Имя Уилфреда Риди встречалось более ста раз, в основном в дискографиях и хвалебных отчетах об интервью. Два сообщения относились к его трагической гибели. Никаких гипотез. Ни Валери Бруско, ни Анжелика Бернет не упоминались, помимо тех случаев, с которыми я уже сталкивался раньше.
Я ушел из виртуального мира, позвонил в центральное управление и попросил детектива, ведущего дело об убийстве Риди. Клерк не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь, и переключил меня на сержанта. Тот спросил:
— Почему вы хотите это знать?
— Я консультант управления…
— Что за консультант?
— Психолог. Я работаю с лейтенантом Майло Стуржисом из управления западного Лос-Анджелеса.
— Тогда пусть он и позвонит.
— Все, что я прошу, это назвать мне имя детектива.
— Вам известен номер дела? — Нет.
Я повторил имя Риди и назвал дату.
— Это произошло четыре года назад, — ответил сержант. — Вам следует обратиться в архив, он находится в деловой части города.
Сигналы отбоя.
Я знал, что не найду в архиве точного времени суток, и перешел к полиции Кембриджа, штат Массачусетс, и к Анжелике Бернет. Человек с южным акцентом просветил меня, что в системе отечественной безопасности наступил новый период. Отныне следует заполнять определенные формы, отвечающие соответствующим требованиям. Когда он осведомился, какой у меня номер в системе социального обеспечения, я назвал его. Пообещав перезвонить, он повесил трубку.
Телефонный звонок в тюрьму штата Орегон и мой вопрос о положении заключенного Тома Бласковича, бывшего любовника Валери Бруско, тоже вызвали подозрение и отпор.
Я повесил трубку. Час любительского сыска закончился. Пусть Майло ведет дело об убийстве Джульетты Киппер, и если наткнется на каменную стену, я, возможно, подопру его.
Я уже собирался наскрести на обед что-нибудь в холодильнике, когда зазвонил телефон.
— Завтра — прекрасно, — сказала Элисон. — Сегодняшний вечер, ну догадайся, он тоже прекрасен. Хоспис организует развлекательный спектакль — пригласил юмориста и джаз-банд, играющий в стиле блуграсс. Ты чем сегодня собираешься заняться?
Когда она подъехала на своем «ягуаре», я уже ждал ее у своего дома. Элисон опустила голову, волосы у нее были в полном беспорядке. Едва она вышла из машины, я обнял ее и крепко поцеловал.
— Ух ты! — засмеялась она. — И я рада видеть тебя. — Мы поднялись по ступенькам в дом, обнимая друг друга — она меня за талию, я ее — за плечи. — Осталось еще что-нибудь от того бордо? — спросила она, когда мы вошли.
— Все, что мы не выпили в прошлый раз, сохранилось. На кухне мы отыскали вино.
— О Боже! — Она оглядела меня с ног до головы. — Ты и в самом деле рад видеть меня.
— Даже не представляешь себе как.
Лежа в темноте, я услышал, как Элисон вздохнула.
— Все в порядке?
— Конечно, — слишком быстро ответила она. Свернувшись калачиком, Элисон лежала спиной ко мне.
Я протянул руку и прикоснулся к ее лицу. Щека была мокрой.
— Что такое?
— Ничего, — ответила она и заплакала. Потом спросила: — Мы уже достигли той степени близости, когда тебе можно сказать все?
— Разумеется.
— Надеюсь. — Но она не сказала ничего.
— Элисон?
— Забудь это. Со мной все в порядке.
— О'кей.
— Вот я лежала здесь, — начала она некоторое время спустя, — и чувствовала, что лучше быть ничего не может, а перед глазами у меня появилось лицо Гранта. Он выглядел счастливым, смотрел ласково, радовался за меня. Бог мой, как мне хочется думать, что он счастлив.
— Конечно.
— А потом пришли мысли. Алекс, мне так его не хватает! И порой, когда ты касаешься меня, когда ласков со мной, когда я нуждаюсь в этой ласке, я начинаю думать о нем. — Она повернулась на спину и закрыла лицо руками. — Я чувствую себя такой неверной. По отношению и к нему, и к тебе. Ведь прошло столько лет. Почему я никак не могу выбросить это из головы?
— Ты любила его. Ты никогда не переставала любить его.
— Никогда, — ответила Элисон. — Может быть, так никогда и не перестану… Ты готов смириться с этим? Ведь это не имеет к тебе никакого отношения.
— Со мной все в порядке.
— Правда?
— Правда.
— Я понимаю, что ты продолжаешь чувствовать по отношению к Робин.
— Это мои чувства, — возразил я.
— Я не права? — Я промолчал. — Вы провели вместе многие годы. Нужно быть совершенно равнодушным, чтобы так просто отбросить все.
— На все нужно время.
Элисон убрала руки от лица, посмотрела на потолок.
— Итак, я, похоже, только что допустила величайшую ошибку.
— Нет.
— Хотелось бы верить в это.
Я подвинулся ближе и обнял ее.
— Все в порядке.
— Хотелось бы верить, — повторила она. — Принимая во внимание то, что есть варианты.
15
Десять дней спустя дал знать о себе Майло. За прошедшее время я настойчиво добивался сведений от полиции Кембриджа, и мне удалось поговорить с детективом Эрнестом Фиорелле. Он начал с того, что внимательно изучил меня, поэтому мы прошли всю старую систему оформления допуска к секретным сведениям. Наконец мне удалось удовлетворить его любопытство присланной по факсу копией моего старого контракта с полицией Лос-Анджелеса, где я значился консультантом, и несколькими страницами моих письменных показаний по делу Ингаллса. Несмотря на это, Фиорелле задавал мне больше вопросов, чем отвечал на мои по делу Анжелики Бернет.
Никаких серьезных зацепок не было, и убийцу не нашли.
— Думаю, это какой-нибудь шизик, — сказал Фиорелле. — Вы психиатр, вот и скажите мне какой.
— Сексуальный психопат? — предположил я. — Обнаружены признаки изнасилования?
— Я этого не говорил. Мертвая тишина.
— Так что же там было от душевного недуга?
— Когда тело молодой красивой девушки режут на куски и бросают в узком переулке, мне это кажется делом рук психически ненормального человека, док. А у вас в Лос-Анджелесе это считается в порядке вещей?
— Это зависит от дня недели. — Он засмеялся коротко и хрипло. — Таким образом, — продолжал я, — никто из коллег Бернет по танцам или из музыкантов не попал под подозрение?
— Нет, сплошные придурки, в основном девки и голубые. Перепуганы до безумия. Все клялись, что любили девушку.
— Даже когда она получила ведущую роль?
— Ну и что?
— Я заподозрил зависть.
— Док, побывав на месте преступления, вы не стали бы думать вообще. Это было… страшно, омерзительно.
Все еще размышляя о возможной встрече Чайны с настойчивым поклонником-преследователем, я спросил его о публичных музыкальных мероприятиях, происходивших в период, когда было совершено убийство.
— Шутить изволите? Это университетский городок, остальное — Гавудnote 5. Здесь у нас ничего, кроме мероприятий, не бывает.
— Что-нибудь непосредственно связанное с музыкой? Объединения критиков, журналистов, фанатов?
— Нет, не помню ничего подобного. И, док, честно говоря, я не понимаю, что вас заставляет лаять на это дерево.
— Лучшего не дано.
— Ладно, может, вам удастся что-нибудь отыскать. И держите эту муру с шизофрениками там у себя на левом берегу. Нет, я не вижу ничего общего между убийством этой девушки и делами, которые вы расследуете. Я обнаружил более похожее дело в Балтиморе, но и оно повисло.
— Кто был жертвой в Балтиморе?
— Одна секретарша, расчлененная так же, как и мисс Бернет. Какая разница, я же сказал вам, что ничего из этого не получилось. Полиция Балтимора поймала одного лунатика, а он взял да повесился. Мне пора бежать, док. Желаю вам теплой приятной погоды в Лос-Анджелесе.
Я поискал во Всемирной паутине сведения о самоубийствах, совершенных в Балтиморе, но не нашел там ничего схожего ни с убийством Анжелики Бернет, ни с другими убийствами.
Ключевым словом, похоже, стало слово «ничего».
В течение тех же десяти дней случилось кое-что еще. В один из вечеров мне позвонил Тим Плачетте и сказал:
— Извини за небольшую недавнюю стычку.
— Ничего страшного, — ответил я.
— Страшно или нет, но мне следовало помолчать… Она в самом деле дорога мне, Алекс.
— Уверен, что так оно и есть.
— Тебе не нравится этот разговор.
Что-то в его голосе — отчаяние, страх, проистекавшие от глубокой любви, — изменило мое настроение.
— Я ценю твой звонок, Тим. И не собираюсь вставать на твоем пути.
— Я не пытаюсь быть блюстителем порядка, это свободная страна. Если тебе понадобится зайти, заходи.
У меня изменилось настроение. Вот здорово, дружище. Но я понимал, что он прав. Жизнь будет спокойнее для всех нас, если я буду держать дистанцию.
— Нам всем нужно идти вперед, Тим.
— Хорошо, что ты так говоришь… Робин… и еще Спайк… я становлюсь настоящим ослом.
— Так случается, когда в деле замешана женщина.
— Верно.
— Будь здоров, Тим.
— Ты тоже не болей.
Через два дня после этого позвонила Робин.
— Не стоило бы тебя беспокоить, но не хочу, чтобы ты узнал об этом от кого-то другого. Журнал «Гитаристы» публикует мой краткий биографический очерк. Признаться, это безобразно. Я знаю, иногда ты покупаешь этот журнал, поэтому опасалась, что натолкнешься на этот очерк.
— Назови мне номер журнала, и я непременно куплю его.
— Этот номер сейчас готовится к публикации. Я дала им интервью некоторое время тому назад, но они не предупредили меня, что опубликуют его. Сегодня же позвонили и сказали, что оно выходит. Эта публикация, вероятно, усложнит мою жизнь тем, что теперь количество заказов на работу возрастет. Впрочем, какая разница? Оказываться время от времени в свете рампы приятно.
— Ты заслуживаешь этого.
— Спасибо, Алекс. Как дела?
— Движутся.
— Есть что-нибудь новое о Беби или художнице?
— Нет.
Когда мы были вместе, Робби никогда не спрашивала меня о таких вещах. Может, это объясняется ее привязанностью к Беби-Бою. Или тем, что теперь жизнь Робин не зависит от того, что я делаю.
— Уверена, если кто и разгадает эту загадку, так это ты.
— Ах, ну что за ерунда, сударыня.
— Пока, — сказала она, и от веселых ноток в ее голосе день для меня стал немного светлее.
Майло позвонил мне домой в следующий четверг, после девяти вечера. Сиротливый вечер проведенного в одиночестве дня. Я написал свои последние отчеты, собрал данные для моего бухгалтера и занялся домашними делами. Когда зазвонил телефон, я ел ребрышки, доставленные мне из ресторана, и допивал пиво «Гролш». Притушив свет и увеличив громкость телевизора с большим экраном, я просмотрел обе части кинофильма «Магнолия» и в который уже раз убедился, что это работа гения.
Предшествующие две ночи я спал у Элисон, просыпался в ее опрятной девичьей спаленке, улавливал запахи духов и завтрака, клал свой небритый седой подбородок на милые мягкие простыни, а мой разум витал где-то между восторженным наслаждением и полной дезориентацией.
Никаких разговоров ни о Гранте, ни о Робин, и она казалась довольной — или только притворялась. Элисон перенесла назначенные встречи, взяла выходной, и мы поехали вдоль побережья. Остановились на ленч в «Стоун-хаус», в Монтесито. Потом продолжили путь в направлении Санта-Барбары, прогулялись вдоль пляжа и далее по Стейт-стрит к художественному музею, где посмотрели выставку портретной живописи.
Черноглазые, чрезмерно умные дети Роберта Генри, томные, ранимые женщины Рафаэля Сойера, денди и разодетые в пух и прах женщины нью-йоркской богемы Джона Коха.
Бледнолицые, апатичные брюнетки Сингера Сарджента, которые заставили меня выше оценить достоинства Элисон.
Поздний обед на пирсе в Харборе затянулся до одиннадцати часов ночи, так что в Лос-Анджелес мы вернулись к часу. Последние двадцать миль я боролся со сном. Подъехав к дому Элисон, я надеялся, что она не пригласит меня зайти.
— Это было великолепно, — сказала она, — ты был великолепен. Хочешь выпить быстрорастворимого кофе, прежде чем уберешься домой?
— Обойдусь.
Я поцеловал ее и уехал. Теперь ночь была моей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60