, им там будет жарко, – произнес я.
Огненный столб вырвался из каменной земли в том месте, где только что темнел жук-бронетранспортер.
Массивную металлическую коробку подбросило в воздух, точно это был спичечный коробок. БТР начал заваливаться на бок, когда прогремел второй взрыв.
На сей раз огонь полностью скрыл под собой боевую машину. Внутренности транспортера наполнились струями жидкого пламени, в которых гнулись металлические обломки.
Серые глаза Франсуаз вспыхнули, отражая алые отблески. Девушка презрительным движением вогнала в дистанционный пульт полосу антенны.
– Это и называется братской могилой, – усмехнулась она. – Или братским крематорием.
Теперь бронетранспортер стоял на боку, объятый пламенем. Его задняя часть была жестоко разворочена, как бумажная коробка, разорванная нетерпеливыми детьми. Взяв полевой бинокль, я мог бы рассмотреть, что находится внутри; там не осталось ничего, кроме огня.
Отсек управления оставался целым снаружи, но это единственное, что сохранилось от боевой машины. Я мог расслышать, как трещат и рвутся снаряды внутри металлического корпуса, детонируя от высокой температуры и взрывной волны.
– Полыхнуло, как фейерверк, – заметила Франсуаз, разворачивая наш джип и направляясь в сторону города. – А я всего лишь прикрепила взрывчатку к задним дверцам.
– В каждой из них по топливному баку, – пояснил я, прикрывая глаза. – Еще один – в центре транспортера, между отсеками управления и пехоты. Он сдетонировал от взрыва.
Губы Франсуаз презрительно скривились.
– Какой же кретин придумал встроить бензобак в задние дверцы?
– Не знаю, – ответил я. – Это асгардская модель.
* * *
Солнце, багровое, зловещее, опускалось за горы Василисков. Высоко над головами людей тревожно светились облака. Казалось, этот закат – последний.
Для кого-то так оно и будет.
Каменная пустыня быстро остывала, в воздухе уже повеяло ночным холодом.
Цепь тяжелых боевых машин с глухим рокотом двигалась по пустыне, отражая металлическими боками последние солнечные лучи. Вот они замедлили ход и стали разворачиваться, направляя короткие пушки на одну общую цель.
Люди, одетые в темно-зеленую форму, занимали позиции за бронированными бортами. Одни из них становились за транспортерами, используя их в качестве прикрытия, другие спрятались между острыми камнями, алыми в лучах заходящего солнца.
Тяжелые вертолеты повисли в воздухе, словно хищные птицы, вылетевшие из своих гнезд на снежных вершинах гор Василисков. Они были почти неподвижны, и даже черные лопасти винтов, сливаясь в единый круг, словно замерли в окровавленном воздухе.
Вертолеты ждали, ждали, как ждут стервятники, кружась над полем боя. Однако этот бой еще не начался.
Военные автомобили остановились за линией бронетранспортеров. Солдаты повыпрыгивали на землю, повинуясь отрывистым командам, и стали растягиваться в цепь, перемещаясь короткими перебежками.
Невысокий человек в форме генерала застыл неподвижно, приложив к голове наушники военной рации. Два офицера, стоя в нескольких шагах от него, что-то ему докладывали, сверяясь со своими записями. Кажется, каждый из них говорит о своем, но генерал успевает расслышать и принять к сведению все.
Или только делает вид.
Маленький человечек пристроился недалеко от военных. Он смотрел в одну сторону и ни к кому не поворачивал головы. Впрочем, никто к нему и не обращался.
Этот человек выглядел маленьким, хотя на самом деле был среднего роста; просто он так старался делать вид, будто его здесь нет, что словно уменьшился в размерах.
Человечек не отрывал взгляда от той точки, которую выбрал после долгих поисков. В первый момент сложно было определить, что именно привлекло его внимание.
Ни тяжелые, неторопливые черепахи-бронетранспортеры, ни металлические стрекозы, ни в спешке разворачивавшиеся отряды солдат не приковывали взгляда маленького человечка.
Напротив, он выбрал ту единственную точку на каменной равнине, где ничего не происходило.
Он не хотел быть здесь и не хотел, чтобы здесь вообще что-либо было.
Это был сенатор Густаво Матиас, глава сенатской комиссии по надзору за федеральными тюрьмами.
Генерал вернул наушники на металлический корпус рации, но лицо его не изменило своего выражения. Было неясно даже, слушал ли он или просто терся ухом о прорезиненную поверхность.
Людей вокруг было так много, и все они находились в движении; казалось, никто не в состоянии руководить таким количеством солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52