Вначале, после ареста и предварительного заключения, когда он ждал суда, казалось, что он сойдет с ума, сидя взаперти в камере. Он вспомнил однажды прочитанное изречение, что свободу редко ценят. Пока не потеряют. И действительно, никто не осознает, что значит физическая свобода передвижения — даже возможность перейти из комнаты в комнату или ненадолго выйти на улицу, — пока тебя не лишат такой возможности.
Вот так же — по сравнению с тюрьмой — казался ему роскошью судебный период.
Камера, в которую его посадили в Драммонбурге, представляла собой клетку шесть на восемь футов. Эту четырехэтажную, квадратную тюрьму строили более полувека назад, каждая камера предназначалась для одного заключенного; сегодня она была настолько переполнена, что в большинстве камер, включая камеру Майлза, содержалось по четыре человека. По большей части заключенные проводили в этом крошечном закрытом помещении по восемнадцать часов в сутки.
Вскоре после того как Майлз прибыл сюда, в тюрьме начались беспорядки, и их на целых семнадцать суток перевели на режим “сидеть взаперти, есть взаперти”, как это называли охранники. После первой такой недели отчаянные вопли тысячи двухсот полуобезумевших людей увеличили их страдания.
В камере, куда посадили Майлза Истина, к стенам было приделано четыре койки, одна раковина и единственный унитаз без сиденья. Туалетной бумаги и мыла — даже при экономном пользовании — никогда не хватало. Душ разрешалось принимать недолго, раз в неделю; в промежутках между приемами душа немытые тела начинали вонять, что было дополнительным мучением.
На вторую неделю пребывания в тюрьме Майлза в душе изнасиловала группа заключенных. Все было плохо, но это было ужаснее всего.
Майлз быстро почувствовал, что становится объектом сексуального интереса и других заключенных. Его приятная внешность и молодость, как он вскоре выяснил, притягивали их. По дороге в столовую или во время прогулки во дворе наиболее агрессивные гомосексуалисты окружали его и старались о него потереться. Некоторые пытались его погладить, другие посылали ему издали воздушные поцелуй. От первых он с отвращением увиливал, вторых игнорировал, но по мере того как это становилось все труднее, он начал нервничать, а потом и бояться. Он чувствовал, что охранники понимали, что происходит. Казалось, это их изрядно забавляло.
Хотя среди заключенных преобладали черные, домогательства исходили в равной степени и от черных, и от белых.
Он был в душевой, одноэтажном строении, куда заключенных препровождали группами по пятьдесят человек.
Заключенные раздевались, складывали одежду в плетеные корзинки, затем нагие, трясясь от холода, шли по неотапливаемому помещению. Они стояли под душами в ожидании, когда охранник включит воду.
Охранник в душевой находился на высокой платформе и по своей прихоти манипулировал душами и температурой воды. Если заключенные медленно двигались или шумели, охранник мог включить ледяную воду, что вызывало вопли ярости и протеста, и заключенные прыгали, как дикари, пытаясь укрыться от ледяных потоков. Но душ был устроен так, что это было невозможно. А иногда охранник из ехидства включал горячую, как кипяток, воду, что вызывало ту же реакцию.
Однажды утром, когда пятьдесят человек, среди которых был и Майлз, покидали душ, а другие пятьдесят, уже раздевшись, готовились зайти, Майлз почувствовал, что его окружили несколько человек. Внезапно несколько пар рук скрутили его и толкнули вперед. Голос сзади поторапливал:
— Двигайся, красавчик. У нас времени немного. Остальные засмеялись.
Майлз посмотрел на платформу на возвышении. Пытаясь привлечь внимание охранника, он крикнул:
— Сэр! Сэр!
Охранник, ковырявший в носу и смотревший куда-то в сторону, казалось, не слышал.
Чей-то кулак с силой ударил Майлза по ребрам. Голос сзади прохрипел:
— Заткнись!
Он снова вскрикнул от боли и страха, и тут же кулак ударил его в то же место. У Майлза перехватило дыхание от боли. Руки его были заломлены. Всхлипывающего, его приподняли и поволокли куда-то.
Охранник по-прежнему не обращал внимания на происходящее. Потом Майлз понял, что он был заранее подкуплен. Охранникам чудовищно мало платили, и подкуп в тюрьме был нормальным явлением.
Рядом с выходом из душевых, где остальные начинали одеваться, была маленькая открытая дверь. Майлза пропихнули туда. Он видел черные и белые тела. Дверь за ними захлопнулась.
Комната была крошечная и служила складом. Метлы, швабры, чистящие средства стояли в запертых застекленных шкафах. Посередине комнаты стоял на козлах стол. Майлза грохнули на него лицом вниз — он сильно ушиб рот и нос о деревянную поверхность. Почувствовал, что зашатались зубы. Глаза наполнились слезами. Из носа пошла кровь.
Когда он с трудом встал, резким движением ему раздвинули ноги. Он безнадежно, отчаянно отбивался. Не одна пара рук сковала его.
— Не двигайся, красавчик.
Майлз услышал хриплый вздох и почувствовал, как в него вошли. А через секунду закричал от боли, отвращения и ужаса. Тот, что держал его голову, схватил его за волосы, ударил о стол.
— Заткнись!
Теперь боль волнами расходилась по всему телу.
— Ну не милашка? — Голос звучал где-то вдалеке, раскатываясь эхом, словно во сне…
Сознание, должно быть, покинуло его, потом вернулось. Он услышал, как снаружи просвистел свисток охранника. Это был сигнал одеваться и собраться во дворе. Он почувствовал, что его отпустили. Где-то позади открылась дверь. Остальные выбегали из комнаты. Весь в крови и в синяках, слабо соображая, Майлз выбрался наружу. Малейшее движение причиняло боль.
— Эй, ты! — окликнул охранник с возвышения. — Двигайся, чертов педрила!
На ощупь, плохо понимая, что делает, Майлз взял корзинку со своими вещами и начал натягивать одежду. Большинство из его группы были уже во дворе. Следующие пятьдесят человек, приняв душ, ждали, когда можно будет перейти в раздевалку.
Охранник в ярости закричал вторично:
— Эй, дерьмо! Я сказал: двигайся!
Надевая грубые арестантские штаны, Майлз запутался и чуть не упал, но чья-то рука протянулась и удержала его.
— Успокойся, малыш, — произнес низкий голос. — Давай помогу.
Одна рука помогла ему сохранить равновесие, другая натянула штаны.
Пронзительно просвистел свисток охранника.
— Эй, черномазый, слышишь? Убирайтесь оба отсюда, не то я рапорт на вас напишу.
— Да, сэр, да, сэр-босс. Уже уходим. Пойдем, малыш.
Майлз точно в тумане видел, что человек рядом с ним — черный и огромный. Позже он выяснит, что зовут черного Карл и у него пожизненный срок за убийство. Майлза заинтересует также, был ли Карл среди насиловавших его. Он подозревал, что был, но никогда об этом не спрашивал и наверняка так и не узнал.
Зато Майлз обнаружил, что черный гигант, несмотря на свои размеры и неуклюжесть, был обходителен и по-женски чувствителен.
Из душевой при помощи Карла Майлз, пошатываясь, вышел на улицу.
Некоторые заключенные ухмылялись, но на лицах большинства Майлз прочел презрение. Сморщенный старик с отвращением сплюнул и отвернулся.
Майлз с трудом протянул остаток дня — вернулся в камеру, затем пошел в столовую, где не смог заставить себя съесть похлебку, хотя от голода обычно ее ел, затем снова вернулся в камеру — и все при помощи Карла. Трое заключенных, сидевших с ним в камере, избегали его как прокаженного. Измученный болью и унижением, он засыпал, ворочался, просыпался, часами просто лежал без сна, задыхаясь в спертом воздухе, снова ненадолго засыпал и вновь просыпался.
С рассветом, когда застучали отпираемые двери камер, его снова охватил страх: когда это случится снова? Он подозревал, что скоро.
Во дворе, во время прогулки — в течение двух часов, которые население тюрьмы проводило в праздном шатании, — его разыскал Карл.
— Как чувствуем себя, малыш?
Майлз уныло покачал головой:
— Ужасно, — и добавил:
— Спасибо за все. Он понимал, что черный здоровяк спас его от рапорта, как пугал охранник в душевой. Это означало наказание — возможно, карцер — и неблагоприятный отзыв в его деле, что может повлиять на досрочное освобождение.
— Все в порядке, малыш. Только ты должен вот что помнить. Одного раза, как вчера, этим ребятам недостаточно. Они сейчас как кобели, а ты сука с течкой. Они тебя снова поймают.
— Что же мне делать?
Услышав подтверждение своим страхам, Майлз затрясся всем телом, и голос его задрожал. Черный пристально посмотрел на него:
— Тебе нужен защитник, малыш. Чтобы какой-нибудь жеребец за тобой присматривал. Как, думаешь, подхожу на эту роль?
— А с какой стати ты этим займешься?
— Станешь моим постоянным приятелем, и я о тебе позабочусь. Остальные будут знать, что ты теперь мой, и пальцем к тебе не притронутся. Они знают: если только посмеют, будут иметь дело со мной. — Карл собрал руку в кулак; он был размером с небольшой окорок.
И хотя Майлз знал ответ заранее, он все же спросил:
— А тебе что за это нужно?
— Твоя сладкая белая задница, крошка. — Великан закрыл глаза и проговорил мечтательно:
— Чтоб тело твое принадлежало только мне. Когда я захочу. А где это будет, я сам позабочусь.
Майлза Истина затошнило.
— Ну так как? Что скажешь?
И как уже много раз до этого, Майлз подумал с отчаянием: “Неужели мой проступок был столь ужасен, что я заслужил такое?”
Тем не менее он был в тюрьме. А он уже понял, что тюрьма — это джунгли, разложившиеся и варварские, где нет справедливости, где человек лишается своих прав, как только переступает порог. С горечью он спросил:
— У меня есть выбор?
— Если ты спрашиваешь, то, по-моему, нет. — Пауза, затем нетерпеливо:
— Ну что, договорились? Майлз с несчастным выражением произнес:
— Похоже на то.
С довольным видом Карл по-хозяйски обхватил плечи товарища. Майлз, внутренне содрогнувшись, заставил себя не отстраняться.
— Надо тебя перетащить, малышка. На мой этаж. Может, в мою конуру.
Камера Карла находилась этажом ниже, в противоположном крыле квадратного здания. Здоровяк облизнулся. Рука уже ощупывала Майлза. Карл спросил:
— У тебя лавье есть?
— Нет. — Майлз знал, что если бы у него были деньги, то это бы уже облегчило его существование. Заключенные, у которых были средства на воле и которые пользовались ими, страдали меньше, чем те, у кого ничего не было.
— У меня тоже нет, — признался Карл. — Придется, видно, что-нибудь сообразить.
Майлз уныло кивнул. Он понял, что уже начал свыкаться с постыдной ролью “подружки”. Но он также знал, что по местным законам, пока его договоренность с Карлом остается в силе, он в безопасности. Групповых изнасилований больше не будет.
Догадка оказалась правильной.
Больше ничего не было — ни открытых нападений, ни попыток пощупать, ни воздушных поцелуев. У Карла была репутация человека, знающего, как употреблять свои увесистые кулаки. Ходили слухи, что год назад он лезвием убил другого заключенного, когда тот разозлил его, хотя официально убийство осталось нераскрытым.
Майлза перевели не только на этаж Карла, но и к нему в камеру. Было ясно, что за перевод заплатили. Майлз спросил Карла, как ему это удалось.
Черный здоровяк рассмеялся:
— Ребята с Мафиозного яруса раздобыли лавье. Они тебя там любят, малыш.
— Любят меня?
Как и другие заключенные, Майлз знал о существовании Мафиозного яруса, еще известного как Итальянская колония. Это был ряд камер, в которых содержались заправилы организованной преступности, обладавшие такими связями и влиянием на воле, что их боялся и уважал, судя по слухам, сам начальник тюрьмы. В Драммонбурге они пользовались легендарными привилегиями.
В число привилегий входили: более легкая работа, дополнительная свобода передвижения, отличная еда, которую добывали охранники или воровали из основного рациона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63