Немного придя в себя, Марис сердито спросила:
– Почему ты не отзываешься? Разве ты меня не слышал?
– Интересно, как я мог тебя не слышать? Нет, Марис, из тебя никогда не получится порядочного следопыта. Я услышал тебя, еще когда ты рубилась с колючками на тропе.
– Тогда почему ты не ответил, когда я тебя звала? Он покачал головой:
– Как ты сюда попала?
– Пришла. А как ты сюда попал?
– Приехал.
– Разве твое кресло может пройти по тропе?
– Как видишь – может. – Паркер не двинулся с места, но Марис чувствовала, что, он разглядывает ее из своего угла. – Где ты взяла новую одежду?
Марис машинально опустила голову и посмотрела на свою джинсовую юбку, тонкую хлопчатобумажную рубашку в красную и синюю клетку и кожаные сандалии на ремешках. Эту одежду она обычно брала с собой, когда ездила в загородный дом в Беркшире – по ее мнению, ничего лучшего для барбекю под открытым небом и походов по антикварным лавочкам в природе не существовало. Минуло всего два дня с тех пор, как она уложила эти вещи в дорожную сумку, но сейчас ей казалось, что времени прошло гораздо больше.
– Это Майкл… – объяснила Марис. – Он позвонил в отель и договорился, чтобы мои вещи переслали сюда с почтовым катером. Майкл сам съездил за ними на причал и привез сюда.
– Старина Майкл совсем спятил.
– Что ты имеешь в виду?
– По-моему, старый болван просто влюбился в тебя.
– А по-моему, он просто очень милый, хорошо воспитанный человек.
– Мы об этом уже говорили.
Да, Марис хорошо помнила этот разговор, и ей совсем не хотелось к нему возвращаться, поскольку тогда он закончился… Нет, даже думать о том, чем он закончился, Марис не хотелось.
Последовала долгая пауза. Глаза Марис совершенно привыкли к темноте, но она по-прежнему не могла рассмотреть Паркера, лицо которого скрывали глубокие тени. Решившись первой нарушить молчание, она сказала:
– Любопытное здание… Должно быть, это что-то вроде местной достопримечательности?
– Да, – согласился Паркер. – Это весьма примечательное здание, только туристов здесь обычно не бывает. Как ты его отыскала?
– Майкл объяснил мне дорогу.
– Что-то он очень много болтает, этот Майкл…
– Он не болтает. Во всяком случае, ни одного твоего секрета он мне не открыл.
– Вот как? Вообще-то, еще полчаса назад этот сарай как раз и был одним из моих секретов. Я люблю приходить сюда, когда мне хочется побыть одному.
Похоже, Паркер намекал, что ему неприятно ее общество, но Марис притворилась, будто ничего не поняла. Сделав еще пару шагов вперед, она огляделась по сторонам. Земляной пол сарая был засыпан мусором, высохшим птичьим пометом и перьями. Когда-то здесь, очевидно, жгли костер, поскольку среди мусора она разглядела обугленные доски и золу. На помост в глубине сарая вела прикрепленная к стене деревянная лестница, но половины ступенек у нее не хватало, а оставшиеся выглядели слишком гнилыми, чтобы выдержать сколько-нибудь значительную тяжесть.
В целом это было довольно жуткое место – в особенности под помостом, где тени были гуще и стоял древний станок, похожий на старинное орудие пыток. Что мог найти здесь Паркер? Почему ему так нравилось в этом грязном хлеву? Этого Марис не могла даже представить.
– Вероятно, – рискнула она предположить, – у этого… у этой постройки интересная история?
– А ты знаешь что-нибудь о хлопке? – ответил Паркер вопросом на вопрос.
– Как же… – Марис улыбнулась. – «Король-хлопок»… А также «Здоровый материал для здоровой жизни», – процитировала она почерпнутый из телевизионной рекламы лозунг.
К ее огромному удивлению, Паркер расхохотался. Это был настоящий смех, а не тот презрительный, издевательский хохот, который она слышала от него до сих пор. Кажется, ему было по-настоящему весело, и Марис решила воспользоваться этим обстоятельством.
– Кроме того, – добавила она, – хлопковой ватой очень удобно удалять лак с ногтей.
Паркер еще некоторое время смеялся, потом внезапно замолчал, отчего наступившая тишина показалась Марис почти зловещей.
– Ну-ка, подойди сюда… – промолвил он наконец.
11
Марис колебалась. Паркер ясно видел это, однако не стал повторять своей просьбы, надеясь на то, что она не устоит и примет вызов, содержавшийся не столько в его словах, сколько в интонации. И он не ошибся. После секундного размышления Марис осторожно двинулась вперед.
Ее волосы были собраны в аккуратный, как у школьницы, «конский хвост», благодаря чему Марис выглядела лет на пять моложе. Клетчатая рубашка была завязана узлом на талии, а джинсовая юбка была достаточно короткой, чтобы он мог оценить безупречную форму бедер – округлых, стройных бедер, одним своим видом способных разжечь желание даже у полного импотента.
– Такие сараи у хлопководов называются «джин», – начал Паркер. – Давным-давно, когда он только был построен, это был скорее навес, так как три стены из четырех у него отсутствовали. Все механизмы приводились в движение животными…
– Животными? – удивилась Марис. Однажды они с отцом ездили на ярмарку, и она видела там белку в колесе. Колесо было соединено с игрушечной канатной дорогой, в вагончиках которых должны были кататься хомячки, но в тот день белка была не в настроении, и дорога бездействовала.
– Иди за мной, – приказал Паркер и покатил свое кресло в глубь здания, под помост. Следуя за ним, Марис невольно наклонила голову, и Паркер улыбнулся. Нет, она не доставала головой до затянутого пыльной паутиной настила, но совсем немного.
– У меня никогда не было этой проблемы, – заметил он и, повернувшись, показал пальцем на едва заметную кольцевую канавку в земляном полу.
– Смотри, эту дорогу вытоптали мулы, вращавшие ведущее колесо, которое, в свою очередь, приводило в действие хлопкоочистительный станок.
– Очистка хлопка происходила здесь?
– Именно здесь! В те времена, когда царствовал Король-хлопок, сырье привозили сюда огромными фургонами. Это был превосходный, длинноволокнистый хлопок, который не рос нигде, кроме побережья Джорджии и ближайших к нему островов. Хлопок высший сорт! Он был тонким и мягким, точно шелк, к тому же его было гораздо легче отделять от семян, чем все остальные сорта.
– И поэтому он пользовался хорошим спросом, – догадалась Марис.
Паркер кивнул.
– Англичане, которые были основными покупателями американского хлопка, буквально охотились за ним. Этот сорт ценился ими на вес золота, а песчаная почва острова идеально подходила для выращивания хлопка и к тому же была достаточно плодородна, чтобы давать высокие урожаи. Сырье выгружалось снаружи и подавалось на помост, где стоял станок, отделявший волокна и пух от семян и мусора. Потом волокна, провеивались и подавались на винтовой пресс, который тоже приводился в действие мулами. Спрессованный в тюки хлопок зашивали в мешковину, перетягивали стальной лентой и везли через весь остров на причал, откуда он попадал на континент, на хлопковую биржу.
– Должно быть, это был нелегкий труд, – заметила Марис.
– Ты права. С того дня, когда семечко хлопка сажали в землю, и до того дня, когда последний тюк отправлялся на континент, проходил почти год.
– На острове это был единственный хлопкоочистительный джин? – поинтересовалась Марис.
– Снова в точку! Один плантатор, один станок, одна семья. Она и выстроила особняк, который теперь принадлежит мне. Фамилия их была Бакер – не Бейкер, а именно Бакер, – и им принадлежал фактически весь остров. Монополия на хлопок приносила им огромные прибыли до тех пор, пока существовал рынок. После крушения рынка Бакеры, подобно плантаторам с других островов, пытались переключиться на выращивание устриц, но поскольку они ничего в этом не смыслили, то у них ничего и не вышло. За какой-нибудь год они разорились дотла и вынуждены были бежать с острова.
– Значит, этот са… этот джин можно назвать своеобразным памятником истории?
– Да, истории острова, – ответил Паркер. – И не только острова. В архивах я нашел немало интересных свидетельств, связанных с этим местом. Например, в 1878 году здесь произошло одно довольно мрачное происшествие. Маленькую дочь одного из работников лягнул мул, вращавший винтовой пресс. Удар пришелся прямо в голову. Через два дня девочка умерла. Обезумевший от горя отец застрелил упрямое животное, но на этом дело не кончилось. Впрочем, о том, что он сделал с трупом, я, пожалуй, умолчу…
Несколько раньше, в 1855 году, где-то поблизости от джина стрелялись из-за женщины двое родственников хозяина – сын и его троюродный брат. Оба стреляли отменно и уложили друг друга наповал. Об этом тоже есть запись в архивах.
Кроме того, старики на острове до сих пор рассказывают красивую легенду о том, как белый надсмотрщик влюбился в черную рабыню. Когда история выплыла наружу, хозяева-плантаторы поступили с обоими крайне жестоко. Говорят, они посадили обоих в крошечную лодку, отбуксировали в открытый океан и там бросили – без продовольствия и почти без воды. Официальная версия гласила, что надсмотрщик и его любовница бежали в Чарльстон, чтобы пробираться дальше на Север, однако нашелся человек, который якобы видел в бинокль, как лодка перевернулась во время шторма, а двое пассажиров пошли ко дну. И многие жители острова считали, что так им и надо.
Однако прошло сколько-то лет, и на одном из крошечных островков, который находился довольно далеко от берега и считался необитаемым, была обнаружена немногочисленная колония мулатов. Тогда многие считали, что это потомки той самой смешанной пары и нескольких чернокожих рабов, спасшихся с потерпевшего крушение корабля.
Это были очень красивые люди – высокие, статные; у многих были зеленые глаза и кожа цвета кофе с молоком. Обнаружил их какой-то французский аристократ, который отправился на рыбалку, но был застигнут непогодой и причалил к острову в надежде переждать бурю. Пока он оставался там, ему приглянулась одна из местных девушек. Вскоре они поженились, и он забрал с собой во Францию и ее, и ее семью. По некоторым сведениям, они жили долго и счастливо и умерли в один день.
Марис глубоко вздохнула.
– Ты рассказываешь очень красивые истории, Паркер.
– Это только легенды, – напомнил он. – Возможно, в них нет ни слова правды.
– И все равно, это очень красивые легенды!
– Ба! Неужто передо мной романтик?! – воскликнул Паркер, насмешливо изогнув бровь.
– И не простой, а неисправимый, – с улыбкой подтвердила Марис. – Кстати, – сказала она после небольшой паузы, – я хотела спросить: откуда ты так много знаешь о хлопке? Может быть, твои родители тоже когда-то его выращивали?
– Не исключено, что мой прадед собирал его вручную во времена Великой депрессии, когда никакой другой работы не было, – ответил Паркер. – Тем же бизнесом занималась большая часть трудоспособного населения Юга. Дети, женщины, белые, черные – все хотели только одного – выжить. Голод не знает дискриминации ни по расовому, ни по половому признаку – он уравнял всех.
– А кем был твой отец?
– Врачом. Это наша семейная традиция. Он был универсалом и занимался буквально всем – принимал роды, вправлял вывихи, прокалывал нарывы.
– Сейчас он, наверное, на пенсии? Паркер покачал головой:
– Мой старик не смог одолеть многолетней привычки и лечил людей до конца. К сожалению, себя он вылечить не смог, рак легкого его доконал. Он умер намного раньше, чем должен был.
– А мать?..
– Она пережила отца на двадцать лет и умерла сравнительно недавно. Кстати, заодно скажу, что я – единственный ребенок.
– Я тоже.
– Это мне известно.
Его осведомленность удивила Марис, но потом лицо ее разгладилось.
– Ах да! – сказала она. – Та статья!..
– Да, она самая.
Несколько пшеничного цвета прядей, выбившись, упали на лицо Марис. Они казались влажными и даже слегка курчавились, и Паркер неожиданно поймал себя на том, что не может оторвать от них взгляда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91