А вот и не знаю: окажись я рядом - протянул бы ладонь, чтобы защитить вас от пуль?.. И ведь, казалось бы, мне по всем канонам положено предотвращать смерть любого человека - будь он хоть трижды негодяй, ибо как я могу позволить нарушить шестую заповедь, данную Моисею Богом, Отцом моим! Но что-то ломается во мне, сеньоры, что-то неотвратимо и безвозвратно уходит, и сейчас я чувствую: могу, могу... Видимо, я плохой сын своего Отца... Но, думаю, ваш Полковник больше ни в кого не выстрелит, так?
– Да, он будет наказан. - Гонсалес пришел в себя, стал прежним - уверенным и сильным. Да и был он на своей территории, а кто на своей территории сдает позиции? Только слабаки, только ничтожные земляные черви, а Гонсалес не считал себя ни тем, ни другим. И правильно, кстати, делал. - Обед сейчас подадут, Мессия. И прошу вас: оставьте свои обвинения при себе. Вы здесь, вы живы и невредимы, как и все ваши спутники... Да, кстати, а где вы потеряли чернокожего сеньора?
– Сейчас десять вечера? - Иешуа не ждал ответа, внутренние часы в нем легко переходили со среднеевропейского времени на любое иное, в данном случае на медельинское, и шли точно, секунда в секунду. - Включите ти-ви. Может, мы увидим в новостях сюжет о дневных событиях...
Увидели не только сюжет, закоторый колумбийский корреспондент Си-эн-эн извинился: мол, пока только - фрагменты, мол, пленка очень длинна и "заболтана", но она монтируется сейчас в Штатах, в головной студии, и полностью картинка пойдет в эфир в полночь. Но и фрагментов хватило, чтобы понять: Мессия вновь попал в центр внимания всего мира. То ли он сам создавал "горячие точки", то ли чутье его безошибочно приводило в них - еще никакие не горячие, еще даже не видные никому, но вот он там - и мир опять получает подтверждение: лишь Мессии дано спасти его от тех, кто не знает Бога в своей душе...
Все было именно так - высокопарно по текстовым комментариям и тем не менее натуралистично и страшно по картинке. Да еще корреспондент Си-эн-эн раскрутил на интервью своего эфиопского коллегу, которому посчастливилось оказаться с Мессией уже в третьей "горячей точке", и эфиопский коллега не пожалел тоже горячего эфиопского красноречия, всех и вся назвал своими словами.
Очень хорошо прошло интервью под бокал прохладного "Монтес Альфа".
А когда ведущий новостей перешел к первым комментариям, полученным с пылу, Гонсалес спокойно спросил Иешуа:
– Зачем вам все это нужно?
– Что - все? - не понял Иешуа или сделал вид, что не понял.
– Эфиопия, Нью-Йорк, теперь Колумбия... Что дальше?
– Пока не ведаю.
– То-то и оно. Вы явились спасти мир, как сказал ваш чернокожий ученик, а от чего вы хотите его спасти? У вас есть план спасения? У вас есть сроки спасения? У вас есть цель, к которой приведет мир ваше дело спасения?.. Вы тычетесь в больные - да, больные, кто спорил бы! - точки, как слепой кутенок, и не представляете, что нет точек здоровых. Куда ни ткнись - больно... И ладно Эфиопия - там вы действительно помогли, спасли страну от засухи. Или Нью-Йорк детишек вернули папам и мамам. А здесь? Ну показали вы, как растет кока, как делают кокаин, как бездарно пытаются так называемые наркобароны переделать сферы влияния. Так это не вы показали, а моя служба безопасности, которая напичкала камерами все углы фабрики. А вы, вы что сделали?..
Иешуа молча и медленно тянул из хрусталя тягучее чилийское красное.
Мари смотрела на него и ждала: ну Учитель, ну ответь Гонсалесу, разделай.его на рагу, смешай с грязью, которая и есть имя его...
Соледад смотрела на Иешуа с опаской и надеждой, с опаской - потому что страшилась грядущих слов Мессии, которые могут разрушить ее маленький мир, именно ее, про остальной она только читала в книжках из библиотеки отца, и в то же время - с надеждой, потому что тесно и душно было ей в ее маленьком мире.
Отец Педро смотрел на Иешуа и верил: что сделано Мессией, то справедливо. Но что сделано - он не знал и тоже, как и хозяин, хотел узнать.
И жена Гонсалеса Инее смотрела на Иешуа и думала: какой он красивый - этот Мессия, какой видный, какой мужественный. И больше ни о чем не умела думать.
А Иешуа допил вино и ответил Гонсалесу и всем сразу:
– Я уничтожил все реальные и возможные запасы кокаина в Колумбии. Реальные - реально и уничтожил. Точнее - сделал безвредными. Как сода. Карбонат натрия. Перестройка кристаллической решетки, это просто... А возможные... Знаете, по-вашему это будет называться... вирус... так, пожалуй, точно, хотя никакой это не вирус, а что именно - не суть важно. Важно, что я генерировал его в масштабах, адекватных биологическому взрыву, и он, этот вирус, - пусть будет так, - заразил все посадки коки от Медельина до Кали, и зараза неизбежно и скоро - недели не пройдет! - перебросится в Перу и Эквадор. И Боливии не минует, так что Альварес напрасно суетится по поводу Конфедерации с длинным названием: никому она уже не понадобится. А вам, Родригес, придется перейти на торговлю бананами. Тоже прибыльно, хотя и не столь, не столь...
Ангел здесь уже, помнится, летал. И опять явился, наглый, зашуршал красивыми картонными крыльями, помог, чем мог, кондиционерам.
– Не понял... - медленно, через силу произнес Гонсалес.
– Проверьте, - равнодушно сказал Иешуа, наливая себе еще "Альфы". - У вас же есть связь с вашими фабриками, и с вашими оптовыми складами, и с вашими плантациями, и с вашими партнерами, наконец. Позвоните им, соединитесь по радио, пошлите голубей - этот способ исторически проверен. Поработайте, Гонсалес, и поймите, что теперь вы - никто и звать вас - никак... И не обвиняйте меня в том, что я всего лишь - турист и бездельник. Я вернулся в ваш и мой мир надолго. Я только присматриваюсь к этому миру, я пытаюсь понять его, я плачу о нем, и о безверии людском плачу, как плакал пророк Иеремия. Помните, Гонсалес: "И сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа. Помысли о моем страдании и бедствии моем, о полыни и желчи. Твердо помнит это душа моя и падает во мне. Вот что я отвечаю сердцу моему и потому уповаю: по милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось". Я не искал здесь места покоя моего, я догадывался о полыни и желчи, я знал, куда и на что иду. Но даже я не мог представить себе, что покоя в этом мире вообще не существует и не было никогда. Но мир-то стоит и не обрушился, потому что не пришел еще час погибнуть ему. Слышали: милосердие Господа не истощилось. И именно потому все вы, забывшие о Боге, поскольку он не напоминает о Себе лично вам, Гонсалес, или вашему компаньону, или вашему врагу, да кому угодно не напоминает, - именно потому все вы, препарирующие этот мир, как вам хочется, должны знать и бояться: мир жив, а значит, правда мира и правда для мира никуда не исчезли. Они для вас - полынь и желчь, но что делать? Они ждут своего часа, потому что Бог терпелив. Вот опять же Иеремия: "Ибо не навек оставляет Господь"... Что ж вы сидите, Гонсалес? Почему никуда не звоните, не проверяете мое сообщение о гибели вашего бизнеса?..
Белой тенью возникший Мигуэль подошел к хозяину, наклонился над ухом и что-то долго шептал. Лицо Гонсалеса в слабом свете прихотливых ламп, похожих на синие ирисы, вновь стало каменным: ну прямо местный божок, принявший непосильный удар от далекого Бога...
Мигуэль дошептал свое и исчез. А Гонсалес налил себе вина, пригубил его, тяжело откинулся в кресле.
– Считайте, что я проверил. Сведения подтверждаются. Не везде пока, но Мигуэль свяжется... - Надо отдать должное Гонсалесу: он стойко держал удар. - И все же я вернусь к своему первому вопросу: зачем вам все это нужно? Вы решили, что уничтожили врага? Одумайтесь, вы его даже не ранили!.. Ну, предположим, вы правы и больше кока в Южной Америке расти не будет... Хотя время лечит все, в том числе и почву, и посадки... Так что точнее: временно не будет. И кому вы сделали хуже? Мне или Фуэнтесу? У нас в достатке деньги и власть, чтобы удержать позиции на американском рынке кокаина, который рано или поздно возродится. Наркодилерам где-нибудь в Штатах? Но они легко перейдут на химические наркотики, которые, конечно, страшнее и опаснее для жизни, но деньги, как утверждал кто-то из древних, не пахнут. Полиции, которой некого будет ловить или, точнее, не у кого станет тянуть деньги? Она приспособится, кто-кто, а копы всегда найдут тех, с кого можно содрать бабки... Нет, сеньор, в первую очередь плохо будет пеонам, которые потеряют работу и вполне реальную возможность кормить свои семьи. Еще хуже будет миллионам нарков, которые прочно сели на иглу и умрут, прежде чем сумеют поменять толерантность. Скверно будет врачам, на головы которых свалится проблема поистине мировой ломки - с ней надо справляться, а как? Опять же: приучать больных к химии, чтобы не подохли, а это - деньги, которых у врачей и тем более у их пациентов мало... Вы тут сказали, что я умею только слушать друих, а читать не люблю. Верно сказали. Но вот про кого я слышал от одной моей доброй знакомой - про испанского сеньора по имени Дон Кихот, который сражался с ветряными мельницами и тем самым создавал большие проблемы окружающим. Думается мне, что сравнение с Дон Кихотом вам лестным не будет... Извините, сеньоры и сеньорита, я покину вас. Я - из тех, окружающих, у меня - большие проблемы по вашей милости. Инее и Соледад побудут с вами. Ужин сейчас подадут. Машины вас ждут...
Он так же тяжко, как и сел, поднялся из кресла, как будто сложно ему было справиться с неожиданно ставшим огромным собственным весом, и пошел в глубь дома, шаркая подошвами по деревянному полу. Только сейчас Мари отчетливо поняла, что хозяин - стар.
– Ужин, сеньоры, - возвестил Мигуэль. И из дальних дверей вереницей пошли в холл белополотняныс официанты с блюдами над головой.
– Да уж какой там ужин, - озадаченно сказал Иешуа. - Спасибо и на добром слове, а нам - пора.
Он встал и, не дожидаясь спутников, пошел в темноту ночи, где белыми фосфоресцирующими фантомами стояли утренние "хаммеры".
Его догнала Соледад, схватила за руку, умоляюще крикнула:
– Подождите, Мессия, не уходите. Вы же правы, правы! Вы все сделали правильно! Отец убивает людей, я много раз говорила ему это, я хотела уехать, а он не разрешал, мне здесь плохо, тяжко, вы не верьте ему, он не понимает, не хочет понимать: чем меньше в мире наркотиков, тем мир чище. Это, наверно, как болезнь: надо лишь перемочь, переболеть... - Иешуа слушал участливо, а она сбилась, заплакала, уткнулась ему под мышку, проговорила глухо: - Я, наверно, дура набитая...
Иешуа ласково, как малого ребенка, стал гладить ее по черным шелковым волосам.
– Ты не дура. Ты - умная. Тебе всего лишь не хватает крупицы силы решиться. На что - не знаю. Это будет твое решение, и только твое. Я дал тебе эту крупицу. Решай...
Отодвинул ее, поцеловал в лоб и нырнул в душное туловище "хаммера". И Мари - следом, и отец Педро не задержался.
Ощущение у них было - как дерьма наелись. Почему, кстати, - совсем непонятно. Хотя про Иешуа этого не скажешь: держался, как всегда. Только молчал. Но он вообще часто молчал. Падре о том мог не знать, а Мари привыкла не первый день вместе. Пока добрались до Медельина, как-то пришли в себя, примирились с ситуацией. Мари даже сумела объяснить себе свое состояние. Там, в Нью-Йорке, перед ними плясал и кривлялся истинный злодей, не скрывавший своего злодейства, гордившийся им и не умевший раскаяться за содеянное с детьми. И злодейство его было очевидным, зримым: сломанные, изуродованные дети реально и страшно шли за Мари, шли мимо Мари, садились в сверкающие разноцветными огнями кареты "скорой помощи", пропадали, во тьме. Так что - поделом ему, татю!.. А здесь она видела старого человека, вежливого, неглупого, гостеприимного, да убийцу, но жертвы его были далеко, и оттого злодейство Гонсалеса как-то размывалось, стиралось, казалось абстрактным. Чем страшен добрый дедушка, даже если знаешь, что он по ночам кушает чужих детишек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92