Что я могу с ними поделать? Они меня абсолютно не слушаются!
— Вы дождались его?
— Да.
— Поговорили? Возникла легкая заминка.
— Он торопился, и поэтому разговора не получилось. Все, что я говорила, до него не доходило. Он целиком и полностью был во власти своей… — Ванда Юрьевна запнулась, а потом с трудом сказала, как будто выплюнула: — Жены.
Губарев задумчиво посмотрел на Ванду Юрьевну. Она источала из себя тонны ненависти. Она вполне могла желать ему самого плохого. Только ли — желать?
— Ванда Юрьевна, где вы были третьего ноября с семи до десяти вечера?
— Я? — вздрогнула Ванда Юрьевна. Вопрос доходил до нее медленно, с трудом. — Третьего ноября… вечером… Ну где я могла быть? Конечно, в магазине. Покупала продукты. Я пашу, как каторжная. Двое детей! Накорми, обиходь!
— Все это время вы были в магазине?
— Так не в одном же! В одном молоко дешевле. В другом — мясо. Пока все их обойдешь!
— Сколько лет вашим детям?
Старшему, Диме, — двадцать. Он студент Института управления. Учится на первом курсе. Все время собирается его бросить. Отец мог бы повлиять на него, так нет. Свои дела ему ближе и дороже, чем дела ребенка!
— А младший?
— Младший, Юра, учится в школе. В девятом классе.
— Дети дома? Я могу поговорить с ними?
— Дома только Дима.
— Хорошо. Я побеседую с ним.
— Дима! — крикнула Ванда Юрьевна. — Ди-и-ма!
— Чего? — Из смежной комнаты вышел заспанный юноша. Высокий, темноволосый. Увидев незнакомых людей, он остановился и вопросительно посмотрел на мать.
— Дима. Это из милиции. Расследуют убийство твоего отца.
— А-а… — Юноша плюхнулся на свободный стул.
— С тобой хотят побеседовать.
— Пожалуйста! — В карих глазах молодого человека читались настороженность и тревога. Губарев вспомнил, как выглядел Лактионов на фотографии, и подумал, что юноша здорово похож на отца.
— Губарев Владимир Анатольевич. Павлов Виктор Николаевич, — представил себя и коллегу Губарев.
Майор обратился к Ванде Юрьевне:
— Я хотел бы остаться с вашим сыном наедине.
Ни слова не говоря, Ванда Юрьевна встала. Рукава ее длинного фиолетового халата своим фасоном напоминали перевернутые колокольчики.
Ванда Юрьевна величаво проплыла мимо Губарева и подчеркнуто-плотно закрыла за собой дверь, хотя майор ни минуты не сомневался, что она будет подслушивать их разговор у двери.
Лактионов-младший был в спортивных брюках и черной футболке.
— Дима, все говорят, что в последнее время ваш отец выглядел каким-то озабоченным, вы не знаете, с чем это могло быть связано?
Юноша лениво пожал плечами:
— Наверное, какие-то проблемы на работе.
— А может, это дела личного характера, семейного? Мать сказала, что вы собираетесь бросать институт. Может быть, ваш отец был расстроен из-за этого?
Юноша уставился на него с таким видом, словно не понял, о чем идет речь.
— Переживать из-за моего института отец не стал бы, — усмехнулся он.
— У вас были хорошие отношения с отцом?
— Нормальные.
— Вы не обижались на него из-за того, что он ушел из семьи?
— А чего? Это его дело. Новая жена, новая жизнь…
— Значит, вы отнеслись к его уходу из семьи спокойно?
Ответом Губареву был колюче-неприязненный взгляд.
— Это — выбор моего отца, — подчеркнул Лактионов-младший.
Губарев понял, что он несколько перегнул палку. Конечно, парень не мог не переживать из-за того, что отец бросил их. Правда, сегодняшняя молодежь все воспринимает намного легче, чем предыдущее поколение. Она настроена более пофигистски. Ей все по барабану. Но отец есть отец… Если он будет и дальше задавать такие прямолинейные вопросы, парень замкнется и перестанет разговаривать. Будет отделываться односложными репликами. Губарев кашлянул и посмотрел на Витьку. Но тот смотрел в окно. Ничего себе работничек, разозлился майор. Мух ловит.
— А кем бы вы хотели стать? — задал вопрос Витька, повернув голову к Лактионову-младшему.
— Ну… например, архитектором.
— У вас есть к этому способности? — продолжал Витька.
— Да. Есть.
— Вы говорили об этом с отцом?
— Говорил.
— И что? Теперь Губарев мог перевести дыхание. «Пусть Витька тоже поработает. А то я пашу один, как боксер на ринге».
— Он сказал, чтобы я все хорошенько обдумал.
— Но, в принципе, отец был не против?
— Нет.
— Против была ваша мать?
— Да. Ей хотелось, чтобы я получил «земную» специальность. И в дальнейшем мог твердо стоять на ногах, — судя по иронии, звучавшей в голосе, он в точности повторял ее слова.
Скорее всего, конфликт у Лактионова-младшего был не с отцом, а с матерью, которая давила на него и хотела, чтобы он плясал под ее дудку. Никаких самостоятельных движений без ее на то соизволения. Ни влево, ни вправо.
— А как относилась к вашим свиданиям с отцом Дина Александровна? — спросил Губарев.
— Дина Александровна? — Парень едва заметно нахмурился. — Нормально.
— Она не высказывала своего неудовольствия?
— Нет, — ответ прозвучал довольно резко.
Может быть, ему неприятно вообще всякое упоминание о ней, подумал Губарев. Как должен относиться сын к женщине, которая увела отца? И ежу понятно, что без особого восторга.
— Отец помогал вам материально?
— Да… — При этих словах в комнату вплыла Ванда Юрьевна.
— Извините. Дима, тебя к телефону. Срочно. Уловка была такой примитивной, что Губарев невольно улыбнулся. Про себя.
— Я случайно слышала ваш вопрос: поймите, что Дима не может адекватно оценивать помощь отца. Он далек от быта. Все покупаю я. Мальчик живет на всем готовом. Одет, обут. Младший подрастает. Пора уже определяться с вузом, думать о репетиторах. Да и в школах, вы сами знаете, сейчас одни поборы.
Губарев никак не отреагировал на ее слова. Ванда Юрьевна стояла перед ним, и рукава-колокольчики колыхались в такт ее словам.
— Дима такой ранимый, чувствительный. Сначала он так переживал, когда отец ушел от нас. Так переживал! Даже бросил музыкальную школу.
Дима вернулся быстро. Он сел на свое место, стараясь не смотреть на мать. Губарев понял, что на этом разговор с семейкой Лактионовых надо закончить. Пока. Больше он ничего здесь не выжмет. Оставался еще один член этого семейства: Юра Лактионов. Но его все равно не было дома.
— Скажите, Дима, когда вы в последний раз видели отца?
— В прошлое воскресенье. Когда был у него дома.
— И ничего необычного в его поведении не заметили?
— Нет. Ничего.
Когда разговор был закончен, Губареву показалось, что Ванда Юрьевна вздохнула с облегчением. Интересно, почему, мелькнуло в голове у Губарева.
— Ну и как она тебе? — задал Губарев вопрос Витьке, когда они вышли из подъезда на улицу. Сделав несколько шагов вперед, майор остановился и, задрав вверх голову, посмотрел на дом. Стандартное двенадцатиэтажное здание, построенное примерно лет тридцать назад. Лактионовы живут на девятом этаже. Губареву показалось, что он увидел в окне силуэт Ванды Юрьевны. Может быть, она стоит сейчас около окна за занавеской и смотрит на них?
— Обычная мегера, обиженная на жизнь. Муж бросил — значит, он подлец и скотина. Хотя, я думаю, деньги он им отваливал приличные.
Я тоже так думаю. Не случайно она ворвалась в комнату, когда я спросил Диму о деньгах. Она боялась, что он назовет сумму и я пойму, что Лактионов — не жмот. И его бывшая семья живет на хорошие бабки.
— Ей выгодно малевать Лактионова черными красками, — заметил Витька.
— Тем не менее фамилию она оставила прежнюю.
— Да. Хитрая бабенка.
— У меня тоже сложилось такое мнение, — кивнул майор.
Глава 3
На работе сосредоточиться ему не удалось. Позвонила взволнованная жена.
— Ты знаешь, Дашка ушла из дома. А меня не послушалась!
— Как — ушла? — осевшим голосом переспросил Губарев. — Совсем? Из дома?
— Я запретила ей идти с компанией в развлекательный центр. А она нагрубила мне и ушла. Да еще деньги, отложенные на хозяйство, стянула.
— Что же ты раньше не позвонила! — рассердился Губарев.
— До тебя дозвониться невозможно. Никто к телефону не подходит.
— Я на задании был.
— Ты всегда на задании. А на дочь тебе наплевать!
— Не могу же я бросить работу и караулить ее целыми днями, — вспылил Губарев. — Ты-то на что! Мать называется!
Ответом были рыдания.
— Ты меня еще и оскорбляешь!
— Извини, Наташ, у самого нервы ходуном ходят!
— Разве у тебя есть нервы?
— Теперь уже ты скатилась до оскорблений. На том конце повесили трубку. Стало еще тошнее. Губарев вдруг понял, что живет он как-то не так. Неправильно. Семью совсем забросил. Работа особой радости не приносит. И вообще — человек он несчастливый. Тянет по жизни свою лямку. А удовлетворения никакого. Так и помрешь в одночасье, мелькнула предательская мысль.
С женой они разошлись несколько лет назад. Развод официально не оформляли. Не было надобности. Ни он, ни жена вступать в повторный брак пока не собирались. Сейчас он ютился в коммунальной комнатенке, которую ему предоставил друг. За что Губарев был ему премного благодарен. Потому что иначе жить ему было бы негде.
Жена, шестнадцатилетняя дочь, теща жили в двухкомнатной квартире, где раньше проживал и Губарев. Тещину однокомнатную квартиру они сдавали, поскольку с деньгами была вечная напряженка. Раньше Наташка работала в библиотеке, но безденежную профессию пришлось оставить. Она пыталась закрепиться в какой-нибудь редакции или издательстве, но до сих пор у нее это получалось плохо. То контора лопалась, то зарплату урезали. Губарев помогал им, но с его заработков не разбежишься. И поэтому жена постоянно подкалывала его за скудное материальное «пособие». А Дашка требовала то одно, то другое…
И вообще, в последнее время она становилась все более и более неуправляемой. Воспитывать ребенка на расстоянии — задачка, конечно, не из легких! Во всяком случае, у Губарева это получалось плохо. Жена нервничала и психовала. Но выхода из этого тупика Губарев не видел. Разве что приехать с ремнем и как следует отлупить Дашку. Чтобы знала свое место и не создавала лишней головной боли. Но до такого радикального способа он еще не дошел. А надо бы, чесал в затылке майор. Проучить раз и навсегда.
Потом его мысли перескочили к двум портфелям. Зачем Лактионову в день убийства понадобились два портфеля? Для чего? Может, во втором портфеле были важные документы? Но какого характера? И почему их нельзя было положить в первый портфель?
Губарев вздохнул и достал из ящика стола стандартный лист белой бумаги. Нарисовал несколько « кругов. В самом центре написал крупными буквами: ЛАКТИОНОВ. В первом ближнем круге он написал: „Дина Александровна“. Во втором — „сыновья“. В третьем — „Ванда Юрьевна“. В четвертом — „Кузьмина“. В пятом — „Лазарева и Юлия Константиновна“.
Эти люди находились к Лактионову ближе других. Они знали его, общались с ним. Но насколько хорошо они его знали? Бывает ведь так, что люди живут вместе годами и даже не догадываются, на что способен близкий им человек. Тот, которого они знают как свои пять пальцев. Как они думают. Но не все так просто и очевидно. В каждом человеке есть некое потайное дно, скрытое ото всех до поры до времени. И, как правило, обнаружить его очень трудно. Иногда приходится собирать информацию буквально по крупинкам. А потом складывать из этих крупинок реальную картину случившегося…
Губарев достал фотографию Лактионова, которую дала ему Дина Александровна, и положил на лист бумаги. Сорок пять лет. Волевое, решительное лицо. Тяжеловатый подбородок. Широко расставленные глаза. Крупный нос. Губарев вспомнил слова охранника о крестьянской закваске. Да, пожалуй, она наложила свой отпечаток на лицо. Дина Александровна говорила о том, что ее муж сам пробивал себе дорогу в жизни. Таким людям всегда приходится нелегко. Одно время Лактионов выпивал. Это уже «характеристика» Ванды Юрьевны. Губарев поймал себя на мысли, что он пытается нащупать характер убитого хирурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Вы дождались его?
— Да.
— Поговорили? Возникла легкая заминка.
— Он торопился, и поэтому разговора не получилось. Все, что я говорила, до него не доходило. Он целиком и полностью был во власти своей… — Ванда Юрьевна запнулась, а потом с трудом сказала, как будто выплюнула: — Жены.
Губарев задумчиво посмотрел на Ванду Юрьевну. Она источала из себя тонны ненависти. Она вполне могла желать ему самого плохого. Только ли — желать?
— Ванда Юрьевна, где вы были третьего ноября с семи до десяти вечера?
— Я? — вздрогнула Ванда Юрьевна. Вопрос доходил до нее медленно, с трудом. — Третьего ноября… вечером… Ну где я могла быть? Конечно, в магазине. Покупала продукты. Я пашу, как каторжная. Двое детей! Накорми, обиходь!
— Все это время вы были в магазине?
— Так не в одном же! В одном молоко дешевле. В другом — мясо. Пока все их обойдешь!
— Сколько лет вашим детям?
Старшему, Диме, — двадцать. Он студент Института управления. Учится на первом курсе. Все время собирается его бросить. Отец мог бы повлиять на него, так нет. Свои дела ему ближе и дороже, чем дела ребенка!
— А младший?
— Младший, Юра, учится в школе. В девятом классе.
— Дети дома? Я могу поговорить с ними?
— Дома только Дима.
— Хорошо. Я побеседую с ним.
— Дима! — крикнула Ванда Юрьевна. — Ди-и-ма!
— Чего? — Из смежной комнаты вышел заспанный юноша. Высокий, темноволосый. Увидев незнакомых людей, он остановился и вопросительно посмотрел на мать.
— Дима. Это из милиции. Расследуют убийство твоего отца.
— А-а… — Юноша плюхнулся на свободный стул.
— С тобой хотят побеседовать.
— Пожалуйста! — В карих глазах молодого человека читались настороженность и тревога. Губарев вспомнил, как выглядел Лактионов на фотографии, и подумал, что юноша здорово похож на отца.
— Губарев Владимир Анатольевич. Павлов Виктор Николаевич, — представил себя и коллегу Губарев.
Майор обратился к Ванде Юрьевне:
— Я хотел бы остаться с вашим сыном наедине.
Ни слова не говоря, Ванда Юрьевна встала. Рукава ее длинного фиолетового халата своим фасоном напоминали перевернутые колокольчики.
Ванда Юрьевна величаво проплыла мимо Губарева и подчеркнуто-плотно закрыла за собой дверь, хотя майор ни минуты не сомневался, что она будет подслушивать их разговор у двери.
Лактионов-младший был в спортивных брюках и черной футболке.
— Дима, все говорят, что в последнее время ваш отец выглядел каким-то озабоченным, вы не знаете, с чем это могло быть связано?
Юноша лениво пожал плечами:
— Наверное, какие-то проблемы на работе.
— А может, это дела личного характера, семейного? Мать сказала, что вы собираетесь бросать институт. Может быть, ваш отец был расстроен из-за этого?
Юноша уставился на него с таким видом, словно не понял, о чем идет речь.
— Переживать из-за моего института отец не стал бы, — усмехнулся он.
— У вас были хорошие отношения с отцом?
— Нормальные.
— Вы не обижались на него из-за того, что он ушел из семьи?
— А чего? Это его дело. Новая жена, новая жизнь…
— Значит, вы отнеслись к его уходу из семьи спокойно?
Ответом Губареву был колюче-неприязненный взгляд.
— Это — выбор моего отца, — подчеркнул Лактионов-младший.
Губарев понял, что он несколько перегнул палку. Конечно, парень не мог не переживать из-за того, что отец бросил их. Правда, сегодняшняя молодежь все воспринимает намного легче, чем предыдущее поколение. Она настроена более пофигистски. Ей все по барабану. Но отец есть отец… Если он будет и дальше задавать такие прямолинейные вопросы, парень замкнется и перестанет разговаривать. Будет отделываться односложными репликами. Губарев кашлянул и посмотрел на Витьку. Но тот смотрел в окно. Ничего себе работничек, разозлился майор. Мух ловит.
— А кем бы вы хотели стать? — задал вопрос Витька, повернув голову к Лактионову-младшему.
— Ну… например, архитектором.
— У вас есть к этому способности? — продолжал Витька.
— Да. Есть.
— Вы говорили об этом с отцом?
— Говорил.
— И что? Теперь Губарев мог перевести дыхание. «Пусть Витька тоже поработает. А то я пашу один, как боксер на ринге».
— Он сказал, чтобы я все хорошенько обдумал.
— Но, в принципе, отец был не против?
— Нет.
— Против была ваша мать?
— Да. Ей хотелось, чтобы я получил «земную» специальность. И в дальнейшем мог твердо стоять на ногах, — судя по иронии, звучавшей в голосе, он в точности повторял ее слова.
Скорее всего, конфликт у Лактионова-младшего был не с отцом, а с матерью, которая давила на него и хотела, чтобы он плясал под ее дудку. Никаких самостоятельных движений без ее на то соизволения. Ни влево, ни вправо.
— А как относилась к вашим свиданиям с отцом Дина Александровна? — спросил Губарев.
— Дина Александровна? — Парень едва заметно нахмурился. — Нормально.
— Она не высказывала своего неудовольствия?
— Нет, — ответ прозвучал довольно резко.
Может быть, ему неприятно вообще всякое упоминание о ней, подумал Губарев. Как должен относиться сын к женщине, которая увела отца? И ежу понятно, что без особого восторга.
— Отец помогал вам материально?
— Да… — При этих словах в комнату вплыла Ванда Юрьевна.
— Извините. Дима, тебя к телефону. Срочно. Уловка была такой примитивной, что Губарев невольно улыбнулся. Про себя.
— Я случайно слышала ваш вопрос: поймите, что Дима не может адекватно оценивать помощь отца. Он далек от быта. Все покупаю я. Мальчик живет на всем готовом. Одет, обут. Младший подрастает. Пора уже определяться с вузом, думать о репетиторах. Да и в школах, вы сами знаете, сейчас одни поборы.
Губарев никак не отреагировал на ее слова. Ванда Юрьевна стояла перед ним, и рукава-колокольчики колыхались в такт ее словам.
— Дима такой ранимый, чувствительный. Сначала он так переживал, когда отец ушел от нас. Так переживал! Даже бросил музыкальную школу.
Дима вернулся быстро. Он сел на свое место, стараясь не смотреть на мать. Губарев понял, что на этом разговор с семейкой Лактионовых надо закончить. Пока. Больше он ничего здесь не выжмет. Оставался еще один член этого семейства: Юра Лактионов. Но его все равно не было дома.
— Скажите, Дима, когда вы в последний раз видели отца?
— В прошлое воскресенье. Когда был у него дома.
— И ничего необычного в его поведении не заметили?
— Нет. Ничего.
Когда разговор был закончен, Губареву показалось, что Ванда Юрьевна вздохнула с облегчением. Интересно, почему, мелькнуло в голове у Губарева.
— Ну и как она тебе? — задал Губарев вопрос Витьке, когда они вышли из подъезда на улицу. Сделав несколько шагов вперед, майор остановился и, задрав вверх голову, посмотрел на дом. Стандартное двенадцатиэтажное здание, построенное примерно лет тридцать назад. Лактионовы живут на девятом этаже. Губареву показалось, что он увидел в окне силуэт Ванды Юрьевны. Может быть, она стоит сейчас около окна за занавеской и смотрит на них?
— Обычная мегера, обиженная на жизнь. Муж бросил — значит, он подлец и скотина. Хотя, я думаю, деньги он им отваливал приличные.
Я тоже так думаю. Не случайно она ворвалась в комнату, когда я спросил Диму о деньгах. Она боялась, что он назовет сумму и я пойму, что Лактионов — не жмот. И его бывшая семья живет на хорошие бабки.
— Ей выгодно малевать Лактионова черными красками, — заметил Витька.
— Тем не менее фамилию она оставила прежнюю.
— Да. Хитрая бабенка.
— У меня тоже сложилось такое мнение, — кивнул майор.
Глава 3
На работе сосредоточиться ему не удалось. Позвонила взволнованная жена.
— Ты знаешь, Дашка ушла из дома. А меня не послушалась!
— Как — ушла? — осевшим голосом переспросил Губарев. — Совсем? Из дома?
— Я запретила ей идти с компанией в развлекательный центр. А она нагрубила мне и ушла. Да еще деньги, отложенные на хозяйство, стянула.
— Что же ты раньше не позвонила! — рассердился Губарев.
— До тебя дозвониться невозможно. Никто к телефону не подходит.
— Я на задании был.
— Ты всегда на задании. А на дочь тебе наплевать!
— Не могу же я бросить работу и караулить ее целыми днями, — вспылил Губарев. — Ты-то на что! Мать называется!
Ответом были рыдания.
— Ты меня еще и оскорбляешь!
— Извини, Наташ, у самого нервы ходуном ходят!
— Разве у тебя есть нервы?
— Теперь уже ты скатилась до оскорблений. На том конце повесили трубку. Стало еще тошнее. Губарев вдруг понял, что живет он как-то не так. Неправильно. Семью совсем забросил. Работа особой радости не приносит. И вообще — человек он несчастливый. Тянет по жизни свою лямку. А удовлетворения никакого. Так и помрешь в одночасье, мелькнула предательская мысль.
С женой они разошлись несколько лет назад. Развод официально не оформляли. Не было надобности. Ни он, ни жена вступать в повторный брак пока не собирались. Сейчас он ютился в коммунальной комнатенке, которую ему предоставил друг. За что Губарев был ему премного благодарен. Потому что иначе жить ему было бы негде.
Жена, шестнадцатилетняя дочь, теща жили в двухкомнатной квартире, где раньше проживал и Губарев. Тещину однокомнатную квартиру они сдавали, поскольку с деньгами была вечная напряженка. Раньше Наташка работала в библиотеке, но безденежную профессию пришлось оставить. Она пыталась закрепиться в какой-нибудь редакции или издательстве, но до сих пор у нее это получалось плохо. То контора лопалась, то зарплату урезали. Губарев помогал им, но с его заработков не разбежишься. И поэтому жена постоянно подкалывала его за скудное материальное «пособие». А Дашка требовала то одно, то другое…
И вообще, в последнее время она становилась все более и более неуправляемой. Воспитывать ребенка на расстоянии — задачка, конечно, не из легких! Во всяком случае, у Губарева это получалось плохо. Жена нервничала и психовала. Но выхода из этого тупика Губарев не видел. Разве что приехать с ремнем и как следует отлупить Дашку. Чтобы знала свое место и не создавала лишней головной боли. Но до такого радикального способа он еще не дошел. А надо бы, чесал в затылке майор. Проучить раз и навсегда.
Потом его мысли перескочили к двум портфелям. Зачем Лактионову в день убийства понадобились два портфеля? Для чего? Может, во втором портфеле были важные документы? Но какого характера? И почему их нельзя было положить в первый портфель?
Губарев вздохнул и достал из ящика стола стандартный лист белой бумаги. Нарисовал несколько « кругов. В самом центре написал крупными буквами: ЛАКТИОНОВ. В первом ближнем круге он написал: „Дина Александровна“. Во втором — „сыновья“. В третьем — „Ванда Юрьевна“. В четвертом — „Кузьмина“. В пятом — „Лазарева и Юлия Константиновна“.
Эти люди находились к Лактионову ближе других. Они знали его, общались с ним. Но насколько хорошо они его знали? Бывает ведь так, что люди живут вместе годами и даже не догадываются, на что способен близкий им человек. Тот, которого они знают как свои пять пальцев. Как они думают. Но не все так просто и очевидно. В каждом человеке есть некое потайное дно, скрытое ото всех до поры до времени. И, как правило, обнаружить его очень трудно. Иногда приходится собирать информацию буквально по крупинкам. А потом складывать из этих крупинок реальную картину случившегося…
Губарев достал фотографию Лактионова, которую дала ему Дина Александровна, и положил на лист бумаги. Сорок пять лет. Волевое, решительное лицо. Тяжеловатый подбородок. Широко расставленные глаза. Крупный нос. Губарев вспомнил слова охранника о крестьянской закваске. Да, пожалуй, она наложила свой отпечаток на лицо. Дина Александровна говорила о том, что ее муж сам пробивал себе дорогу в жизни. Таким людям всегда приходится нелегко. Одно время Лактионов выпивал. Это уже «характеристика» Ванды Юрьевны. Губарев поймал себя на мысли, что он пытается нащупать характер убитого хирурга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46