Меня приветствовала пожилая женщина в сари.
— Он там. — Она указала в сторону столика у задней стены. Вести меня к нему было незачем. Майло был единственным посетителем.
Перед ним стояли сосуд емкостью в кварту с чем-то напоминающим чай со льдом и блюдо с жареными кушаньями самых разнообразных форм. Рот у него был забит до отказа, и он помахал мне рукой, продолжая жевать. Когда я приблизился к столу, Майло слегка привстал, вытер жир с подбородка, запил шарик величиной с бейсбольный мяч, который делал его щеки похожими на щеки орангутанга, и покачал мою руку, словно рукоятку водопроводной колонки.
— Сборная закуска «комбо», — пояснил он. — Попробуй. Я заказал закуски для нас обоих — куриное тали с рисом, чечевицу, овощной гарнир, все, что полагается. Овощ — гомбо. Обычно он так же приятен, как сопли на тосте, но здесь его делают вполне съедобным. В качестве гарнира подают еще немного чатни из манго.
— Привет, — сказал я.
Застенчивая женщина принесла мне стакан, налила в него чай и ушла.
— Со льдом и специями, полно гвоздики, — снова пояснил Майло. — Я решил заказать это, не посоветовавшись с тобой.
— Как же приятно, когда тебя кормят!
— Откуда мне знать? — Он протянулся за треугольной выпечкой, пробормотал: — Самоса, — и взглянул на меня своими сверкающими, сильно прищуренными зелеными глазами. С тех пор как от меня ушла Робин, я пытался убедить Майло в том, что со мной все в порядке. Он утверждал, что верит мне, но я видел: Майло остается при своем мнении.
— Никто не кормит бедного детектива? — спросил я.
— Я не хочу этого. Слишком много проблем. — Он подмигнул мне.
— Как у тебя дела? — спросил я, желая отвлечь его внимание от моей персоны.
— Мир раскалывается, а мне хоть бы что.
— Свободная охота все еще доставляет удовольствие?
— Я бы это так не назвал.
— А как бы ты это назвал?
— Бюрократически санкционированной изоляцией. Получать удовольствие мне не позволено. — Майло оскалился, что, как я знал, означало у него улыбку. Кому-то другому это могло бы показаться выражением враждебности. Я смотрел, как он бросил себе в глотку очередную порцию закуски и запил чаем.
В прошлом году Майло повздорил с начальником полицейского управления перед уходом того на пенсию, занялся кое-чем на свой страх и риск и кончил тем, что получил звание и зарплату лейтенанта, но не канцелярскую работу, сопутствующую званию.
Изгнанный из кабинета следователей по делам об ограблениях и убийствах, он располагал теперь собственной комнатой без окон в конце зала, далеко в стороне от других детективов. Ее переделали из бывшей комнаты для допросов. Теперь должность Майло официально называлась «офицер по незавершенным делам об убийствах». В основном это означало, что он должен был решать, по каким делам следствие следует продолжать, а по каким не следует. Это было хорошо, поскольку такое положение давало Майло относительную свободу действий, и в то же время плохо, поскольку он был лишен внутриведомственной поддержки, со стороны управления.
Сейчас Майло работал над новым делом, которое, как я понял, имеет предысторию, о чем он и хотел мне рассказать.
Похоже, Майло был в хорошей форме, а ясный блеск его глаз свидетельствовал о серьезном намерении «завязать» со спиртным. Майло также решил приступить к оздоровительным пешим прогулкам, но на нескольких наших последних встречах ворчливо жаловался на боль в ступнях.
Сегодня на нем была надета грубая коричневая спортивная куртка, слишком тяжелая для калифорнийской весны, некогда белая сорочка и зеленый галстук, украшенный синими драконами. Свои черные волосы он недавно подстриг в обычном стиле: длинные и пышные сверху и короткие на висках. Бачки, теперь совершенно белые, касались основания мясистых ушей. Майло называл их своими «скунсовыми шевронами». Из-за особенностей освещения ресторана угри на его лице напоминали морщины. — Художницу звали Джульетта Киппер, известна как Джули, — сказал он. — Тридцать два года, разведена, работала, как говорят, в масле.
— Кто говорит?
— Публика, полагающая, что разбирается в искусстве. Именно так они и говорят. Художник, работающий в масле, скульптор, работающий в бронзе, гравер, работающий в сухой игле. Картины у них либо «рисунки», либо «образы», а художник «делает» искусство. Тарабарщина да и только. Но вернемся к Джули Киппер. Видимо, она была способной, получила кучу наград в колледже, училась в аспирантуре Род-Айлендской школы дизайна, а вскоре после получения степени магистра изящных искусств привлекла внимание Нью-Йоркской галереи. Джули продала несколько полотен, и, казалось, дела пошли успешно, но потом возникли трудности, начались финансовые проблемы. Сюда она приехала семь лет назад, зарабатывала на жизнь тем, что иллюстрировала материалы коммерческой рекламы. Год назад Джули снова серьезно занялась изобразительным искусством, нашла поддержку в картинных галереях, приняла участие в нескольких групповых выставках. Дела у нее шли хорошо. В прошлую субботу у Джули состоялась первая персональная выставка после того, как она уехала из Нью-Йорка.
— В какой галерее?
— Галерея называется «Свет и пространство». Это кооператив группы художников, использующих свою организацию в основном для демонстрации собственных произведений. Но они также поддерживают тех, кого называют «явно талантливыми». К этой категории отнесла оценочная комиссия и Джули Киппер. У меня такое чувство, что эти люди зарабатывают на жизнь отнюдь не своим искусством. У большинства из них есть постоянная работа. Джули пришлось самой заплатить за банкет по случаю персональной выставки — сыр и крекеры, дешевое вино, трио музыкантов. За вечер на приеме побывало около пятидесяти человек, и шесть из пятнадцати картин были «помечены красной точкой», что на жаргоне богемы означает «проданы». Там и на самом деле на ярлычки с названием картины ставили маленькие красные точки.
— Тебе все это кто-то из членов кооператива нашептал?
— Они кажутся миролюбивыми ребятами, произносят только хвалебные слова в адрес Джули, а там кто знает?
Джули. Называть жертву преступления с самого начала расследования этим уменьшительным именем. Майло, надо думать, был связан с ней.
— Что произошло? — спросил я.
— Кто-то устроил на нее засаду в женском туалете галереи. После закрытия выставки. Туалет маленький — только одна раковина, унитаз да зеркало. Джули нанесли удар по затылку — как говорит коронер, не такой сильный, чтобы потерять сознание, однако кожный покров нарушен, а на раковине обнаружены следы ее крови. Коронер предполагает, что она, защищаясь, ударилась головой об эту раковину.
— Следы еще чьей-то крови?
— Для меня это было бы большой удачей.
— Кстати, о сопротивлении. Как была сложена эта женщина?
— Маленькая. Рост — пять футов четыре дюйма, вес — сто фунтов десять унций.
— Что-нибудь обнаружили под ногтями?
— Ни единой молекулы. Но мы нашли следы талька, который используется в резиновых перчатках.
— Если это именно так, то речь идет о серьезной подготовке преступления. Сколько времени прошло от закрытия выставки до совершения преступления?
— Выставка закрылась в десять, и Джули осталась, чтобы прибраться. Одна из художниц кооператива, Коко Барнес, тоже осталась помочь ей. К подозреваемым лицам я ее не отношу по той причине, что ей уже за семьдесят и ростом она с садового гнома. Вскоре после одиннадцати Барнес вернулась проверить, все ли в порядке, и обнаружила Джули.
— А на ухо она тоже туга? Все эти звуки борьбы?
— Ничего загадочного в этом нет, Алекс. Галерея — это один большой зал, а ванные комнаты находятся в дальнем конце этого зала и отделены от него массивной щитовой дверью. Через нее можно попасть в небольшой вестибюль и складское помещение, которое, в свою очередь, сообщается с переулком между домами посредством служебного входа. Дверь туалета тоже массивная. В довершение ко всему в помещении звучала музыка. Не приглашенный джаз, который уже упаковался. Джули принесла стереосистему для проигрывания записей, когда приглашенные музыканты отдыхали. Она включала ее, пока они распрямляли свои конечности. Так что Барнес, естественно, ничего не слышала.
Улыбающаяся женщина принесла неглубокие подносы из нержавеющей стали, заставленные небольшими блюдцеобразными тарелками. Рис басмати, чечевица, зеленый салат, гомбо, крестьянский хлеб, цыпленок тандури. Горшочек с чатни из манго.
— Милый ассортимент, правда? — сказал Майло, взяв крылышко цыпленка.
— Предполагаешь, что убийца попал в здание со стороны переулка? Задняя дверь взломана?
— Нет.
— Через какое время после закрытия выставки Джули пошла в туалет?
— Коко не помнит. Она помнит только, что Джули уже отсутствовала некоторое время, прежде чем она пошла посмотреть. 'Но обе они занимались тем, что наводили порядок. Когда Коко самой понадобилось в туалет, она направилась туда и постучала в дверь, а поскольку Джули не ответила, открыла ее.
— Самозакрывающаяся дверь?
— Да, одна из этих штучек с кнопкой, которую нужно нажать.
— Так что убийца предпочел не закрывать ее.
— Или забыл.
— Тот, кто принес с собой перчатки и устроил засаду на жертву, не забыл бы.
— Что же подсказывает интуиция? — спросил Майло, потирая лицо.
— Предумышленная демонстрация. Что-то вроде хвастовства. Ты сказал, что жертва лежала в откровенно сексуальной позе.
— Трусики спущены до колен, ноги раздвинуты, колени приподняты. Следов насилия или вхождения внутрь нет. Джули лежала на спине между унитазом и раковиной, куда ее явно втиснули. Естественным образом человек так не падает. — Майло отбросил волосы со лба и снова принялся за еду.
— В каком душевном состоянии она была в тот вечер?
— По словам Коко Барнес, Джули привела в восторг привалившая ей удача.
— Шесть картин из пятнадцати проданы.
— Это явный успех.
— Восторг. Он чем-нибудь подогревался?
— Почему ты это спрашиваешь? — удивился Майло.
— Ты говорил, что карьера Джули после первого успеха пошла по нисходящей. Интересно, ее собственные привычки пошли тем же путем?
Он подобрал то, что осталось от куриного крылышка, внимательно осмотрел и захрустел косточками.
— Да, у нее были проблемы. Пока мы этим занимаемся, у доктора Ясновидящего уже появились какие-нибудь подсказки по части помещения капитала?
— Спрячь свои деньги под матрас.
— Спасибо… да, кстати, о жизни Джули в Нью-Йорке. Там она увлекалась кокаином и алкоголем. Совершенно не скрывала этого, так что всем членам кооператива художников это было известно. Но все, с кем я говорил по этому поводу, в один голос утверждают, что она «завязала». Я сам обыскивал квартиру Джули, и единственным веществом с небольшим содержанием наркотика в ее аптечке оказался амидол Самым сильнодействующим препаратом в ночь убийства в ее теле, по словам коронера, был аспирин. Поэтому в восторг ее привела причина вполне естественная.
— До тех пор пока кто-то тщательно не уложил ее. Кто-то хорошо знакомый с помещением галереи знал, что сортир — относительно безопасное место для такого дела. Есть ли какие-то признаки того, что Джули договаривалась с кем-нибудь о встрече после банкета?
— Она не упоминала ни о какой встрече, а в ее записной книжке никаких записей, кроме как о банкете, нет.
— Размещение в определенной позе, но без насилия. Выходит, кому-то хотелось изобразить все так, будто преступление совершено на сексуальной почве.
— Почти как произведение искусства, — заметил я, — искусства театрального. — Майло стиснул зубы. — Почему ты взялся за это дело?
— Это личное. Семья Джули была знакома с моей еще в Индиане. Наши отцы были сталеварами. Ее отец — один из тех, за чьей работой на конвейере присматривал мой отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60