Пусть эта реальность тяжела, но к ней уже выработался определенный иммунитет - некая форма безразличия к событиям, пока они не происходят с тобой или твоими близкими. Там у страха есть конкретные и осязаемые причины. А здесь - в самом желаемом месте Земли - страх беспричинен. И оттого особенно страшен... Разрушение иллюзий - это, оказывается, так тяжело!..
Людской поток с энтузиазмом хлынул в открывшиеся ворота. Площадь пришла в движение, началась давка, которой так опасался Петр, люди сбивались с ног, падали, придавленные тяжестью .собственных вещей, на них сверху наваливались другие, споткнувшиеся о первых... Все это с криками, многоязыкой руганью, тычками и ударами. Не люди - стадо. Петр едва успел прижаться к стене дома и схватиться за какое-то архитектурное излишество, оказавшееся очень к месту, чтобы не быть сметенным массой, пришедшей в неконтролируемое движение. Ни о каких мысленных приказах речи и быть не могло - единственную, но такую мощную мысль целой толпы не перешибешь паранормальным умением одного человека. За Петра тоже хватались, пытаясь удержаться на ногах, разные люди, одних отрывало потоком, вместе с деталями одежды Мастера, другие падали на землю, закрывая руками голову, в надежде остаться непокалеченными. Какую-то девушку прибило к Петру, прямо-таки выплеснуло из толпы. Она обхватила его руками, обняла крепко, не спрашивая, - о чем тут спрашивать, выжить бы1 - прижалась, уткнулась лицом в грудь. Вещей при ней не было, видно, потеряла где-то, одежда кое-где порвана, на ногах нет обуви, руки поцарапаны. Петр высвободил одну руку, зафиксировал девушку покрепче. Так и стояли молча, тяжело дыша, ожидая наступления штиля.
Постепенно истерия сменилась на целенаправленные, рассчитанные действия. Каждый для себя понял, как ему следует себя вести в тех, прямо скажем, экстремальных условиях, в которые он попал, и жалость по отношению к самому себе, отступив, далг место безжалостности к окружающим. Наиболее сильные кулаками и пинками расчищали себе место, избавляясь от слабых, заставляя их тонуть в несущейся толпе. Естественный отбор - выживает сильнейший. Страх не выжить - основа естественного отбора.
Через некоторое время - Петр сам не понял, через какое, -буря утихла: те, кто хотел выбраться за ворота, всеми правдами в неправдами сделали это, а те, кто не сумел, остались лежать на земле или сидеть, прижавшись к стенам и закрывшись руками Петр похлопал девушку по спине: все, мол, кончилось вроде. Он испуганно оглянулась, вскрикнула, вновь спрятала лицо на груди Петра. И впрямь картиночка была не из приятных - много ране? ных, стоны, крики, кровь, разбросанные тряпки, некогда бывшие одеждой, битое стекло...
Не без труда отлепив девушку от себя, Петр, не отпуская, однако, ее руку, отошел от стены, направился к одному из раненых.
Средних лет мужчина полулежал, привалившись к фонарному столбу, и постанывал, баюкая явно поврежденную руку.
– Вы как? - спросил Петр, только лишь чтобы спросить, не молчать.
– Кажется, жив, - вяло улыбнулся мужчина. Он не "тяжелый", понял Петр. Слегка помяли, сломана рука и, кажется, пара ребер. Петр ему особо не нужен. А вот другим может понадобиться.
– Садись здесь, - велел девушке Петр, - никуда не уходи, сейчас прибудет помощь. Хорошо?
Она в ответ кивнула. То ли немая, то ли дар речи потеряла. Петр направился к другому пострадавшему. Парень испытал на себе всю тяжесть произошедшего: вместо лица - одна большая ссадина с отчетливыми следами чей-то подошвы, тяжело дышит, часто отплевываясь кровью. Похоже, осколок сломанного ребра повредил легкое. Нагибаясь над ним, Петр сказал в переговорник:
– Дежурный, скажи мне, что медики уже едут!
– Медики уже едут, - эхом отозвался переговорник.
– Что? - хрипя, спросил раненый.
– Тихо, тихо, не болтай, это я не тебе. Помощь уже в пути. Петр слегка приподнял ему голову, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью. Положив ладонь ему на затылок, на слипшиеся от крови волосы, Мастер утишил боль, которой было очень много - парню досталось будь здоров.
– Хорошо... - прошептал он.
– Не разговаривай, береги силы.
Но, к сожалению, много сил ему не потребовалось - закашлявшись, он весь изогнулся в судороге и резко расслабился - сердце биться перестало. Он умер в спокойствии и без боли, - ее и страх забрал себе Петр, который теперь плакал, держа на руках безвольно повисшую голову мертвого человека, задавленного толпой...
– В самом спокойном месте на Земле! - крикнул Петр. На его крик никто даже не обернулся - мало ли тут кричащих и стонущих людей...
Приехали медики. Картина бедствия, какой бы жуткой она ни была, сразу приобрела признаки цивилизованности (если вообще можно сказать так о бедствии!): яркие машины, снующие туда-сюда люди в белых комбинезонах, желтые ленточки, опоясывающие место трагедии...
Петр вяло отмахивался от назойливых попыток медперсонала оказать ему помощь - суетливый медбратик промокал тампоном Петру царапины на руке, еще один придирчиво осматривал лицо Петра, бесцеремонно вертя его голову.
– Да отстаньте вы! - Петр вырвался из-под опеки медиков. - Я в порядке, другим идите помогать! -
– Спасибо, - раздался сзади тоненький голосок.
Петр обернулся. Та самая девушка, которую он бережно прижимал к себе, покуда бушевала людская стихия, стояла позади Петра уже с забинтованной рукой и следами заживляющей жидкости на лице.
Значит, не немая. А дар речи вернулся.
– Не за что, - улыбнулся Петр, - вы как?
– Спасибо, ничего. Все заживет. Вы спасли мне жизнь. Как вас зовут?
– Джозеф.
– Джозеф... - сказала девушка. - А я Стейси, будем знакомы. Как мне вас найти потом?
– Зачем? - не понял Петр.
– Вы спасли мне жизнь, - повторила Стейси, - я ваш вечный должник... - На лице стеснительная улыбка.
– Не надо меня искать, - сказал Петр серьезно. - Очень прошу: не надо. Я приношу несчастья...
Девушка не успела ничего ответить, подбежал Латынин. Озабоченно зачастил:
– Мистер Оруэлл, как же вы оказались-то в этой мясорубке? - Он взял Петра за плечи и придирчиво осмотрел, как неодушевленный предмет - ну ничем от медбратика не отличался, заключил: - Вроде все в порядке. Сильно потрепало?
– Ерунда...
Латынина ответ, видимо, удовлетворил, потому что он не стал продолжать вопросы, а повел Петра в стоящий неподалеку "хаммер".
– Едем к мистеру Иешуа. Он ждет.
Мистер Иешуа ждал в компьютерном зале, в компании Иоанна, Мари и Криса. Здесь Петру пришлось выдержать еще один раунд заботы и участливых вопросов от окружающих. Он вяло отвечал, что все в порядке, все цело, нет, не помяли, то есть помяли, но не до смерти, погодите еще, не спешите хоронить начальника Службы безопасности.
Лишь Иещуа не суетился зря, а продолжал вглядываться в большой экран, на который шло изображение с камер, расположенных за периметром. На экране было видно длинную вереницу людей, идущих по дороге в Киншасу, волокущих на себе весь свой скарб, который удалось спасти после недавней давки. Люди шли неспешно, переговаривались, жестикулировали, оглядывались на Храм, презрительно плевали в сторону того места, которое только что покинули.
– Они идут в Киншасу. Пешком, - ровным голосом прокомментировал Иешуа то, что и так было хорошо видно.
– Долго же им идти, - неосторожно съязвил Крис, но тут же умолк под колким взглядом Машиаха.
Петр открыл было рот - спросить о количестве народа, покинувшего Храм, но Иешуа то ли прочел его мысль, то ли сам собирался сказать:
– Сколько их, мы пока не знаем, многие еще находятся в Храме. На воротах стоят охранники со сканерами, они считают проходящих людей. На данный момент ушло семь тысяч восемьсот тридцать шесть человек... тридцать семь, восемь, девять...
Иешуа смотрел на скачущие цифры в углу экрана, которым Петр не придал поначалу значения. Четырехзначное число постоянно увеличивалось.
Иешуа говорил это скорее для себя, чем для остальных, которые и так все видели. Внешне он был спокоен, но Петр знал, что в давно и глухо заблокированном от внешних воздействий мозге сейчас бушует море печали, горести и гнева. Иначе просто быть не могло. Или он, Петр, плохо знает своего ученика, а это, естественно, исключено.
– Может, для них транспорт из Киншасы запросить? - осторожно спросил Латынин.
– Нет! - резко обернувшись, ответил Иешуа. - Пусть идут, как им хочется.
Вот еще и обида... А если честно, то обиды больше, чем всего остального. Оно и понятно - так Иешуа еще не унижали.
Люди в зале еще долго стояли перед экраном, следя за циферками в углу и провожая пеших беглецов из Храма. Петр не стал тратить время впустую, а решил вернуться к себе, привести себя в порядок, переодеться, а заодно, может быть, в диалоге с самим собой разобраться в происходящем. Поторчав еще с десяток минут для приличия в зале вместе со всеми, он тихо вышел на улицу и направился к своему корпусу. Следы бегства озабоченно подчищали автоматы-уборщики, контролируемые служащими из коммунального отдела. Еще час - и ничего не будет напоминать о происшедшем. На улицах было оживленно - оставшиеся жители Храма помогали убирать мусор, живо обсуждали события, собравшись группами. Внезапно Петр почувствовал жуткую усталость, не столько физическую - от долгого противостояния бешеной толпе, сколько моральную - слишком много всего на небольшом отрезке времени успело напроисходить. И во всем участвует мистер Оруэлл - как координатор, командир, а вот теперь еще и как пострадавший. Одних только материальных бед на неокрепшее хозяйство Храма сколько обрушилось! Ремонт зданий после пожара, восстановление разрушенного фрагмента периметра, бунт этот идиотский... По правилам позиционной войны Дэнису еще следует взять Храм в блокаду, чтобы изможденный Иешуа сам сдался...
Петр присел на скамеечку, потер руками лицо. Произнес:
– Устал... И впрямь - выпиты все силы, пресловутая паранормальность с ее скрытыми и явными резервами небесконечна. Требуется отдых и восстановление. Только вот предоставит ли судьба отпуск? Или не к судьбе следует с этим обращаться, а к ее полномочному представителю в жизни Петра - Дэнису? Нет, это будет означать сдачу в плен.
Тяжелые мысли не дали расслабиться, и Петр решил, что надо-таки добраться до своей кельи и, постояв под прохладным души-ком, заставить себя заснуть часов на пять. Ничего, Храм без него не развалится. Куда уж дальше...
Дома, задержав на себе взгляд в зеркале, Петр вдруг явственно понял, что ему до жути надоело быть Оруэллом. Прямо физически неприятно. Сразу представилось страшно мелочным и бесполезным все это актерствование непонятно для кого, напряжение друзей, которые должны помнить, при ком он - Петр, а при ком - Оруэлл. Петр обозлился на себя за то, что придумал эту глупую игру с силиконовой маской несуществующего человека. Такие рецидивы неприязни к Оруэллувозникали нередко, но сейчас все было как-то особенно остро - видимо, сказывалась усталость. Но внутренняя дисциплина не позволяла сделать эффектный поступок: ведь через час он мог уже быть в Барселоне, под лазерным лучом знакомого хирурга, а еще через два-три часа предстать перед всеми в истинном облике, с истинным именем...
– Нет, пока нельзя. - Вздохнул, кисло посмотрел в зеркало на мистера Оруэлла и, добредя до кровати, устало уронил тело на мягкий матрас.
Засыпая, поймал за хвост вялую мысль: нельзя-то оно, конечно, нельзя, но вот слегка расширить круг посвященных в тайну Петра-Оруэлла можно будет...
Но на то он и Оруэлл, чтобы быть нужным всем. Успев поспать всего полтора часа, Петр был разбужен назойливым зуммером переговорника. На экранчике наблюдалось растерянное лицо дежурного.
– Что?! - зверски рявкнул Петр в переговорник. Дежурный вздрогнул, убавил громкость на своем устройстве и доложил:
– Эвакуация... то есть исход жителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92