Но это уже кое-что.
То, как были организованы убийства, натолкнуло меня на мысль, что преступнику за тридцать — сорок лет, поэтому двадцатичетырехлетний казался слишком молодым. Но возможно, Кевин Драммонд проявил предусмотрительность. И впервые после того, как завели дело об убийстве Киппер, в голосе Майло прозвучала надежда. Я промолчал и отправился в Сенчури-Сити.
Тот же самый овальный зал ожидания, та же самая зубастая женщина за конторкой. Никакой тревоги на этот раз, только холодная улыбка.
— Мистер Киппер ушел на ленч.
— Куда, мадам?
— Откуда мне знать.
— Вы не заказывали для него столик? — спросил Майло.
— Никаких заказов. Мистер Киппер предпочитает простые места.
— Бизнес-ленчи в простых местах?
— Мистер Киппер ест в одиночестве.
— Что вы можете сказать о людях, с которыми он встречался в утренние часы? — Служащая приемной прикусила губу. — Все в порядке, — успокоил ее Майло. — Он платит вам жалованье, и вы должны исполнять его указания. Мне жалованье платит город, и я не менее решителен.
— Извините, — пробормотала она. — Это всего лишь…
— Он не хочет с нами разговаривать. По какой причине?
— Он ничего не сказал. Он такой.
— Какой?
— Не очень разговорчивый. — Она снова прикусила губу. — Пожалуйста…
— Понимаю, — сказал Майло таким тоном, словно в самом деле что-то понимал.
Мы ушли из офиса, спустились на лифте на цокольный этаж. Через двери здания входили и выходили мужчины и женщины в черных костюмах.
— Если она говорит правду насчет простого места, — сказал Майло, — то, по-моему, это должна быть небольшая закусочная в торговых рядах Сенчури-Сити, в одном квартале отсюда. Иными словами, он ушел в этом направлении и вернется тем же путем. Три гранитные декоративные кадки с каучуковыми деревьями обозначали границу площадки перед зданием Киппера. Выбрав одну из них, мы присели на краешек.
Двадцать минут спустя появился Эверетт Киппер. Он шел один. Костюм на нем на этот раз был цвета вороненой стали, сшит точно по фигуре. Белая сорочка, розовый галстук, отливающие золотом запонки. Он направлялся к своему зданию прыгающей походкой. Толпа деловых людей перед фронтоном поредела, и Киппер прошел мимо нас, думая о чем-то своем.
Мы поднялись и поспешили к нему.
— Мистер Киппер?
Он резко обернулся. Вся его фигура выражала напряженное ожидание, характерное для знатока боевых искусств.
— Что на этот раз?
— Еще несколько вопросов, сэр.
— О чем?
— Не могли ли бы мы поговорить в вашем офисе?
— Думаю, нет. Полицейские в офисе — это плохо для бизнеса. Сколько времени на это потребуется?
— Несколько минут.
— Пойдемте сюда.
Он завел нас за одно из каучуковых деревьев, листва которых бросала на его круглое гладкое лицо тени в форме лопаточек.
— Ну так что?
— Вы когда-нибудь слышали о журнале «Груврэт»?
— Нет, а что?
— Мы пытаемся отыскать любые печатные материалы, касающиеся Джули, — пояснил Майло.
— И в этом журнале были подобные публикации? — Киппер покачал головой. — Джули никогда не говорила об этом. Почему это так важно?
— Мы ведем тщательное расследование, — сказал Майло.
— Ответ по-прежнему «нет». Я ничего не слышал об этом журнале.
— Вам что-нибудь известно о материалах прессы, в которых упоминалось бы ее имя?
— О ней ничего не писали, и это действовало ей на нервы. В Нью-Йорке, когда работы Джули выставлялись в галерее у Энтони, публикаций было много. О выставке писала «Нью-Йорк тайме» в рубрике, посвященной искусству, и некоторые другие газеты. Джули помнила об этом. Она болезненно относилась к тому, что находится в тени.
— Что еще она воспринимала болезненно?
— Отсутствие успеха.
— О выставке в «Свете и пространстве» вообще ничего не писали?
Киппер покачал головой.
— Джули говорила мне, что галерея «Свет и пространство» направила сообщение о групповой выставке в «Лос-Анджелес тайме», но они и не подумали опубликовать… Хотя, минуточку, был один журнал, желавший получить интервью, но не тот, что вы назвали. В его названии не было ничего, связанного с «рэт»… Как же он назывался, черт побери? Но это не имеет значения. Это подействовало на Джули возбуждающе, но в конечном счете журнал от своей затеи отказался.
— Отменил интервью?
— Она ждала, но журналист подвел ее. Джули это не понравилось, она позвонила редактору и высказала ему свое неудовольствие. В конце концов журнал опубликовал что-то очень короткое, возможно, лишь для того, чтобы насолить ей.
— Обзорную статью о выставке?
— Нет, это случилось еще до выставки, наверное, за месяц. Насколько мне известно, Джули сама звонила в журнал. Она пыталась добиться положительного отклика. Чтобы вернуть себе доброе имя. — Киппер потрогал свой нос. — Она всерьез полагала, что это ей удастся.
— Не удалось?
Казалось, Киппер вот-вот плюнет.
— Этот мир искусства, я… Так как назывался этот журнал… что-то похожее на «син», дурацкое название… она показывала мне один из номеров. Я счел его полной безвкусицей, но Джули ничего не сказал, потому что она была возбуждена… «син»… «Селдом-син». Что-то вроде этого. А теперь мне пора.
Киппер повернулся и пошел прочь. Полы его пиджака развевались, хотя ветра на площади не было. Турбулентность создавал он сам.
* * *
«Селдомсинатол» был зарегистрирован в западном Голливуде, в Санта-Монике, неподалеку от Ла-Сьенги. Этот адрес принадлежал административному двухэтажному кирпичному зданию, втиснутому между цветочным магазином и узкой аллеей, заполненной автомобилями с их легко возбудимыми владельцами. Майло поставил свою машину, не имеющую специальных знаков, на стоянке, зарезервированной для погрузочно-разгрузочных работ, и мы вошли в здание через дверь, на которой висело объявление «Агентов фирм просят не беспокоиться».
В указателе фирм значились театральные агентства, диетологи, школа йоги, управляющие делами, а в многокомнатном офисе на втором этаже «Наставники ягуаров/ССА»note 6.
— Снимают помещение сообща, — заметил я. — Это далеко не газетная империя.
— «Наставники ягуаров», — прочитал Майло. — Какие инструкции нужны для того, чтобы стать хорошим хищником?
Общий вид помещения свидетельствовал: никто из его обитателей не стал ни звездой, ни здоровым, ни богатым. Серые убогие залы, грязные ковры, рассохшиеся фанерные двери, вонь, характерная для плохого состояния водопроводно-канализационной сети, освещение лифта, не регулируемое нажатием кнопки.
Мы пошли наверх по лестнице, вдыхая запах инсектицидов и выделывая хитроумные па, чтобы не наступить на раздавленных тараканов.
Майло постучал в дверь «Наставников» и, не дожидаясь ответа, повернул ручку. В конце помещения находилась маленькая комнатушка с четырьмя переносными рабочими станциями. Изящные маленькие компьютеры в многоцветных коробках, сканеры, принтеры, фотокопировальные устройства, машины, назначение которых мне было непонятно. На виниловом полу — множество свернутых в мотки проводов.
Стены были увешаны однотипными обложками ССА — с фотографиями молодых недоедающих красивых людей в приталенных одеждах, излучающих презрение к тем, кто будет их рассматривать. Много винила и резины. Все эти лохмотья выглядели дешевыми, но, вполне вероятно, были давно заложены.
Манекены и манекенщицы. У тех и других глаза подведены, как у Нефертити. Темно-красные румяна на щеках худосочных женщин, четырехдневные бороды на лицах их коллег мужского пола.
Чернокожий мужчина чуть старше двадцати с множеством косичек на голове, в черной с желтыми полосками, как у шмеля, майке и в желтых брюках религиозной секты «Карго», согнувшись над компьютером, безостановочно печатал. Я взглянул на его экран. Графики. Ну прямо «Эшер» в виде погремушки. Мужчина не отреагировал на наше появление, а может быть, просто не заметил нас. Что-то в миниатюрных наушниках поглощало его внимание.
Два центральных терминала были не заняты. За самым дальним компьютером сидела женщина лет двадцати пяти, также подключившаяся к источнику звуковой информации, и читала журнал «Пипл». Это была полнощекая дама с детским личиком, в черном, отливающем лаком спортивном костюме и красных туфлях, сделанных словно для прогулки по луне. Казалось, она покачивается в ритме три четвери. Волосы каштанового цвета были уложены в стиле пятидесятых годов с помощью лака. Она повернулась к нам, подняла бровь — татуировку на брови, — и толстое стальное кольцо, пронизывающее центр образовавшейся дуги, сначала подскочило вверх, а потом опустилось вниз. Окружность, образованная ее верхней губой, осталась неподвижной. Такими же неподвижными оставались и сережки в ушах, и небольшая кнопочка посредине подбородка, явно причинявшая ей боль.
— Что? — крикнула она. Потом сдернула наушники, но продолжала покачивать головой. Раз-два-три, раз-два-три. Это был вальс молодых людей, поклонников тяжелого металла. — Что? — повторила она.
Предъявленный Майло значок полицейского выявил татуировку на обеих бровях. Очертания ее губ также были навечно обозначены чернилами.
— Итак? — спросила она.
— Я ищу издателя «Селдомсинатол».
Она ткнула себе в грудь большим пальцем и повторила слова Майло:
— Вы нашли ее. — Нас интересует информация, касающаяся художницы Джульетты Киппер.
— Что с ней такое?
— Вы знаете ее?
— Я этого не говорила.
— Теперь с ней уже ничего не происходит. Ее убили, — сообщил Майло.
Кольцо в брови упало вниз, но лицо ниже его сохраняло непроницаемость.
— Постойте, постойте, постойте. — Она встала, подошла к парню, чертившему графики, толкнула его в плечо. Тот с явным нежеланием снял наушники. — Джульетта Киппер. Мы что-нибудь писали о ней?
— О ком?
— Киппер. Художница. Ее убили.
— Ммм, — пробормотал он. — Что за художница? Девушка посмотрела на нас.
— Она была живописцем, — пояснил Майло. — Нам сказали, что вы писали о ней, мисс…
— Патти Пэджетт.
Широкая улыбка. В ее левом переднем резце виднелась пломба, сверкающая как алмаз довольно большого размера.
Майло улыбнулся ей в ответ и вынул свою записную книжку.
— Ну вот, — заговорила Патти Пэджетт. — Всю жизнь мечтала попасть в официальное полицейское досье. Когда мы, по-вашему, публиковали материал о недавно умершей мисс Киппер?
— Не ранее последних двух месяцев.
— Хорошо, это сокращает поиск. В последние шесть месяцев мы выпустили только два номера.
— У вас ежеквартальное издание?
— Мы банкроты. — Патти Пэджетт вернулась к своему столу, открыла ящик и начала копаться в нем. — Посмотрим, удостоилась ли нашего внимания Джули или как ее там… Как она умерла?
— Ее задушили, — сказал Майло.
— Ух ты, что-нибудь известно о том, кто это сделал?
— Пока нет.
— Пока, — повторила Пэджетт. — Мне нравится ваш оптимизм… великое поколение и все такое прочее.
— То была Вторая мировая война, а он воевал во Вьетнаме, — уточнила шмелеобразная рубашка.
Парень посмотрел на нас, словно ища подтверждения своих слов. Увидев непроницаемые лица, он снова надел наушники и задергался в ритме поп-музыки, потряхивая косичками.
— Пожалуйста, — заговорила Пэджетт. — Вот оно. Три месяца назад. — Она положила журнал на колени, лизнула большой палец и начала перелистывать страницы. — О'ке-ей! Вот она, в нашей рубрике «Мама/Дада»… похоже, кому-то Джули нравилась.
Пэджетт принесла нам статью.
«Мама/Дада» представляла собой подборку кратких обзоров творчества местных художников. Материал о Джульетте Киппер был помещен на одной странице с заметками об эмигранте из Хорватии, модном фотографе и кинологе, который по совместительству занимался видеографией.
Два параграфа сообщали о многообещающем нью-йоркском дебюте, «десятилетии разочарований как в личном, так и в профессиональном плане», а также о «вероятном возрождении как художницы-нигилистки, отражающей в своих картинах калифорнийскую мечту и экологические проекты».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60