Алекс сложил гранки в папку. Он еще раз просмотрит их дома вечером и выслушает мнение Марго — вероятно, весьма категоричное.
Марго…
Мысль о ней вызвала воспоминания о вчерашнем сообщении Бена Росселли. Алекс задумался о недолговечности жизни, о ее извечной непредсказуемости, о том, как мало времени осталось впереди, о неизбежности конца. Мало того что Алекс был искренне опечален участью Бена, так старик еще заставил его в очередной раз задасться вопросом: следует ли Алексу начать новую жизнь с Марго? Или подождать? Чего?
Селии?
Этот вопрос он тоже задавал себе тысячи раз.
Алекс посмотрел на город — в том направлении, где находилась Селия. Что, интересно, она делает, как она?
Почему бы не выяснить это самым простым способом. Он вернулся к столу и набрал номер телефона, который помнил наизусть.
— Оздоровительный центр, — прозвучал женский голос.
Алекс представился и попросил к телефону доктора Маккартни.
Минуту спустя мужской голос, спокойный и твердый, осведомился:
— Где вы, Алекс?
— У себя в кабинете. Сижу и думаю, как там моя жена.
— Я позволил себе задать этот вопрос, потому что намеревался вас сегодня разыскать и предложить вам навестить Селию.
— В прошлый раз вы мне сказали, что это нежелательно.
Психиатр мягко поправил:
— Я сказал, что, с моей точки зрения, визиты на некоторое время лучше прекратить. Вы же помните, что предыдущие посещения скорее расстраивали вашу жену, чем шли ей на пользу.
— Да, помню. — Помолчав, Алекс спросил:
— Есть какие-нибудь изменения?
— Боюсь, не в лучшую сторону. Ваша жена все больше и больше замыкается в себе. Она полностью отгородилась от реальности. Вот почему я и подумал, что ваш визит мог бы помочь. По крайней мере вреда он не причинит.
— Хорошо. Я приду сегодня вечером.
— В любое время, Алекс, и загляните ко мне. Вы же знаете, у нас нет никаких ограничений для свиданий с больными.
Именно отсутствие формализма в этом заведении и привлекло Алекса, когда четыре года назад он должен был принять это страшное решение. Даже само название “Оздоровительный центр” вместо пугающего “Психиатрическая лечебница” как-то успокаивало. Это была частная клиника. И хотя лечение здесь стоило безумно дорого, Алекс твердо решил во что бы то ни стало обеспечить Селии самый лучший уход. Это все, что он мог для нее сделать.
На весь остаток дня он с головой погрузился в работу. В начале седьмого он вышел из административного корпуса “ФМА”, назвал водителю адрес Оздоровительного центра и, пока они ползли в веренице машин, занялся чтением вечерней газеты.
Снаружи Оздоровительный центр можно было принять за большой частный особняк: никаких вывесок, только номер дома.
Дверь открыла привлекательная блондинка в цветастом платье. По маленькому значку на левой стороне груди он понял, что это медсестра. Значок был единственным формальным различием, допускавшимся между пациентами и персоналом.
— Доктор предупредил меня о вашем приходе, мистер Вандерворт. Я провожу вас.
Она повела его по красивому коридору в желтых и зеленых тонах. В нишах вдоль стены стояли живые цветы. Медсестра остановилась у одной из дверей.
— Ваша жена у себя в комнате, мистер Вандерворт. Сегодня у нее был трудный день.
В Оздоровительном центре пациентов помещали в одноместные или двухместные палаты в зависимости от того, как влияло на их состояние общество другого человека. Поначалу Селия находилась в двухместной палате, но ничего хорошего из этого не вышло, и сейчас она жила одна. Ее комнатка, хоть и маленькая, была очень уютной и совсем не казенной. Здесь стояли кушетка, глубокое кресло, карточный столик и книжные полки. Стены украшали репродукции картин импрессионистов.
— Миссис Вандерворт, — мягко сказала сестра, — вас пришел навестить муж.
Никакой реакции — ни движения, ни ответа — не последовало.
С тех пор как Алекс в последний раз видел Селию, прошло полтора месяца, и хотя он ожидал ухудшений, сейчас, увидев ее, он ужаснулся.
Она сидела — если так можно охарактеризовать ее позу — на кушетке. Полубоком, отвернувшись от двери. Сгорбленная, голова опущена, руки сложены на груди крест-накрест, ладони сжимают плечи. Ноги поджаты под себя. Абсолютно неподвижна.
Он подошел к ней и нежно положил руку на плечо.
— Привет, Селия. Это я, Алекс. Я все думал о тебе и вот пришел навестить.
— Да, — произнесла она тихим, безразличным голосом, не шевельнувшись. Он сильнее сжал ее плечо.
— Ты бы повернулась ко мне. Тогда мы сможем поговорить.
В ответ она лишь напряглась и еще больше съежилась.
Алекс заметил у нее на коже пигментные пятна.
И все же ее нежная, хрупкая красота до сих пор не стерлась, хотя недалек тот день, когда от нее не останется и следа.
— Она давно в таком состоянии? — тихо спросил он сестру.
— Сегодня с самого утра, вчера — полдня, в прежние дни такое тоже бывало. В этой позе она чувствует себя более комфортно, — сказала девушка, как о чем-то само собой разумеющемся, — так что постарайтесь этого не замечать, просто посидите с ней и поговорите.
Алекс кивнул. Когда он устроился в единственном кресле, сестра на цыпочках вышла из комнаты, неслышно затворив за собой дверь.
— На прошлой неделе я смотрел балет, Селия, — начал Алекс. — “Коппелию”. Я вспомнил, как тебе нравилась “Коппелия”, это был один из твоих любимых балетов.

Тогда он ничего, ничего не соображал! Если бы он не был таким толстокожим, он бы понял, что Селия получила совершенно другое воспитание, не имевшее ничего общего с его собственным, — когда они встретились, она была совершенно не подготовлена к той социальной и семейной жизни, которую он воспринимал как нечто естественное. Селия была единственным ребенком в семье, родители ее жили скромно и уединенно, училась она в церковных школах и не ведала бурных университетских развлечений. Замужество усугубило ее природную нервозность, развило неуверенность в себе, она находилась в постоянном эмоциональном напряжении, пока наконец комплекс вины и груз неудач не привели к необратимым изменениям в психике. Оглядываясь назад, Алекс терзался угрызениями совести. Ему казалось, что тогда он так легко мог помочь Селии — дать совет, рассмешить, вселить уверенность. Но он пренебрегал этим, когда это-то и было важнее всего. Он был слишком безответствен, слишком занят, слишком честолюбив.
На самом деле Алекс смотрел “Коппелию” с Марго, с которой был знаком уже полтора года и которая охотно заполняла пустоту, давно образовавшуюся в его жизни. Иногда Алекс внушал себе, что Марго — или какая-то другая женщина — была ему необходима, иначе бы он — живая плоть и кровь — сам превратился бы в душевнобольного. А что, если это самообман, помогающий смягчить чувство вины?

— Ах да, Селия, недавно я видел Гарринпонов. Помнишь, Джона и Элизу? Они недавно вернулись из Скандинавии, ездили навестить родителей Элизы.
— Да, — вяло произнесла Селия.
Она оставалась все в той же позе, но было видно, что она слушает, и он продолжал говорить; в его мозгу непрерывно пульсировал вопрос: “Как это случилось? Почему?”
— Знаешь, вчера произошло печальное событие. Бен Росселли, наш президент, сообщил нам, что умирает. Он собрал нас и…
Алекс продолжал описывать сцену в конференц-зале и то, что за ней последовало, и вдруг умолк.
Селия дрожала всем телом. Внезапно она издала вопль, похожий на стон.
Неужели на нее так подействовало упоминание о банке? Или о Бене Росселли?
Бен скоро умрет. Сколько же лет пропоет, прежде чем умрет Селия? Алексу пришла мысль, что она может запросто его пережить, так вот и будет прозябать.
Она походила на животное!
Вся его жалость исчезла. Его охватил гнев, то самое яростное нетерпение, которое отравило их брак.
— Ради Бога, Селия, возьми себя в руки! Она по-прежнему тряслась и стонала. Он ненавидит ее! Она больше не человек и вместе с тем непреодолимая преграда, мешающая ему жить полноценной жизнью.
Встав, Алекс с силой нажал на кнопку звонка, призывая на помощь. Он шагнул к двери, с тем чтобы уйти.
И оглянулся. Перед ним была Селия, его жена, которую он когда-то так любил. Боже, во что она превратилась! Между ними разверзлась пропасть, и ее уже не преодолеть. Он остановился и заплакал. Он плакал от жалости, горя, вины — гнев и ненависть бесследно исчезли.
Он вернулся к кушетке, опустился на колени и взмолился:
— Селия, прости меня! О Господи, прости меня! Он почувствовал на плече чью-то ласковую руку и услышал голос юной медсестры:
— Мистер Вандерворт, я думаю, вам лучше уйти.

— Воды или содовой, Алекс?
— Содовой.
Для человека его комплекции — Тим Маккартни был шести с половиной футов росту, с грудью и плечами футболиста — он двигался с удивительной легкостью. Директор клиники был молод — между тридцатью и сорока — однако по его голосу и манере держаться ему можно было дать значительно больше, тем более что зачесанные назад каштановые волосы были тронуты сединой. “Наверное, оттого, что ему часто приходилось присутствовать при подобных сценах”, — подумал Алекс. Он с благодарностью отхлебнул виски.
Кабинет с деревянными панелями был мягко освещен, здесь — по сравнению с коридорами и палатами — цветовая гамма была более приглушенной. Одну стену полностью занимали книжные шкафы и стеллажи с журналами.
Алекс еще не пришел в себя после свидания с Селией, однако сейчас трагизм только что пережитого казался уже нереальным.
— Прежде всего хочу вам сказать, что общий диагноз остается прежним — шизофрения кататонического типа. Помните, я объяснял вам когда-то.
— Да, всю эту терминологию я помню.
— Постараюсь вас ею больше не перегружать. Алекс встряхнул кусочки льда в стакане и сделал еще глоток, от виски ему стало тепло.
— Расскажите мне о теперешнем состоянии Селии.
— Вам трудно будет в это поверить, но, несмотря на все внешние проявления болезни, ваша жена относительно счастлива.
— Да, — отозвался Алекс, — в это действительно трудно поверить.
Психиатр продолжал говорить спокойно и ровно:
— Счастье ведь штука весьма относительная. В определенной степени Селия чувствует себя в безопасности — она полностью избавлена как от всякой ответственности, так и от необходимости иметь взаимоотношения с окружающими. Она может замкнуться в себе настолько, насколько того требует ее психика. Поза, в которой она последнее время сидит и которую вы наблюдали, — классическая поза зародыша. В таком положении Селия чувствует себя более комфортно, хотя это вредно с точки зрения физического здоровья, и по возможности мы стараемся выводить ее из этого состояния.
— Комфортно она себя чувствует или нет, — сказал Алекс, — суть в другом, в том, что после четырех лет самого лучшего лечения и ухода состояние моей жены продолжает ухудшаться. — Он в упор взглянул на своего собеседника. — Так это или нет?
— К сожалению, так.
— Есть реальная надежда на выздоровление? Сможет ли Селия жить нормальной или почти нормальной жизнью?
— Медицина всегда допускает…
— Я же сказал: реальная надежда.
Доктор Маккартни вздохнул и покачал головой.
— Нет.
— Спасибо за ясный ответ. — Помолчав, Алекс продолжал:
— Насколько я понимаю, она полностью отгородилась от внешнего мира. Кроме нее самой, ее никто больше не интересует.
— Не совсем так, во всяком случае, пока. У нее еще сохраняются слабые представления о том, что происходит за этими стенами. К примеру, она знает, что у нее есть муж, да и мы ей о вас напоминаем. Однако же она убеждена, что вы сами, без нее, можете о себе позаботиться.
— Так что, обо мне она не беспокоится?
— В общем, нет.
— А как она отреагирует, если узнает, что ее муж с ней развелся и женился во второй раз?
После короткой паузы доктор Маккартни ответил:
— Это будет означать одно — порвется единственная нить, связывающая ее с внешним миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63