В коробочке же лежали одиннадцать снимков, сделанных «полароидом». Десять из них Стефан переложил в карман, после чего аккуратно закрыл коробочку, вернул ее на прежнее место, запер ящик и вышел из комнаты.
– Ты уходишь, дорогой?
Ну конечно, как всегда, она все видит и ей все интересно. Стефан пребывал в таком напряжении, что чуть не взорвался. С большим трудом он удержался от того, чтобы высказать матери все, что он о ней думает. Терпение, сказал он себе. Теперь уже скоро он даст волю чувствам, которые сдерживал годами, но пока еще надо было подождать.
– Да, в кино. С Марком. (Какое тебе, на хрен, дело?)
– У тебя есть деньги? Или дать?
– Есть, есть. (Отвяжись, чтоб тебя!)
– Когда вернешься?
– Часов в одиннадцать. (Через пару дней. Если вообще когда-нибудь вернусь.)
– Желаю хорошо провести время.
Ничего не ответив, юноша вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
– Куда-то собрался, Стефан?
Он не мог поверить своим глазам. Опять этот коп! Выскакивает как из-под земли, стоит ему выйти из дому. Следит он за ним, что ли? Стефан перепугался, но тут же подумал, что это глупо. Откуда он может знать?
– Ага.
– Решил немного развлечься?
Молодой человек перевел взгляд с полицейского на стоявшую рядом с ним женщину. Где-то на периферии сознания у него мелькнула мысль, что она очень даже ничего, но из-за Джонсона Стефан опять начал нервничать. Было что-то в его голосе, в выражении лица…
– Да так, пройтись.
– Не возражаешь, если мы пройдемся вместе?
О, он еще как возражал! Эти двое что-то пронюхали, не иначе.
– Зачем?
– Ну, так просто. А что, ты хочешь тайком совершить что-то противозаконное?
Стефана Либмана охватила паника.
– Еще чего! – огрызнулся он.
– Так куда же ты тогда направляешься? – Джонсон говорил спокойно, не повышая голоса, но с неослабной настырностью.
– В паб, – ответил Стефан.
Судя по выражению лица Джонсона, тот не верил ни одному его слову, но в этот момент за спиной Стефана открылась дверь и на улицу выглянула миссис Либман. Воспользовавшись этим, молодой человек проскользнул мимо Джонсона и его спутницы. На лице миссис Либман было написано подозрение, но, узнав Джонсона, она просияла:
– Мистер Джонсон! Как любезно с вашей стороны, что вы опять зашли к нам!
Тот попытался изобразить на лице улыбку, но воспоминание о здешнем угощении несколько ее подпортило.
– Вот досада! А Стефан собрался в кино. Вы ведь его хотели повидать?
Нестыковка в словах Стефана и его матери относительно ближайших планов молодого человека сразу усилила подозрения Джонсона. Он обменялся взглядами с Еленой, и, распрощавшись с миссис Либман, они не сговариваясь устремились к машине.
– Ты, маленький гаденыш!..
В слабом свете уличных фонарей фигура Рассела выглядела даже более массивной, чем обычно, но Стефан держал профессора на крючке и не собирался трястись перед ним от страха.
– Зачем так кипятиться, шеф? – отозвался он, надеясь, что голос его не дрожит. – Прошли те времена, когда вы могли шпынять меня, как вам вздумается.
Было видно, что Рассел готов взорваться, но он сдержался. Оба стояли в дверях заброшенной синагоги; одинокие машины, не замечая их, проскальзывали мимо в вечерних сумерках.
– Деньги принесли?
Вместо ответа Рассел проговорил:
– Этот снимок, что ты прислал…
– Обыкновенный «полароид», шеф, обыкновенный «полароид».
Вид у Рассела был больной, Либман же все больше входил во вкус, нервозность сменилась в нем самоуверенным нахальством.
– Я был в кабинете Гудпастчера. Из него открывался прекрасный вид на все, что вы проделали с Никки.
Но Рассела это объяснение чем-то не устроило, и он еще больше погрустнел.
– Что ты там делал? – спросил он хрипло.
– Тим иногда пускал меня туда посмотреть на представления, которые устраивала Никки. Иногда она была с самим Тимом – расплачивалась за наркотики. Ваш выход стал развлечением сверх программы. Когда они с Тимом закончили, она не ушла вместе с ним, а осталась – должно быть, сказала ему, что договорилась встретиться со своим парнем, или еще что-нибудь. Можете представить, какой приятной неожиданностью стало для меня ваше появление.
– Но у тебя был наготове фотоаппарат!..
– Это Гудпастчера. Он снимал экспонаты и хранил «полароид» у себя в кабинете. Мне повезло, что он оказался заряжен.
Рассел рассеянно кивнул, словно подтверждая, что это действительно оказалось весьма кстати.
– Я подумал, что такая фотография может мне пригодиться.
– Что еще ты видел? – спросил Рассел, поколебавшись. Либман бросил на него хитрый взгляд.
– Понимаю, что это вас интересует. – Он улыбнулся, как ему представлялось, с уверенностью хозяина положения. – Деньги. Пять тысяч фунтов.
– Ты дал мне слишком мало времени… – ответил Рассел. Постепенно к нему возвращался его обычный менторский тон.
– Вы принесли деньги или нет?
Рассел молча смотрел на него, будто прикидывая что-то в уме.
– Ну, шеф, что значат для вас пять кусков? Я же не требую невозможного.
Рассел еще несколько секунд разглядывал Либмана, затем спросил:
– А что если у меня нет таких денег?
– Шеф, не смешите меня, – в притворном отчаянии произнес Либман.
Рассел продолжал разглядывать его так, как будто перед ним был труп и он решая, достоин ли тот его внимания. Затем он облизал губы, что выглядело отвратительно.
– Сколько всего у тебя снимков?
– Одиннадцать, включая тот, что я послал вам.
– Откуда я знаю, что их не больше?
– Ну, шеф, надо же хоть чуть-чуть доверять людям, – оскорбился Либман. – Я прошу всего пять тысяч – меньше, чем по пятьсот фунтов за штуку, – и на этом всем вашим страхам конец.
Рассел все так же молча смотрел на Стефана. Либману показалось, что этот жирный боров исходит потом, но в сумерках трудно было утверждать это наверняка. Наконец Рассел произнес:
– Учти, я не убивал ее.
Стефан едва не рассмеялся с презрением, но сдержался и сказал только:
– Ну да… – затем, помолчав, добавил: – Откровенно говоря, мне начхать, вскрывали вы ей утробу или нет. Все, что меня интересует, – небольшая пачка наличных.
После секундной паузы Рассел спросил:
– Где снимки?
Стефан полез в карман и вытащил пачку небольших квадратных фотографий.
– Не хотите взглянуть? – спросил он, неумышленно проявив умение играть на чужих нервах.
– Нет! – содрогнулся Рассел. Казалось, он вдруг уменьшился в объеме, как будто в нем открыли некий клапан и часть наполнявшего его жира утекла в атмосферу. – В этом нет необходимости, – сказал он. – Деньги у меня с собой.
Локвуд и Уилсон наблюдали за этой сценой из окон машины, и возбуждение их нарастало с каждой минутой. Подозревать, что дело нечисто, они начали, когда Рассел ни с того ни с сего затормозил на этой пустынной и почти не освещенной улице, а появление Либмана стало для них необыкновенным сюрпризом.
– Гребаная хреновина! – выдал Локвуд свою коронную фразочку, которую произносил, видя что-либо странное, значительное или эффектное.
Полицейские принялись спорить, что им теперь следует предпринять. Как минимум надо было позвонить Уортон – к тому же начальству виднее.
– Что они делают? – спросила она.
– Просто разговаривают. – Как раз в этот момент Стефан достал фотографии. – Теперь Либман показывает ему что-то. Какие-то карточки.
Колесики в голове Уортон бешено крутились. Что это значит? Либман шантажирует Рассела? Но чем он может ему угрожать? Локвуд прервал ее размышления:
– Рассел достает что-то из нагрудного кармана. Они чем-то обмениваются.
Значит, все-таки шантаж. В связи с убийством? Но каким образом сюда затесался Либман? Однако сколь любопытны ни были бы эти вопросы, с ответами на них придется повременить.
– Продолжайте наблюдение за Расселом. Я еду к дому Либмана.
Елена и Джонсон ненадолго потеряли Либмана из виду, но минут через десять вновь его обнаружили. Наблюдать из машины за пешеходом – самый трудный вид слежки, но Стефан был поглощен собственными проблемами и ни на что вокруг не обращал внимания. Когда он, дойдя до синагоги, остановился, видимо кого-то поджидая, а еще через какое-то время к нему подошел вынырнувший из темноты как черт из табакерки Рассел, Джонсону пришлось проехать мимо них и припарковать машину метрах в двадцати за синагогой.
– Так-так…
– Кто это? – спросила Елена, никогда прежде не видевшая толстого профессора.
– Рассел.
– А что они делают?
– Видите ли, я сомневаюсь, что Рассел и Либман принадлежат к одному обществу и состоят в приятельских отношениях. Рассел вряд ли часто наведывается в этот сомнительный райончик, так что, по-видимому, это какое-то тайное свидание, о котором наши друзья договорились заранее.
Парочка мирно беседовала в тени синагоги; вскоре Либман что-то вытащил из кармана.
– Фотографии? – предположила Елена.
Джонсон, ничего не ответив, продолжал наблюдать.
Когда Рассел извлек из кармана конверт, бывший сержант пробормотал:
– Шантаж, вне всякого сомнения.
– Но как это понимать? – нахмурилась Елена. – Ведь шантажистом вроде бы была Никки Экснер.
– Очевидно, наш Стефан пронюхал что-то и решил тоже извлечь кое-какую выгоду из сложившейся ситуации.
– Ему следовало бы вести себя осторожнее, учитывая, чем все кончилось для Никки.
Странная парочка рассталась. Тут Джонсон, окинув взглядом вечернюю улицу, присвистнул:
– Любопытно…
– Что там?
Он указал на синий автомобиль, примостившийся метрах в пятнадцати от них у противоположного тротуара.
– Это полицейская машина, и, если не ошибаюсь, в ней сидят констебли Локвуд и Уилсон.
Сначала Елена ничего не могла понять, затем воскликнула:
– Они следят за Расселом!
– Очевидно.
– И что же нам теперь делать? – спросила Елена, раздосадованная тем, что полиция вмешалась в их расследование.
– Держать под наблюдением обоих мы не можем. Выбирайте – Рассел или Либман?
Он что, шутит? Однако решать надо было быстро, пока оба не исчезли из виду.
– Либман, – выбрала она.
Джонсон не стал спорить и не высказал никаких комментариев по поводу ее решения. Дождавшись, пока Стефан Либман отойдет на достаточное расстояние, он медленно двинулся вслед за ним.
Расселу с трудом удалось забраться в машину – его трясло. Он был в ярости и чувствовал себя отвратительно. Никогда еще его положение не было столь отчаянным. Профессору казалось, что одновременно с потом он с ног до головы был облеплен грязью; им овладели запоздалые сожаления и страх. Рассел долго сидел, не в силах пошевелить даже пальцем и тяжело дыша, словно только что взбежал на самый крутой холм в аду – и лишь для того, чтобы увидеть с его вершины ухмылку дьявола.
Но самым отвратительным было то, что Рассел прекрасно понимал: на этом кошмар не кончился. Одиннадцать фотографий теперь были у него, но облегчения он не испытывал. Если есть одиннадцать, почему бы не быть двенадцатой? Или еще двадцати, тридцати, тысяче? А главное, существовал сам Либман. Даже если бы тот не оставил себе ни одной фотографии, Рассел знал: и одного слова или письма этого подонка будет достаточно, чтобы погубить его навсегда. И помимо недостойной связи со студенткой могло вскрыться, что ее удивительные успехи на экзаменах объяснялись просто: профессор Рассел всегда заранее сообщал ей содержание билетов. Какая подлость с ее стороны, что она после этого стала вдобавок требовать с него деньги за молчание!
Что именно удалось Либману подсмотреть, кроме сцены, когда она отрабатывала свой гонорар, стоя перед ним на коленях? Наблюдал ли Либман за тем, как Рассел угостил ее мадерой? Конечно, он не мог знать, что к вину подмешан мидазолам. Видел ли этот подонок, что Рассел делал с ней после того, как наркотик оказал свое действие?
Но он же не убивал эту тварь! К столь кошмарному злодеянию он не имеет отношения. Что бы этот маленький негодяй ни видел и что бы ни знал, о чем бы он ни догадывался, он не мог утверждать, что убийство – дело рук Рассела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Ты уходишь, дорогой?
Ну конечно, как всегда, она все видит и ей все интересно. Стефан пребывал в таком напряжении, что чуть не взорвался. С большим трудом он удержался от того, чтобы высказать матери все, что он о ней думает. Терпение, сказал он себе. Теперь уже скоро он даст волю чувствам, которые сдерживал годами, но пока еще надо было подождать.
– Да, в кино. С Марком. (Какое тебе, на хрен, дело?)
– У тебя есть деньги? Или дать?
– Есть, есть. (Отвяжись, чтоб тебя!)
– Когда вернешься?
– Часов в одиннадцать. (Через пару дней. Если вообще когда-нибудь вернусь.)
– Желаю хорошо провести время.
Ничего не ответив, юноша вышел, с силой захлопнув за собой дверь.
– Куда-то собрался, Стефан?
Он не мог поверить своим глазам. Опять этот коп! Выскакивает как из-под земли, стоит ему выйти из дому. Следит он за ним, что ли? Стефан перепугался, но тут же подумал, что это глупо. Откуда он может знать?
– Ага.
– Решил немного развлечься?
Молодой человек перевел взгляд с полицейского на стоявшую рядом с ним женщину. Где-то на периферии сознания у него мелькнула мысль, что она очень даже ничего, но из-за Джонсона Стефан опять начал нервничать. Было что-то в его голосе, в выражении лица…
– Да так, пройтись.
– Не возражаешь, если мы пройдемся вместе?
О, он еще как возражал! Эти двое что-то пронюхали, не иначе.
– Зачем?
– Ну, так просто. А что, ты хочешь тайком совершить что-то противозаконное?
Стефана Либмана охватила паника.
– Еще чего! – огрызнулся он.
– Так куда же ты тогда направляешься? – Джонсон говорил спокойно, не повышая голоса, но с неослабной настырностью.
– В паб, – ответил Стефан.
Судя по выражению лица Джонсона, тот не верил ни одному его слову, но в этот момент за спиной Стефана открылась дверь и на улицу выглянула миссис Либман. Воспользовавшись этим, молодой человек проскользнул мимо Джонсона и его спутницы. На лице миссис Либман было написано подозрение, но, узнав Джонсона, она просияла:
– Мистер Джонсон! Как любезно с вашей стороны, что вы опять зашли к нам!
Тот попытался изобразить на лице улыбку, но воспоминание о здешнем угощении несколько ее подпортило.
– Вот досада! А Стефан собрался в кино. Вы ведь его хотели повидать?
Нестыковка в словах Стефана и его матери относительно ближайших планов молодого человека сразу усилила подозрения Джонсона. Он обменялся взглядами с Еленой, и, распрощавшись с миссис Либман, они не сговариваясь устремились к машине.
– Ты, маленький гаденыш!..
В слабом свете уличных фонарей фигура Рассела выглядела даже более массивной, чем обычно, но Стефан держал профессора на крючке и не собирался трястись перед ним от страха.
– Зачем так кипятиться, шеф? – отозвался он, надеясь, что голос его не дрожит. – Прошли те времена, когда вы могли шпынять меня, как вам вздумается.
Было видно, что Рассел готов взорваться, но он сдержался. Оба стояли в дверях заброшенной синагоги; одинокие машины, не замечая их, проскальзывали мимо в вечерних сумерках.
– Деньги принесли?
Вместо ответа Рассел проговорил:
– Этот снимок, что ты прислал…
– Обыкновенный «полароид», шеф, обыкновенный «полароид».
Вид у Рассела был больной, Либман же все больше входил во вкус, нервозность сменилась в нем самоуверенным нахальством.
– Я был в кабинете Гудпастчера. Из него открывался прекрасный вид на все, что вы проделали с Никки.
Но Рассела это объяснение чем-то не устроило, и он еще больше погрустнел.
– Что ты там делал? – спросил он хрипло.
– Тим иногда пускал меня туда посмотреть на представления, которые устраивала Никки. Иногда она была с самим Тимом – расплачивалась за наркотики. Ваш выход стал развлечением сверх программы. Когда они с Тимом закончили, она не ушла вместе с ним, а осталась – должно быть, сказала ему, что договорилась встретиться со своим парнем, или еще что-нибудь. Можете представить, какой приятной неожиданностью стало для меня ваше появление.
– Но у тебя был наготове фотоаппарат!..
– Это Гудпастчера. Он снимал экспонаты и хранил «полароид» у себя в кабинете. Мне повезло, что он оказался заряжен.
Рассел рассеянно кивнул, словно подтверждая, что это действительно оказалось весьма кстати.
– Я подумал, что такая фотография может мне пригодиться.
– Что еще ты видел? – спросил Рассел, поколебавшись. Либман бросил на него хитрый взгляд.
– Понимаю, что это вас интересует. – Он улыбнулся, как ему представлялось, с уверенностью хозяина положения. – Деньги. Пять тысяч фунтов.
– Ты дал мне слишком мало времени… – ответил Рассел. Постепенно к нему возвращался его обычный менторский тон.
– Вы принесли деньги или нет?
Рассел молча смотрел на него, будто прикидывая что-то в уме.
– Ну, шеф, что значат для вас пять кусков? Я же не требую невозможного.
Рассел еще несколько секунд разглядывал Либмана, затем спросил:
– А что если у меня нет таких денег?
– Шеф, не смешите меня, – в притворном отчаянии произнес Либман.
Рассел продолжал разглядывать его так, как будто перед ним был труп и он решая, достоин ли тот его внимания. Затем он облизал губы, что выглядело отвратительно.
– Сколько всего у тебя снимков?
– Одиннадцать, включая тот, что я послал вам.
– Откуда я знаю, что их не больше?
– Ну, шеф, надо же хоть чуть-чуть доверять людям, – оскорбился Либман. – Я прошу всего пять тысяч – меньше, чем по пятьсот фунтов за штуку, – и на этом всем вашим страхам конец.
Рассел все так же молча смотрел на Стефана. Либману показалось, что этот жирный боров исходит потом, но в сумерках трудно было утверждать это наверняка. Наконец Рассел произнес:
– Учти, я не убивал ее.
Стефан едва не рассмеялся с презрением, но сдержался и сказал только:
– Ну да… – затем, помолчав, добавил: – Откровенно говоря, мне начхать, вскрывали вы ей утробу или нет. Все, что меня интересует, – небольшая пачка наличных.
После секундной паузы Рассел спросил:
– Где снимки?
Стефан полез в карман и вытащил пачку небольших квадратных фотографий.
– Не хотите взглянуть? – спросил он, неумышленно проявив умение играть на чужих нервах.
– Нет! – содрогнулся Рассел. Казалось, он вдруг уменьшился в объеме, как будто в нем открыли некий клапан и часть наполнявшего его жира утекла в атмосферу. – В этом нет необходимости, – сказал он. – Деньги у меня с собой.
Локвуд и Уилсон наблюдали за этой сценой из окон машины, и возбуждение их нарастало с каждой минутой. Подозревать, что дело нечисто, они начали, когда Рассел ни с того ни с сего затормозил на этой пустынной и почти не освещенной улице, а появление Либмана стало для них необыкновенным сюрпризом.
– Гребаная хреновина! – выдал Локвуд свою коронную фразочку, которую произносил, видя что-либо странное, значительное или эффектное.
Полицейские принялись спорить, что им теперь следует предпринять. Как минимум надо было позвонить Уортон – к тому же начальству виднее.
– Что они делают? – спросила она.
– Просто разговаривают. – Как раз в этот момент Стефан достал фотографии. – Теперь Либман показывает ему что-то. Какие-то карточки.
Колесики в голове Уортон бешено крутились. Что это значит? Либман шантажирует Рассела? Но чем он может ему угрожать? Локвуд прервал ее размышления:
– Рассел достает что-то из нагрудного кармана. Они чем-то обмениваются.
Значит, все-таки шантаж. В связи с убийством? Но каким образом сюда затесался Либман? Однако сколь любопытны ни были бы эти вопросы, с ответами на них придется повременить.
– Продолжайте наблюдение за Расселом. Я еду к дому Либмана.
Елена и Джонсон ненадолго потеряли Либмана из виду, но минут через десять вновь его обнаружили. Наблюдать из машины за пешеходом – самый трудный вид слежки, но Стефан был поглощен собственными проблемами и ни на что вокруг не обращал внимания. Когда он, дойдя до синагоги, остановился, видимо кого-то поджидая, а еще через какое-то время к нему подошел вынырнувший из темноты как черт из табакерки Рассел, Джонсону пришлось проехать мимо них и припарковать машину метрах в двадцати за синагогой.
– Так-так…
– Кто это? – спросила Елена, никогда прежде не видевшая толстого профессора.
– Рассел.
– А что они делают?
– Видите ли, я сомневаюсь, что Рассел и Либман принадлежат к одному обществу и состоят в приятельских отношениях. Рассел вряд ли часто наведывается в этот сомнительный райончик, так что, по-видимому, это какое-то тайное свидание, о котором наши друзья договорились заранее.
Парочка мирно беседовала в тени синагоги; вскоре Либман что-то вытащил из кармана.
– Фотографии? – предположила Елена.
Джонсон, ничего не ответив, продолжал наблюдать.
Когда Рассел извлек из кармана конверт, бывший сержант пробормотал:
– Шантаж, вне всякого сомнения.
– Но как это понимать? – нахмурилась Елена. – Ведь шантажистом вроде бы была Никки Экснер.
– Очевидно, наш Стефан пронюхал что-то и решил тоже извлечь кое-какую выгоду из сложившейся ситуации.
– Ему следовало бы вести себя осторожнее, учитывая, чем все кончилось для Никки.
Странная парочка рассталась. Тут Джонсон, окинув взглядом вечернюю улицу, присвистнул:
– Любопытно…
– Что там?
Он указал на синий автомобиль, примостившийся метрах в пятнадцати от них у противоположного тротуара.
– Это полицейская машина, и, если не ошибаюсь, в ней сидят констебли Локвуд и Уилсон.
Сначала Елена ничего не могла понять, затем воскликнула:
– Они следят за Расселом!
– Очевидно.
– И что же нам теперь делать? – спросила Елена, раздосадованная тем, что полиция вмешалась в их расследование.
– Держать под наблюдением обоих мы не можем. Выбирайте – Рассел или Либман?
Он что, шутит? Однако решать надо было быстро, пока оба не исчезли из виду.
– Либман, – выбрала она.
Джонсон не стал спорить и не высказал никаких комментариев по поводу ее решения. Дождавшись, пока Стефан Либман отойдет на достаточное расстояние, он медленно двинулся вслед за ним.
Расселу с трудом удалось забраться в машину – его трясло. Он был в ярости и чувствовал себя отвратительно. Никогда еще его положение не было столь отчаянным. Профессору казалось, что одновременно с потом он с ног до головы был облеплен грязью; им овладели запоздалые сожаления и страх. Рассел долго сидел, не в силах пошевелить даже пальцем и тяжело дыша, словно только что взбежал на самый крутой холм в аду – и лишь для того, чтобы увидеть с его вершины ухмылку дьявола.
Но самым отвратительным было то, что Рассел прекрасно понимал: на этом кошмар не кончился. Одиннадцать фотографий теперь были у него, но облегчения он не испытывал. Если есть одиннадцать, почему бы не быть двенадцатой? Или еще двадцати, тридцати, тысяче? А главное, существовал сам Либман. Даже если бы тот не оставил себе ни одной фотографии, Рассел знал: и одного слова или письма этого подонка будет достаточно, чтобы погубить его навсегда. И помимо недостойной связи со студенткой могло вскрыться, что ее удивительные успехи на экзаменах объяснялись просто: профессор Рассел всегда заранее сообщал ей содержание билетов. Какая подлость с ее стороны, что она после этого стала вдобавок требовать с него деньги за молчание!
Что именно удалось Либману подсмотреть, кроме сцены, когда она отрабатывала свой гонорар, стоя перед ним на коленях? Наблюдал ли Либман за тем, как Рассел угостил ее мадерой? Конечно, он не мог знать, что к вину подмешан мидазолам. Видел ли этот подонок, что Рассел делал с ней после того, как наркотик оказал свое действие?
Но он же не убивал эту тварь! К столь кошмарному злодеянию он не имеет отношения. Что бы этот маленький негодяй ни видел и что бы ни знал, о чем бы он ни догадывался, он не мог утверждать, что убийство – дело рук Рассела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67