На другой день майор и Виктор зашли к Дине Александровне за фотографией убитого. Она открыла им дверь, и Губарев обратил внимание, что под ее глазами залегли глубокие тени. Наверное, не спала всю ночь, подумал он.
— Мы хотели бы взять фотографию Николая Дмитриевича, — обратился к ней Губарев.
— Какого размера?
— Небольшую.
— Минуту. Она оставила их в коридоре и нырнула в глубину квартиры.
Губарев обвел глазами стены коридора. Художницей Дина Александровна была интересной. Во всяком случае, в ее картинах, как и в ней самой, была некая изюминка. Необычный ракурс или любопытное сочетание цветов. Непривычное для глаза. Но Губареву, как и в прошлый раз, больше всего понравился букет лилий. Контраст чистых белоснежных лилий и набухшего грозового неба.
— Вот. Возьмите фотографию. — Дина Александровна протянула им снимок.
— Простите, пожалуйста, еще один вопрос. Что теперь будет с клиникой?
— Пока ничего не могу сказать. Либо я ее продам, либо все останется по-прежнему.
— А кто тогда будет директором?
— Наверное, Лазарева. Она была правой рукой моего мужа. Извините, но пока я еще не думала всерьез обо всем этом. Потом… — Дина Александровна нахмурилась и поправила рукой шаль.
— Спасибо. До свидания.
Ожидая лифт, Губарев сказал Витьке:
— Теперь — беседа с охранником. Потом со второй женой Лактионова. Массажисткой.
— Созваниваться будете?
— Нет. Нагрянем неожиданно. Чтобы она не успела подготовиться.
Охранник, Моргунов Виктор Кузьмич, сидел в будке. Увидев Губарева с Витькой, вышел к ним. И пригласил в маленькое помещение, примыкавшее к будке. Губарев сел на пластмассовый белый стул. Витька остался стоять, прислонившись к двери. Охранник был мужчина лет сорока пяти. Невысокого роста, плотный, приземистый. Губарев представился. Да, охранник знал убитого. Здоровался, иногда перекидывался парой слов. Ужасно, что его убили. Добрейший мужик. Такой мухи не обидит. Настоящей закваски. Сразу видно — крестьянских корней.
— Не заметили ли вы что-либо необычное в последний день?
— В последний день? Позавчера, значит, — охранник пригладил правой рукой усы. — Он вышел… — вспоминал Виктор Кузьмич. — Подошел к будке… Да. Он был с двумя портфелями.
— С двумя? — Губарев переглянулся с Витькой.
Да, с двумя портфелями. Один — такой обычный. А второй — маленький. Я еще удивился: почему он не взял один большой.
— Вас это удивило?
— Да. В его руках был всегда один портфель.
— Спасибо. Что еще было странного?
— Ничего. Поздоровались. Он посмотрел на небо. И сказал, что, наверное, будет дождь. Я согласился. Все.
— Где находятся гаражи?
— Рядом с домом подземный гаражный комплекс.
— Что вы можете сказать о его жене? Дине Александровне?
— Приятная женщина. Молчаливая. Но не заносчивая.
Разговор был исчерпан.
Выйдя на улицу, Губарев кивнул Витьке:
— Топаем обратно. И спрашиваем вдову о втором портфеле.
Дина Александровна собиралась уходить. Она была одета в черную кожаную куртку с черно-серебристым воротником, в черные брюки. На плече — черная кожаная сумка. В руках — ключи.
— Я тороплюсь.
— Мы ненадолго. Вы видели, как уходил ваш муж? Дина Александровна задумалась.
— Я была в комнате… Он крикнул мне из коридора: «Пока!» Я сказала, чтобы он позвонил мне, если задержится.
— Он сам закрыл за собой дверь?
— Да. Сам.
— Что было у него в руках, когда он уходил?
— Портфель.
— Но вы же не видели этого?
— Не видела. Но он всегда брал свой портфель. А что?
— Дело в том, что у вашего мужа в день убийства в руках было два портфеля. Один побольше. Другой поменьше.
— Два портфеля? — Дина Александровна казалась озадаченной. — Нет. Я об этом ничего не знала.
— Так сказал охранник.
— Ну… и что?
— Зачем ему два портфеля?
— Не знаю. Может быть, там был пакет документов. Они не входили в один портфель. Вот он и взял второй. Что в этом особенного? — Ключи слегка звякнули в руках Дины Александровны.
— Мы просто подумали, что, возможно, этот факт поможет нам в расследовании.
Вдова молчала.
— И что было в этом втором портфеле, вы не знаете?
— Я не знаю, что было и в первом. Я не имела обыкновения лазить по портфелям моего мужа, — сухим тоном сказала вдова Лактионова.
Они распрощались, и Губарев с Витькой поехали в клинику «Ваш шанс».
Охранник подтвердил, что на работу Лактионов приехал с двумя портфелями.
— Почему вы не сообщили мне об этом, когда я допрашивал вас в первый раз?
— Не подумал, что это важно, — простодушно признался охранник.
Губарев недовольно поднял брови.
Второй портфель обнаружился среди папок и бумаг. Он был небольшим и поэтому был незаметен среди толстых папок «Корона». Лежал на нижней полке шкафа. Губарев надел перчатки и взял его в руки. Он был пустой.
Майор разочарованно присвистнул.
— Птичка улетела? — сказал Витька, кивая на пустой портфель.
— Судя по всему, да. И что там было — неизвестно.
— Вы думаете, что-то важное?
— Может — да. Может — нет. Надо отправить на экспертизу насчет отпечатков пальцев.
— Почему мы его не заметили сразу?
— Невнимательно искали.
Настроение у майора было испорчено. Он чувствовал раздражение и усталость. К тому же ему не понравилось, как разговаривала с ним Дина Александровна. Высокомерно и снисходительно.
Сидя в кабинете, Губарев жаловался Витьке:
— Знаешь, бросать мне все надо к чертовой лавочке. Со мной бабы в последнее время обращаются, как с плюшевым медведем. Пинают, подбрасывают, вертят, как хотят. Вчера — Юлия Константиновна изощрялась. Сегодня — Дина Александровна.
— Просто вы столкнулись с новым поколением феминисток. Они нашего брата за мужиков не считают. Умные, самостоятельные. Ни в ком и ни в чем не нуждаются. Надо же — даже китайский язык изучают. И на карате ходят! — В голосе Витьки слышалось явное восхищение.
— Это ты о Юлии Константиновне?
— О ней!
— Понравилась, что ли? — поддел Губарев. Витька мгновенно стушевался.
— Да нет, что вы! Куда мне до нее! А вам мой совет: вы себя с ними потверже ведите. Поуверенней.
— Ладно, воспользуюсь твоим советом. Со второй женой Лактионова я буду как скала. Воинственным и напористым.
— Посмотрим, — уклончиво сказал Витька. — Как у вас получится. Вдруг она — стерва порядочная.
— Я сделаю из нее дохлую муху, — пообещал Губарев и слегка стукнул кулаком по столу. — Вот увидишь!
Ванда Юрьевна была дома. Она открыла им с Витькой дверь и неприязненно уставилась на них.
— Мы из милиции. Расследуем убийство вашего бывшего мужа. Следователь Губарев Владимир Анатольевич. Старший лейтенант Павлов Виктор Николаевич.
Молча Ванда Юрьевна пропустила их внутрь. Коридор был небольшим. Из кухни доносился запах жареной картошки.
— Куда нам пройти?
— В большую комнату.
В комнате был беспорядок. На столе лежала стопка постельного белья. Стулья были завалены одеждой. Все выглядело так, словно хозяева квартиры готовились к отъезду. Мебель была безликая, темно-коричневая. Обои — уныло-бежевого цвета. Единственной красивой вещью в комнате было пианино.
— Если удобно — садитесь к столу. — Ванда Юрьевна смахнула стопку белья на подоконник и поправила съехавшую набок скатерть.
Они сели за квадратный стол. Теперь Губарев мог как следует разглядеть вторую жену Лактионова. Она принадлежала к тому типу женщин, которые никогда не нравились майору. Тонкие губы, чуть скуластое лицо, напоминающее мордочку лисицы. Глаза — хитрые, внимательные. Крупный нос. От уголков глаз к вискам разбегались лучики морщин. Темно-рыжие волосы, крашенные хной, доходили почти до плеч.
— Я слушаю вас. — Ванда Юрьевна сжала руки в кулаки и положила их на стол. Сделала она это, скорее всего, непроизвольно. Но данный жест выдавал в ней человека, готового к защите. Или к нападению.
— Ваш муж убит, и мы расследуем причины этого убийства. Ванда Юрьевна, вы общались со своим бывшим мужем?
— Общалась, — в голосе прозвучал вызов.
— Как часто вы с ним встречались?
— Очень редко.
— Раз в неделю? В месяц? В год?
— Раз в неделю! Что говорить обо мне, если с сыновьями он виделся раз в месяц или того реже!
Как, по-вашему, почему Лактионов не… уделял должного внимания своим детям? — Губарев хотел спровоцировать Ванду Юрьевну. Задеть ее чувствительную струнку. Он знал, что, если женщин как следует разозлить, они перестают себя контролировать и начинают проговариваться.
— Известно, почему, — Ванда Юрьевна вздернула вверх подбородок. — Она не разрешала!
— Кто «она»? — спросил Губарев, отлично понимая, о ком идет речь.
— Динка!
— Вы считаете, что Дина Александровна препятствовала общению Лактионова с сыновьями?
— Да, считаю.
— Почему?
— Она хотела изолировать его ото всех.
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы самой все контролировать! Чтобы он, не дай бог, лишний рубль на сыновей не потратил!
— По имеющейся в моем распоряжении информации, Лактионов своих детей обеспечивал.
Ванда Юрьевна побагровела.
— Кто вам это сказал? Динка? Чем он там обеспечивал! Копейки какие-то давал! По его-то доходам. Он деньги лопатой греб, а нас впроголодь держал! Вы у них дома были? Видели, какая там квартира! Антиквариат сплошной! А у нас? — она обвела рукой комнату.
— Эта ваша квартира?
— Конечно, моя! Чья же еще!
— Лактионов здесь не жил?
— Почему не жил? Жил! Когда был нормальным человеком, имел семью…
— Он ушел и оставил эту квартиру вам?
— Только не делайте из него благородного человека, — фыркнула Ванда Юрьевна. — А где же я, по-вашему, могла ютиться с двумя детьми? В коммуналке, что ли?
«Оборона» Ванды Юрьевны была непробиваемой.
— Как я понимаю, инициатором развода был Лактионов?
— Он не хотел никакого развода! Это все она! Окрутила его и увела из семьи! Кошка драная! Смотреть не на что! — В выражениях Ванда Юрьевна не стеснялась. Судя по всему. Дину Александровну она ненавидела лютой ненавистью. — Он никуда уходить не хотел. Ну… побаловался на стороне. Вы же знаете, как это бывает. Погулял мужик — и вернулся в семью. А она вцепилась в него мертвой хваткой. К тому же у него тогда определенные проблемы были.
— Какие?
— Выпить любил. С работой не клеилось. Склоки, интриги в коллективе. А тут подворачивается она — вся такая возвышенная и тонкая. Куда там!
— Художница, — вставил Губарев. — Неплохая.
— Художница! — Ванда Юрьевна сделала презрительный жест рукой. Руки у нее были крупные, массивные, унизанные золотыми кольцами. Массажистка, вспомнил ее профессию Губарев. — В то время она работала в каком-то задрипанном музее. Экскурсоводом. И малевала на досуге свои картинки. Это уже потом она развернулась. Стала выставки свои устраивать! На чужие деньги-то! Почему бы и не устроить!
— А в каком музее она работала? — как бы невзначай поинтересовался Губарев.
— Не помню, буду я такую чушь помнить! Что-то с Востоком связано! Не помню.
— Дети тяжело переживали уход отца из семьи?
— А вы как думаете? Конечно! Какой-никакой, отец все-таки! А тут все разом на меня и обрушилось. Его пьянство, гулянки, развод! Только подумать: я ему помогала, двигала вперед. Все делала ради его карьеры, а он отплатил мне черной неблагодарностью, — возвысила голос Ванда Юрьевна.
— Он встречался с детьми здесь, в этой квартире?
— Нет. Они ходят туда. К нему.
Это он из-за Ванды Юрьевны не хотел здесь бывать, догадался майор. Дама она напористая. Хамоватая. И выслушивать ее упреки ему совсем не улыбалось.
— Когда вы в последний раз видели Лактионова?
— Месяца три назад.
— При каких обстоятельствах?
— Я ждала его около клиники. Мне надо было с ним поговорить.
Губарев вспомнил, что, по словам Лазаревой, шеф запретил пускать Ванду Юрьевну в клинику.
— О чем вы хотели с ним поговорить?
— О детях, естественно! О том, что мальчики отбились от рук. Им нужно отцовское влияние, крепкая мужская рука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46