– Великий бог всеобщего счастья?
– Что вы об этом знаете?! - с презрением бросила Валевска.
– Очень многое! Например, то, что профессор открыл состав легендарного напитка богов и решил с его помощью построить рай на земле. А самому ему хотелось, видимо, занять скромное место творца, нового Фауста, сверхчеловека. Правда, он не учел одного. Последствия приема этого наркотического вещества оказались несколько неожиданными. Ведь так?
– Вам Фаина рассказала? - устало спросила Хелена.
– Да и сам профессор перед смертью много чего успел открыть. - Ванзаров решил сыграть ва-банк. - Мы знаем состав сомы, знаем, как ее пьют и что происходит после этого. Мы знаем, что профессор хотел возродить забытое божество и дать народу новую религию. Мы знаем, что вы случайно придумали символ этой религии - пентакль. Также мы знаем, что профессор планировал массовое отравление сомой. Мы знаем почти все.
– Раз все знаете, зачем спрашиваете меня?
– Что происходило после того, как Серебряков объявил вам, Фаине и Марии Ланге о пришествии в мир бога Сомы? - Родион Георгиевич сделал самый опасный ход. Если Валевска упрется, значит, можно звонить Герасимову.
– Снимите наручники, - со стоном попросила Хелена. - Не бойтесь, не убегу.
Ванзаров кивнул Джуранскому.
Щелкнула пружина. Валевска с облегчением растерла запястья, посиневшие от браслетов.
– Так что же было после того исторического вечера? - спросил Ванзаров.
6
ПОКАЗАНИЯ ВАЛЕВСКОЙ ХЕЛЕНЫ,
ДАННЫЕ ЕЮ ЧИНОВНИКУ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ
ПЕТЕРБУРГСКОЙ СЫСКНОЙ ПОЛИЦИИ
Р. Г. ВАНЗАРОВУ (БЕЗ ВЕДЕНИЯ ПРОТОКОЛА)
«В тот вечер 19 числа, когда мы уже стали прощаться, профессор отвел меня в кабинет и с загадочным видом попросил приехать к нему на дачу в Озерках завтра, к восьми вечера. Я спросила, зачем это и к чему такая таинственность. Серебряков ответил, что послезавтра, 21 декабря, он посвятит нас богу Соме и совершит обряд возлияния сомы. Он взял с меня слово, что я не скажу ничего Фаине, которую он знал как Надежду Уварову. Я спросила, почему его ученица, которая уже знает про сому, не может быть посвящена в таинство.
Профессор улыбнулся загадочно и сказал:
«Новое пришествие Сомы в мир должно быть встречено только тремя посвященными. Я - как начало мужское, вы - как начало женское и Мария - как универсальное существо, третий пол человеческой расы. Объединившись в обряде, мы будем представлять собой Человека, во всей его полноте. Надежде в этой церемонии нет места. Она глупа и будет причащена не как жрец, а как простой смертный».
Я обещала приехать. Профессор попросил захватить с собой чистую простыню.
В назначенный день, ровно в восемь вечера, я подъехала к даче профессора. В окнах его маленького домика горел свет. Я постучала в дверь, и профессор мне открыл. В первой комнате я увидела сваленную в кучу мебель. Я спросила, что это значит. Серебряков сказал, что так надо для обряда. Сам он был уже закутан в простыню, как в тогу, и попросил меня скорее переодеться. В доме было холодно, но я не стала ему перечить.
Серебряков скрылся за занавеской, которая отделяла вторую комнату дома. Я быстро скинула одежду и закуталась плотнее в простыню. Когда я была готова, профессор выглянул и пригласил меня войти. В руке он держал горящий факел.
Вторая комната была довольно обширна. В углу стояла корова, которая медленно жевала сено. Рядом с ней находилась бочка и лежали какие-то круглые камни. В комнате стоял ужасный запах. Профессор объяснил, что так пахнет коровья моча. В центре комнаты, прямо на полу, был разложен небольшой костер. Я спросила, не собирается ли профессор сжечь дом, но он сказал, что это совершенно безопасно. Угли лежат на металлическом поддоне.
Я заметила, что на потолке и вокруг костра нарисован пентакль. Мария Ланге, тоже закутанная в простыню, уже сидела у костра, на корточках. Серебряков предложил мне занять место у левого нижнего луча пентакля, как раз рядом с Марией.
Я не знала, как себя вести, и решила следовать за действиями Ланге. Профессор воткнул факел в металлическую подставку и поставил его на правом верхнем луче пентакля. Затем он поджег от костра еще один факел и укрепил его у левого верхнего луча. Получилось, что незанятой осталась только вершина пентакля. Профессор все делал молча, Мария не раскрывала рта, и я тоже ни о чем не спрашивала. Мне было холодно.
Серебряков отошел в угол, где стояла бочка, и поднял с пола какой-то поднос, прикрытый рогожкой. Я увидела, что на подносе стоят четыре хрустальных бокала. В одном явно было молоко, в другом что-то, по цвету похожее на мед, еще в одном - темно-зеленая густая жидкость. Один бокал был пустым. Мария встала на колени и молитвенно сложила ладони. Я последовала ее примеру.
Профессор поставил поднос с бокалами на пол, простер руки, как священник, и сказал:
«Сегодня, в священный вечер, мы, жрецы адхварью, призываем тебя, о Сома Павамана, великий бог, сын неба и земли, Всезнающий Небесный Возлюбленный, позволить нам прикоснуться к соку Господина Леса, сыну Синдху, небесному цветку, принесенному священным орлом, выжатому нами по правилу, очищенному сквозь овечьи шкуры и смешанному под возглас „Вашат!“.
«Вашат!» - крикнула Мария, и я повторила это непонятное слово.
Профессор продолжал:
«Позволь нам восславить тебя, испив божественный напиток, равный силе амрите, а могуществом не имеющий равных, дарующий радость, открывающий взор и дарящий бессмертие! Так опьяняйся же телом, от напитка - для великого дарения! Живя в завете Адитьи, да будем мы в милости у Митры! Вашат!»
Мы вновь повторили это слово. Профессор поднял с подноса бокал с зеленым веществом и макнул в него указательный палец. Он нарисовал себе маленький пентакль. Потом подошел к Марии и нарисовал звезду у нее. Когда он подошел ко мне, я спокойно подставила шею. Профессор нарисовал пентакль и мне. Я не знала, что жидкость въедается в кожу и ее невозможно смыть. С того дня я больше не могла надевать платья, открывающие шею.
Профессор вернулся к подносу, держа в левой руке бокал сомы. Он нагнулся и, взяв правой рукой пустой бокал, начал медленно наливать в него тягучую жидкость и петь какой-то гимн на непонятном языке.
Мы с Марией молча слушали. Когда профессор наполнил бокал на треть, он осторожно опустил другой, с остатком зеленой жидкости, долил в него молока, все также продолжая протяжную песнь.
Было неприятно стоять на коленях на холодном полу, но я терпела, боясь обидеть профессора. Все это представлялось мне какой-то игрой.
Когда зеленая жидкость перемешалась с молоком, Серебряков долил в бокал меду.
Он торжественно поднес бокал над костром, посмотрел в потолок, где был нарисован пентакль, и сказал:
«О Сома-Пушан, помоги мне! Да победим мы во всех сражениях вместе с тобой! Во славу Сомы! Вашат!»
Профессор поднес бокал к губам, сделал большой глоток и сразу передал Марии. Она повторила: «Во славу Сомы! Вашат!», отпила и передала кубок мне. Я, как полагается, произнесла торжественные слова и уже хотела глотнуть, как вдруг увидела, что профессор затрясся. Его тело буквально сотрясали конвульсии. Он дико зарычал, сорвал с себя простыню и закричал:
«Я вижу его! Молодой бог на солнечной колеснице! Как ты прекрасен Сома!»
В этот момент в углу испуганно замычала корова. Профессор безумно захохотал:
«О да, повелитель! Я принесу в жертву быка!»
Голый Серебряков схватил топор, бросился в угол, туда, где стояла корова, и с невероятной силой ударил ее. Кровь фонтаном окатила профессора. Животное упало. Профессор бросил топор и закричал:
«О Сома! Бог вошел в меня! Он - во мне! Я сам стал богом! Я способен видеть сквозь космос и время! Я умею летать! Я могу один сразить орды врагов! Как ты прекрасен, великий бог радости!»
В ужасе я держала в руках недопитый бокал. А рядом со мной на полу билась в конвульсиях Мария. Она тоже сорвала с себя простыню, и я увидела ее тайну. Это было ужасно! Она дико смеялась и размахивала руками.
А сам профессор, схватив факел, стал бегать по комнате, подпрыгивать, танцевать и зачем-то срывать занавески. При этом он тыкал в стены огнем и вопил звериным голосом. Я увидела, что его мужское естество пришло в возбужденное состояние. Профессор подбежал к нам, швырнул факел в костер и набросился на Марию. Он попытался овладеть ею, но девушка сама уже кричала от приступа сладкой боли. Серебряков облегчился прямо на ее грудь. Я не знала, что мне делать, и просто вылила смесь в огонь.
Они бесновались не меньше четверти часа. Но постепенно силы стали их оставлять, и они оба упали без чувств. Я потрогала тело профессора - оно горело. Видимо, у него была очень высокая температура. Жар был и у Марии. Боясь, что они все же замерзнут, я нашла вещи и одела их, как маленьких детей.
Когда профессор и Мария проснулись, они ничего не помнили. Я сказала, что тоже выпила сомы. Серебряков и Ланге чувствовали себя очень плохо и еле могли разговаривать, они были совершенно беспомощны. Я пошла за извозчиком и отвезла их на квартиру профессора.
Вечером этого же дня я снова приехала к профессору, проведать его. Оказалось, что он очень плох. Он не мог есть. Его лицо осунулось, он жаловался на тошноту и головокружение. Я предложила позвать доктора, но Александр Владимирович отказался.
Он спросил, как я себя чувствую. Я ответила, что прекрасно. Сома - чудесный напиток. Серебряков сказал, что лунный бог, видимо, любит меня, потому что Марии тоже весь день было плохо. Я спросила, чем могу ему помочь? Не вставая с кабинетного кресла, он вытащил хрустальный пузырек с зеленой жидкостью и попросил меня смешать ее с молоком и медом. Я сделала все, как он сказал, и подала сому в маленькой рюмочке.
Профессор выпил смесь и сразу преобразился. Он вскочил, глаза его горели. Он стал бегать по кабинету, петь, подпрыгивать и кричать. Безумие продолжалось не более десяти минут. После профессор упал на пол и затих. Я была в отчаянии, ведь поднять грузное тело у меня бы не хватило сил.
Я сказала: «Профессор, вы меня слышите?» Неожиданно он ответил: «Слышу». Я спросила: «Вы можете встать?» Он сказал: «Могу». Я попросила: «Встаньте!» И тут он, как сомнамбула, встал. Глаза были открыты, но он меня не видел. Мне стало интересно, будет ли он выполнять все мои команды. Я приказала ему поднять правую руку. Он поднял. Потом я приказала поднять левую ногу. Он поднял. Я сказала, чтобы он сел за стол, и профессор подчинился.
Я сразу оценила возможности напитка. Я приказала достать мне сомы. Профессор открыл дверку рабочего стола и выставил два флакончика зеленой жидкости. Я спрятала их в ридикюль. Потом я приказала дать мне денег. Профессор безропотно выложил на стол пачку ассигнаций. Я взяла деньги и покинула квартиру.
На следующий день утром я приехала к профессору. Он был также плох. Александр Владимирович плотно закрыл дверь кабинета и шепотом сказал, что у него пропали деньги. Я спросила, помнит ли он, что было вчера после приема сомы. Профессор сказал, что не может ничего вспомнить. Но он был уверен, что деньги вчера оставались на месте. Тогда я сказала, что видела, как кухарка тайком пересчитывала деньги. Профессор взбесился, бросился из кабинета и, страшно крича на глухонемую, выгнал ее из дома. Я поняла, что сома обладает способностью не только подчинять человека, но и стирать его память.
С каждым днем Серебрякову становилось все хуже и хуже. Он пил сому и бесновался по вечерам. А потом произошла необъяснимая смерть Маши.
ВОПРОС: Где и когда вы познакомились с Серебряковым?
В начале декабря я пришла на его воскресную общедоступную лекцию в Соляном городке. Я решила представиться почитательницей арийских мифов. Но случай решил по-другому. На лекции оказались двое пьяных приказчиков, которые устроили скандал. Я напугала их выстрелом браунинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49