Что может повлечь за собой полную потерю рассудка.
В воцарившемся молчании Алекс подался вперед, закрыв лицо руками. Затем он опустил руки и поднял голову.
— Прямые вопросы, — сказал он с оттенком иронии, — предполагают прямые ответы.
Психиатр кивнул с серьезным выражением лица:
— С моей стороны это было данью уважения вашей искренности, Алекс. Я далеко не со всеми так откровенен. К тому же я могу ошибаться.
— Тим, что же человеку делать в такой ситуации, черт побери?
— Вопрос риторический или нет?
— Нет. Можете включить его в счет.
— Сегодня счета не будет. — Молодой доктор коротко улыбнулся, затем задумался. — Вы спрашиваете меня: что делать человеку при ваших обстоятельствах. Для начала он должен по возможности все выяснить — что вы и сделали. Затем принять решение, наиболее благоприятное для всех, включая и его самого. Принимая решение, он должен иметь в виду две вещи. Первое: если он человек порядочный, его чувство вины, вполне возможно, преувеличено, поскольку совестливые люди имеют излишнюю склонность к самобичеванию. И второе: мало кто из нас рожден для святости.
— И это все? — спросил Алекс. — Более конкретно вы не ответите?
Доктор Маккартни покачал головой:
— Решение можете принять только вы сами. Каждый из нас проходит в одиночку свои несколько последних шагов перед принятием решения.
Посмотрев на часы, психиатр встал. Минуту спустя они пожали друг другу руки и распрощались. У входа в Оздоровительный центр Алекса дожидался лимузин с шофером, в машине было тепло и уютно.
Глава 10
— Это же просто гнусный набор пустословия и лжи, — провозгласила Марго Брэкен.
Она уставилась на пол, воинственно уперев руки в изящные бедра и решительно наклонив вперед точеную головку. Алекс Вандерворт исподволь ею любовался — этой “женщиной-подростком” с правильными, острыми чертами лица, волевым подбородком и довольно тонким, но чрезвычайно чувственным ртом. Самым привлекательным были ее глаза — большие, золотисто-зеленые, опушенные густыми, длинными ресницами. Сейчас они сверкали. Ее ярость и внутренняя сила будили в нем желание.
Объектом нападок Марго были разложенные на коврике гранки, рекламирующие кредитные карты “Кичардж”. Энергичность Марго была особенно необходима Алексу после пережитого им несколько часов назад потрясения.
— Я так и думал, Брэкен, — сказал он, — что эта реклама тебе скорее всего не понравится.
— Не понравится? Да она отвратительна!
— Почему?
— Взгляни хотя бы вот на это! — Она указала пальцем на страницу, начинавшуюся словами: “Чего вы ждете? Мечта о завтрашнем дне может осуществиться сегодня!” — Ведь это же беззастенчивое вранье, рассчитанное на дураков. Завтрашняя мечта любому из нас не по карману. Потому она и мечта. И никто не сможет ее осуществить, не имея денег или, во всяком случае, не получив их в ближайшее время.
— А может, стоит дать людям возможность самим разобраться?
— Нет! Те люди, на которых вы пытаетесь надавить, уже отравлены рекламным ядом. Эти простаки верят каждому печатному слову, и им легко можно заморочить голову. Уж я-то знаю. Я слишком часто с ними сталкиваюсь в своей адвокатской практике. За которую, кстати, ничего не получаю.
— А ты не допускаешь, что нашими кредитными картами “Кичардж” пользуются другие социальные слои?
— Полно, Алекс, ты сам знаешь, что говоришь чепуху! У кого сейчас нет кредитной карты? Вы же чуть ли не насильно их всем впихиваете! Осталось только начать раздавать их на улице, я не удивлюсь, если вы и до такого докатитесь.
Алекс улыбнулся. Ему нравилось спорить с Марго и нравилось ее подзадоривать.
— Я скажу в банке, чтобы это приняли к сведению, Брэкен.
Он вздохнул — нельзя, чтобы этот спор зашел слишком далеко. Взгляды Марго в области экономики, политики да и вообще чего бы то ни было отличались максимализмом, а ее прямота и профессиональные знания зачастую меняли его собственные воззрения. Вдобавок по роду своей деятельности Марго имела дело с людьми, о которых он знал только понаслышке: в основном она помогала городской бедноте.
— Еще коньяку? — спросил он.
— Да, пожалуйста.
Близилась полночь. В небольшой уютной комнате весьма роскошного холостяцкого жилища догорал камин. Свет был включен только над рекламными образцами.
Алекс взял свой бокал с коньяком обеими руками, затем, сделав глоток, подбросил полено в огонь:
— Ты принимаешь этот пустяк слишком близко к сердцу.
Перепалка с Марго, как это часто бывало, возбудила в нем желание. Иногда обоим казалось, что чем жарче спор, тем сильнее их влечет друг к другу.
— Объявляю собрание акционеров закрытым, — пробормотал он.
— Значит, — Марго озорно на него взглянула, — ты не допустишь, чтобы эта дребедень увидела свет в таком виде?
— Нет, — ответил он, — едва ли.
Реклама “Кичардж” была откровенным надувательством, настолько откровенным, что завтра утром он воспользуется своими полномочиями и наложит на нее запрет. Пожалуй, он поступил бы так и без Марго. Она лишь укрепила его в собственном мнении.
Они сидели на коврике перед камином и, глядя на языки пламени, наслаждались теплом. Марго положила голову Алексу на плечо.
— Не такой уж ты старый и скучный меняла, — сказала она ласково. Он обнял ее за плечи.
— Я люблю тебя, Брэкен.
— Честное слово? Слово банкира?
— Клянусь учетной ставкой всех банков мира.
— Тогда докажи это сейчас же. — Она начала раздеваться.
— Здесь? — изумленно прошептал он.
— А почему бы и нет?
— Действительно, — счастливо выдохнул Алекс: ему были дарованы радость и облегчение, вознаградившие его за пережитую сегодня муку…
— Останешься на ночь? — спросил он. Она часто оставалась у него, впрочем, как и он у нее. Иногда он подумывал, что им ни к чему иметь две квартиры, однако съезжаться не спешил, поскольку прежде хотел, если посчастливится, жениться на Марго.
— На всю ночь остаться не смогу, — сказала она. — Рано утром мне надо быть в суде.
Они прошли в спальню, где она вынула из комода, который Алекс предоставил в ее полное распоряжение, ночную рубашку. Облачившись в нее, Марго выключила свет.
Какое-то время они молча лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Затем Марго спросила:
— Ты сегодня был у Селии? Он удивленно повернулся:
Откуда ты знаешь?
— Это всегда видно. По твоему подавленному настроению. Не хочешь рассказать?
— Пожалуй, хочу.
— Ты все еще винишь себя?
— Да.
Он рассказал ей о своем свидании с Селией, о последующем разговоре с доктором Маккартни, о том, как, с точки зрения психиатра, его развод и второй брак могут подействовать на Селию.
— Значит, тебе нельзя с ней разводиться, — выпалила Марго.
— Если я этого не сделаю, у нас с тобой не будет ничего прочного.
— Вздор! Я тебе много раз говорила — прочность наших отношений зависит всецело от нас самих. Брак перестал быть незыблемым. Кто, кроме священников, серьезно относится к браку в наше время?
— Я, — ответил Алекс. — Достаточно серьезно для того, чтобы хотеть на тебе жениться.
— Ну так давай сами все и устроим. Чего мне совсем не нужно, милый, так это официального свидетельства о браке — через мои руки прошло столько официальных бумаг, что я успела потерять к ним интерес. Я буду счастлива жить с тобой и любить тебя. Но я не хочу брать грех на душу и твою совесть тоже не хочу отягощать — мы не можем столкнуть Селию в пропасть полного безумия.
— Знаю, знаю. Ты говоришь вполне разумно, — произнес он не слишком уверенно.
— Я счастлива тем, что есть между нами, — никогда в жизни мне не было так хорошо.
Алекс вздохнул и скоро уснул.
Убедившись, что он крепко спит, Марго оделась, тихонько его поцеловала и ушла.
Глава 11
В отличие от Алекса Вандерворта Роско Хейворду предстояло провести одному всю ночь.
Хейворд был дома — в своем огромном, трехэтажном особняке в окрестностях Шейкер-Хайтса. Он сидел за обтянутым кожей столом с разложенными на нем бумагами в небольшом, скромно обставленном кабинете.
Его жена Беатрис поднялась к себе почти два часа назад и заперла на ключ дверь своей спальни — она проделывала это вот уже двенадцать лет, с тех пор как с обоюдного согласия они стали спать врозь.
В общем-то Хейворд был здесь ни при чем, то была воля Беатрис. Даже в первые годы супружества она ясно давала понять, что умом отвергает эту мерзкую потребность плоти. Подразумевалось, что рано или поздно разум одержит верх над низменной природой, и в конце концов это произошло.
Порой Хейворду казалось, что их единственный сын Элмер унаследовал материнское отношение к способу, которым был зачат и рожден, как к оскорбительному, недозволенному посягательству на таинство тела. Эл-меру было без малого тридцать, он имел диплом бухгалтера и презирал почти все на свете — он шествовал по жизни, зажав пальцами обе ноздри, чтобы не чувствовать житейского смрада. Иногда даже Хейворд считал, что Элмер перебарщивает.
Что же до самого Хейворда, то он безропотно принял отказ в супружеском ложе — к тому времени стремление к карьере, вытеснившее остальные желания, стало основной движущей силой его жизни. И подобно затухающему мотору, его сексуальная энергия постепенно сошла на нет. Случались редкие, слабые всплески, когда он с грустью вспоминал о той стороне бытия, над которой для него так рано опустился занавес.
Однако во всех прочих отношениях Беатрис его вполне устраивала. Семья, где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему обществу, и Беатрис, как положено, стали “вывозить” в свет в качестве дебютантки. На одном из балов, куда Роско явился во фраке и в белых перчатках, их официально представили друг другу. Затем они стали встречаться в сопровождении пожилых дам и через два года — ровно столько, сколько приличествовало после помолвки, — поженились. На свадьбу, о которой Хейворд до сих пор вспоминал с гордостью, пожаловал весь цвет бостонского общества.
Беатрис, как и Роско, всегда ставила во главу угла респектабельность и социальный статус. Только вот одного недоставало Беатрис и ее блистательному семейству — денег. И сейчас Роско Хейворд в очередной раз горько пожалел о том, что его жене никогда не получить наследства.
На протяжении всей их совместной жизни самую большую проблему составляло то обстоятельство, что им приходилось существовать лишь на жалованье Роско. В этом году, как показывали сегодняшние подсчеты Роско, расходы Хейвордов грозили значительно превысить доходы. В апреле ему опять придется влезать в долги, чтобы уплатить подоходный налог, — так было и в прошлый, и в позапрошлый годы. Так будет и впредь, если ему не повезет с акциями.
Многие бы только улыбнулись, услышав, что исполнительный вице-президент, получавший 65 000 долларов в год, с трудом сводит концы с концами, не откладывая ни цента про черный день. Однако дело обстояло именно так.
Во-первых, почти треть годового жалованья съедал подоходный налог. Затем надо было выплачивать кредит за дом — это еще 16 000 долларов в год; 2500 долларов уходило на городские налоги. Итого, оставалось 23 000 долларов — то есть около 450 долларов в неделю — на все прочие расходы: ремонт, страховку, еду, одежду, машину Беатрис (в распоряжении Роско был лимузин с шофером от банка), кухарку, благотворительные пожертвования и множество других более мелких трат, составлявших в результате колоссальную сумму.
В такие моменты Хейворд неизменно приходил к выводу, что их дом — непозволительное расточительство. Такой огромный особняк был им ни к чему даже тогда, когда Элмер жил с ними, а уж сейчас и подавно. Вандерворт, получавший такое же жалованье, снимал квартиру, что было гораздо разумнее; однако Беатрис, дорожившая именно размерами и престижем дома, о квартире и слышать бы не захотела, да и сам Роско вряд ли бы на это пошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
В воцарившемся молчании Алекс подался вперед, закрыв лицо руками. Затем он опустил руки и поднял голову.
— Прямые вопросы, — сказал он с оттенком иронии, — предполагают прямые ответы.
Психиатр кивнул с серьезным выражением лица:
— С моей стороны это было данью уважения вашей искренности, Алекс. Я далеко не со всеми так откровенен. К тому же я могу ошибаться.
— Тим, что же человеку делать в такой ситуации, черт побери?
— Вопрос риторический или нет?
— Нет. Можете включить его в счет.
— Сегодня счета не будет. — Молодой доктор коротко улыбнулся, затем задумался. — Вы спрашиваете меня: что делать человеку при ваших обстоятельствах. Для начала он должен по возможности все выяснить — что вы и сделали. Затем принять решение, наиболее благоприятное для всех, включая и его самого. Принимая решение, он должен иметь в виду две вещи. Первое: если он человек порядочный, его чувство вины, вполне возможно, преувеличено, поскольку совестливые люди имеют излишнюю склонность к самобичеванию. И второе: мало кто из нас рожден для святости.
— И это все? — спросил Алекс. — Более конкретно вы не ответите?
Доктор Маккартни покачал головой:
— Решение можете принять только вы сами. Каждый из нас проходит в одиночку свои несколько последних шагов перед принятием решения.
Посмотрев на часы, психиатр встал. Минуту спустя они пожали друг другу руки и распрощались. У входа в Оздоровительный центр Алекса дожидался лимузин с шофером, в машине было тепло и уютно.
Глава 10
— Это же просто гнусный набор пустословия и лжи, — провозгласила Марго Брэкен.
Она уставилась на пол, воинственно уперев руки в изящные бедра и решительно наклонив вперед точеную головку. Алекс Вандерворт исподволь ею любовался — этой “женщиной-подростком” с правильными, острыми чертами лица, волевым подбородком и довольно тонким, но чрезвычайно чувственным ртом. Самым привлекательным были ее глаза — большие, золотисто-зеленые, опушенные густыми, длинными ресницами. Сейчас они сверкали. Ее ярость и внутренняя сила будили в нем желание.
Объектом нападок Марго были разложенные на коврике гранки, рекламирующие кредитные карты “Кичардж”. Энергичность Марго была особенно необходима Алексу после пережитого им несколько часов назад потрясения.
— Я так и думал, Брэкен, — сказал он, — что эта реклама тебе скорее всего не понравится.
— Не понравится? Да она отвратительна!
— Почему?
— Взгляни хотя бы вот на это! — Она указала пальцем на страницу, начинавшуюся словами: “Чего вы ждете? Мечта о завтрашнем дне может осуществиться сегодня!” — Ведь это же беззастенчивое вранье, рассчитанное на дураков. Завтрашняя мечта любому из нас не по карману. Потому она и мечта. И никто не сможет ее осуществить, не имея денег или, во всяком случае, не получив их в ближайшее время.
— А может, стоит дать людям возможность самим разобраться?
— Нет! Те люди, на которых вы пытаетесь надавить, уже отравлены рекламным ядом. Эти простаки верят каждому печатному слову, и им легко можно заморочить голову. Уж я-то знаю. Я слишком часто с ними сталкиваюсь в своей адвокатской практике. За которую, кстати, ничего не получаю.
— А ты не допускаешь, что нашими кредитными картами “Кичардж” пользуются другие социальные слои?
— Полно, Алекс, ты сам знаешь, что говоришь чепуху! У кого сейчас нет кредитной карты? Вы же чуть ли не насильно их всем впихиваете! Осталось только начать раздавать их на улице, я не удивлюсь, если вы и до такого докатитесь.
Алекс улыбнулся. Ему нравилось спорить с Марго и нравилось ее подзадоривать.
— Я скажу в банке, чтобы это приняли к сведению, Брэкен.
Он вздохнул — нельзя, чтобы этот спор зашел слишком далеко. Взгляды Марго в области экономики, политики да и вообще чего бы то ни было отличались максимализмом, а ее прямота и профессиональные знания зачастую меняли его собственные воззрения. Вдобавок по роду своей деятельности Марго имела дело с людьми, о которых он знал только понаслышке: в основном она помогала городской бедноте.
— Еще коньяку? — спросил он.
— Да, пожалуйста.
Близилась полночь. В небольшой уютной комнате весьма роскошного холостяцкого жилища догорал камин. Свет был включен только над рекламными образцами.
Алекс взял свой бокал с коньяком обеими руками, затем, сделав глоток, подбросил полено в огонь:
— Ты принимаешь этот пустяк слишком близко к сердцу.
Перепалка с Марго, как это часто бывало, возбудила в нем желание. Иногда обоим казалось, что чем жарче спор, тем сильнее их влечет друг к другу.
— Объявляю собрание акционеров закрытым, — пробормотал он.
— Значит, — Марго озорно на него взглянула, — ты не допустишь, чтобы эта дребедень увидела свет в таком виде?
— Нет, — ответил он, — едва ли.
Реклама “Кичардж” была откровенным надувательством, настолько откровенным, что завтра утром он воспользуется своими полномочиями и наложит на нее запрет. Пожалуй, он поступил бы так и без Марго. Она лишь укрепила его в собственном мнении.
Они сидели на коврике перед камином и, глядя на языки пламени, наслаждались теплом. Марго положила голову Алексу на плечо.
— Не такой уж ты старый и скучный меняла, — сказала она ласково. Он обнял ее за плечи.
— Я люблю тебя, Брэкен.
— Честное слово? Слово банкира?
— Клянусь учетной ставкой всех банков мира.
— Тогда докажи это сейчас же. — Она начала раздеваться.
— Здесь? — изумленно прошептал он.
— А почему бы и нет?
— Действительно, — счастливо выдохнул Алекс: ему были дарованы радость и облегчение, вознаградившие его за пережитую сегодня муку…
— Останешься на ночь? — спросил он. Она часто оставалась у него, впрочем, как и он у нее. Иногда он подумывал, что им ни к чему иметь две квартиры, однако съезжаться не спешил, поскольку прежде хотел, если посчастливится, жениться на Марго.
— На всю ночь остаться не смогу, — сказала она. — Рано утром мне надо быть в суде.
Они прошли в спальню, где она вынула из комода, который Алекс предоставил в ее полное распоряжение, ночную рубашку. Облачившись в нее, Марго выключила свет.
Какое-то время они молча лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Затем Марго спросила:
— Ты сегодня был у Селии? Он удивленно повернулся:
Откуда ты знаешь?
— Это всегда видно. По твоему подавленному настроению. Не хочешь рассказать?
— Пожалуй, хочу.
— Ты все еще винишь себя?
— Да.
Он рассказал ей о своем свидании с Селией, о последующем разговоре с доктором Маккартни, о том, как, с точки зрения психиатра, его развод и второй брак могут подействовать на Селию.
— Значит, тебе нельзя с ней разводиться, — выпалила Марго.
— Если я этого не сделаю, у нас с тобой не будет ничего прочного.
— Вздор! Я тебе много раз говорила — прочность наших отношений зависит всецело от нас самих. Брак перестал быть незыблемым. Кто, кроме священников, серьезно относится к браку в наше время?
— Я, — ответил Алекс. — Достаточно серьезно для того, чтобы хотеть на тебе жениться.
— Ну так давай сами все и устроим. Чего мне совсем не нужно, милый, так это официального свидетельства о браке — через мои руки прошло столько официальных бумаг, что я успела потерять к ним интерес. Я буду счастлива жить с тобой и любить тебя. Но я не хочу брать грех на душу и твою совесть тоже не хочу отягощать — мы не можем столкнуть Селию в пропасть полного безумия.
— Знаю, знаю. Ты говоришь вполне разумно, — произнес он не слишком уверенно.
— Я счастлива тем, что есть между нами, — никогда в жизни мне не было так хорошо.
Алекс вздохнул и скоро уснул.
Убедившись, что он крепко спит, Марго оделась, тихонько его поцеловала и ушла.
Глава 11
В отличие от Алекса Вандерворта Роско Хейворду предстояло провести одному всю ночь.
Хейворд был дома — в своем огромном, трехэтажном особняке в окрестностях Шейкер-Хайтса. Он сидел за обтянутым кожей столом с разложенными на нем бумагами в небольшом, скромно обставленном кабинете.
Его жена Беатрис поднялась к себе почти два часа назад и заперла на ключ дверь своей спальни — она проделывала это вот уже двенадцать лет, с тех пор как с обоюдного согласия они стали спать врозь.
В общем-то Хейворд был здесь ни при чем, то была воля Беатрис. Даже в первые годы супружества она ясно давала понять, что умом отвергает эту мерзкую потребность плоти. Подразумевалось, что рано или поздно разум одержит верх над низменной природой, и в конце концов это произошло.
Порой Хейворду казалось, что их единственный сын Элмер унаследовал материнское отношение к способу, которым был зачат и рожден, как к оскорбительному, недозволенному посягательству на таинство тела. Эл-меру было без малого тридцать, он имел диплом бухгалтера и презирал почти все на свете — он шествовал по жизни, зажав пальцами обе ноздри, чтобы не чувствовать житейского смрада. Иногда даже Хейворд считал, что Элмер перебарщивает.
Что же до самого Хейворда, то он безропотно принял отказ в супружеском ложе — к тому времени стремление к карьере, вытеснившее остальные желания, стало основной движущей силой его жизни. И подобно затухающему мотору, его сексуальная энергия постепенно сошла на нет. Случались редкие, слабые всплески, когда он с грустью вспоминал о той стороне бытия, над которой для него так рано опустился занавес.
Однако во всех прочих отношениях Беатрис его вполне устраивала. Семья, где она родилась, принадлежала к бостонскому высшему обществу, и Беатрис, как положено, стали “вывозить” в свет в качестве дебютантки. На одном из балов, куда Роско явился во фраке и в белых перчатках, их официально представили друг другу. Затем они стали встречаться в сопровождении пожилых дам и через два года — ровно столько, сколько приличествовало после помолвки, — поженились. На свадьбу, о которой Хейворд до сих пор вспоминал с гордостью, пожаловал весь цвет бостонского общества.
Беатрис, как и Роско, всегда ставила во главу угла респектабельность и социальный статус. Только вот одного недоставало Беатрис и ее блистательному семейству — денег. И сейчас Роско Хейворд в очередной раз горько пожалел о том, что его жене никогда не получить наследства.
На протяжении всей их совместной жизни самую большую проблему составляло то обстоятельство, что им приходилось существовать лишь на жалованье Роско. В этом году, как показывали сегодняшние подсчеты Роско, расходы Хейвордов грозили значительно превысить доходы. В апреле ему опять придется влезать в долги, чтобы уплатить подоходный налог, — так было и в прошлый, и в позапрошлый годы. Так будет и впредь, если ему не повезет с акциями.
Многие бы только улыбнулись, услышав, что исполнительный вице-президент, получавший 65 000 долларов в год, с трудом сводит концы с концами, не откладывая ни цента про черный день. Однако дело обстояло именно так.
Во-первых, почти треть годового жалованья съедал подоходный налог. Затем надо было выплачивать кредит за дом — это еще 16 000 долларов в год; 2500 долларов уходило на городские налоги. Итого, оставалось 23 000 долларов — то есть около 450 долларов в неделю — на все прочие расходы: ремонт, страховку, еду, одежду, машину Беатрис (в распоряжении Роско был лимузин с шофером от банка), кухарку, благотворительные пожертвования и множество других более мелких трат, составлявших в результате колоссальную сумму.
В такие моменты Хейворд неизменно приходил к выводу, что их дом — непозволительное расточительство. Такой огромный особняк был им ни к чему даже тогда, когда Элмер жил с ними, а уж сейчас и подавно. Вандерворт, получавший такое же жалованье, снимал квартиру, что было гораздо разумнее; однако Беатрис, дорожившая именно размерами и престижем дома, о квартире и слышать бы не захотела, да и сам Роско вряд ли бы на это пошел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63