В телеграмме указывалось, что подозреваемая представляет особую угрозу, поэтому при ее задержании требуется осторожность, а при содержании под стражей - неусыпное внимание. После поимки подозреваемой приставам надлежало немедленно связаться лично с чиновником особых поручений сыскной полиции. Текст депеши Ванзаров попросил отправить за своей подписью.
Лебедев появился в дурном расположении духа, что с ним случалось крайне редко. Он доложил, что догадка подтвердилась. Профессор принимал тот же состав, что и Мария Ланге. Более того, организм Серебрякова полностью пропитан жидкостью. По словам эксперта, профессор не питался нормальной пищей по крайней мере две недели. Лебедев добавил, что если это действительно та самая загадочная сома, то он уже ничему не удивляется.
Предприняв все, что было в силах, Родион Георгиевич отправился на Офицерскую, в Управление сыскной полиции. Первым делом он пошел на доклад к Филиппову.
Ванзаров попытался поподробнее рассказать о сути запутанного дела, но Владимир Гаврилович пребывал в праздничном настроении и благодушно отмахнулся от этой истории. Он прекрасно знал, что высоких начальников криминальные донесения не заинтересуют как минимум до окончания крещенских праздников. Доклад завершился милой болтовней о новогодних банкетах.
Ванзаров вернулся в кабинет, посмотрел на рабочий стол и с сожалением констатировал, что изрядно запустил текущие дела. Работу делопроизводителя он ненавидел, но поручить ее было некому. В сыскной полиции даже чиновник особых поручений должен был лично заполнять те дела, которые вел.
Родион Георгиевич с тоской посмотрел на бюст Сократа. Мудрый грек криво улыбался и ни о чем не тревожился.
Ванзаров собрал всю силу воли. Чтобы оттянуть неприятный канцелярский момент, он раскрыл «Ведомости градоначальства», которые с утра приносил курьер, и бегло просмотрел выпуск. Привычно пробегая глазами столбец некрологов, сыщик наткнулся на известие о кончине Эдуарда Севиера. Это был достаточно известный в Петербурге молодой человек, не достигший еще и тридцати лет, брат влиятельного финансиста.
Ванзаров прочитал некролог до конца, но о причине смерти Севиера-младшего в нем не сообщалось. Родион Георгиевич обреченно вздохнул, отбросил газету, макнул ручку в чернильницу и принялся заполнять чистые листы бумаги.
Около семи вечера, когда сыщик отложил исписанные листы, размял затекшую спину и собрался уже идти домой, ему телефонировал Макаров.
Родион Георгиевич сразу сообщил о гибели профессора Серебрякова. На том конце телефонного провода воцарилась тишина. Видимо, новость застала заведующего Особого отдела врасплох.
– Вы связываете это происшествие с… известной особой? - тихо спросил статский советник.
– Это вопрос, на который я и пытаюсь найти ответ, - вздохнул Ванзаров. Он подметил, что по служебному аппарату Макаров не назвал фамилию Уваровой.
– Любую новость сразу телефонируйте мне. Если нужна помощь, также телефонируйте, - Макаров, не прощаясь, дал отбой.
19
Увидев, каким изможденным пришел муж, Софья Петровна, не стала донимать его домашними мелочами и сама взялась подать чаю. Когда она наливала заварку из изящного чайничка кузнецовского фарфора, супруг нагнулся и прижался губами к ее руке, пахнущей чем-то сладким, с еле уловимым запахом мяты. Несмотря на частые скандалы, Ванзаров в общем-то был счастлив в семейной жизни.
Как и полагается женщине из хорошей семьи, Софья Петровна преданно любила своего нескладного мужа и наивно считала своим святым долгом сделать из коллежского советника безупречного аристократа. Впрочем, ее усилия шли прахом.
Родион Георгиевич во всем соглашался с женой и тут же благополучно забывал наставления. После семи лет семейной жизни вера Софьи Петровны в то, что хорошая жена даже из Ванзарова сможет сделать мужчину с безупречными манерами, изрядно поубавилась. Однако она не сдавалась.
Она сама налила заварки, сама поднесла чашку под самовар и, хоть боялась обжечь холеные пальчики, сама открыла краник. Недовольная Глафира бухнула на стол блюдо нарезанной ломтиками холодной говядины.
С нескрываемым удовольствием Ванзаров сделал первый за день спокойный глоток чаю. Закуска пришлась как нельзя кстати. За этот день он измотался так, что готов был упасть голодным на диване в гостиной.
Родион Георгиевич выпил три чашки чаю, перекусил и почувствовал огромное облегчение. Ему даже расхотелось спать. Он поцеловал жену, сказав, что поработает еще с часик, на цыпочках прошел мимо детской, где сладко посапывали дочки, и, старясь не скрипнуть дверью, проскользнул в кабинет.
Сев в любимое, уже слегка продавленное кресло, Ванзаров ощутил покой. Но как только мышцы расслабились, сыщик невольно подумал об Уваровой. Где-то там, в ночи зимнего Петербурга, эта женщина скрывается от розыска агентов Особого отдела и сыскной полиции.
В том, что именно Надежда подтолкнула Серебрякова к проруби, Ванзаров уже не сомневался. Впрочем, как и в том, что Мария Ланге убита ею. Но вот ради чего? Какой у нее мотив? Почему она зверски расправилась с офицером?
Сыщик вытащил фотографию Уваровой. Если эта женщина способна на такое, значит, он ничего не понимает в психологии преступников. Какая же сила заставила миловидную, тонкую девушку, с восточными чертами лица, стать преступницей?
Ванзаров давно научился видеть людей и разгадывать логику их поступков. Но эта барышня не вписывалась в общую схему. Он был уверен только в одном: Мария Ланге и профессор погибли не случайно, а по заранее продуманному плану.
Родион Георгиевич вспомнил странное чувство необъяснимого страха, которое испытал, когда увидел труп Ланге. А теперь у него на руках второй труп и полная неизвестность, где искать убийцу.
Может быть, действительно во всем виновата таинственная сома? Может быть, за ней и была послана Уварова к профессору? И что же произошло потом?
В тишине ночной квартиры звоночки телефона ударили набатом. Ванзаров подскочил в кресле и побежал в гостиную, стараясь ступать на носочках, чтобы не проснулись дети.
Его, как всегда, опередила проклятая Глафира! Кухарка язвительно буркнула:
– Вас опять кличут!
А в дверях гостиной, в ночном пеньюаре, уже стояла Софья Петровна. Запас ее терпения был исчерпан.
– Родион! - прошипела она. - Неужели в сыскной полиции не имеют ни малейшего представления о приличии?! Звонить за полночь! Что за нравы!
Ванзаров молитвенно сложил руки, прося помилования. Он почувствовал, как бешено колотится сердце. Супруга взмахнула хвостом пеньюара и величественно удалилась в спальню.
– Ванзаров у аппарата! - прошептал сыщик в амбушюр.
Но черный рожок молчал. Ванзаров трижды повторил: «Алло!» - однако ему никто не ответил. Тогда он замолчал и прислушался. Кажется, на том конце телефонного провода кто-то дышал.
4 ЯНВАРЯ 1905, ВТОРНИК, ДЕНЬ МАРСА
1
Простившись вчера в середине дня с Ванзаровым, Филимон Курочкин тотчас отправился в Департамент полиции.
Рядом с кабинетом старшего филера и комнатой, где он проводил инструктаж сотрудников, находилась маленькая тесная каморка, до потолка забитая самым разнообразным платьем, - «костюмерная» отряда филеров. Если наблюдение за объектом должно было проходить особо скрытно, филеры переодевались в крестьян, бродяг, извозчиков и прочий неприметный люд.
Курочкин отпер личным ключом дверь в темный чулан и сразу чихнул. В «костюмерной» не было окон, духота и пыль накапливались годами. Костюмы для слежки специально никто не чистил и не проветривал. Считалось, что так они будут иметь более натуральный вид.
Филимон повесил газовый фонарь на специально вбитый гвоздь и выбрал русские сапоги, поддевку, помятую серую фуражку и черную куртку на ватной подкладке.
В угловой комнатке, отгороженной от общего коридора тонкой перегородкой, которую он гордо называл «кабинетом», Курочкин переоделся в тряпье и, сев перед маленьким зеркальцем, ловко наклеил фальшивую бородку. Отойдя на шаг и оглядев свой маскарад, Филимон остался доволен.
Он начал обход с трактира Арсентьева на Кронверкском, заказав у полового чайную пару и шкалик. За теплой беседой под чаек и водочку можно узнать многое.
Филимон оглядел зал и быстро заприметил субъекта, отчаянно желавшего выпить. Он налил себе рюмку и подмигнул. Этого оказалось достаточно.
Разговор завязался быстро. Мужичок оказался местным завсегдатаем и, в свободное от трактира время подрабатывая мелкими услугами в ближайшем доме, знал все и про всех. Он рассказал филеру, что хозяин трактира жулик, что в «каток» он ставит протухшие закуски, что половые воруют от хозяина чаевые, что тетка Анфиса снюхалась со слесарем Перовым и теперь бегает к нему, почитай, каждый день.
Филимон подливал собеседнику водочки, а сам пил только чай, держа свою рюмку наполненной. Когда мужичок объяснился Курочкину в вечной дружбе, филер осторожно спросил: а не было ли сегодня компании, которая лихо гуляла с утра? Знаток трактира дал честное слово, что никаких больших пьянок сегодня не было. Курочкин посидел для приличия еще четверть часа и ушел, оставив труженика рюмки в обществе шкалика.
То же самое повторилось и в трактире Москалева на Большой Зеленина. Курочкин без всякого результата выпил второй чайник чаю.
Затем он направился в трактир Чванова в начале Малого проспекта и выпил там еще чаю. Потом заглянул в «Волгу» на Большом проспекте и влил в себя следующий чайник. Кое-как дойдя до «Луги», в конце Малого проспекта, Филимон заставил себя осушить новый чайник. Без этого разговор бы не пошел. Но везде повторялось одно и то же. Словоохотливые завсегдатаи с удовольствием пили водку Курочкина, выкладывая ему всю душу. Но никто не видел подозрительной компании, которая гуляла и спускала вещи.
Обойдя еще пять или шесть заведений Петербургской стороны, Филимон ничего не узнал, но напился чаю так, что вынужден был зайти в глухой двор.
Сегодня с утра Курочкин упивался ненавистным чаем в заведениях Васильевского острова.
В очередной раз опустошив мочевой пузырь в дворовом «ретираднике», Филимон пошел в трактир Степанова. Он выбрал свободный столик и с тяжелым сердцем опустился на табуретку.
Трактир Степанова был довольно пристойным местом. Чистые половые, недавно отскобленный пол, тренькает механический «оркестрик». И дух здесь стоял добрый - не кислятины, смешанной с перегаром, а какой-то домашний, как в деревенской избе.
Курочкин оглянулся и сразу увидел в дальнем углу трактира четверых мужиков, сидевших за столом, плотно заставленным объедками блюд, чайниками и пустыми графинчиками. Судя по лицам, пили они давно и сурово. Самый младший, не привыкший к таким кутежам, повалился лицом прямо в селедку.
– А скажи-ка, любезный, что за люди там гуляют? - осторожно спросил филер подбежавшего полового.
– Да вологодские, артель ледорубная, - ответил парень.
– И давно?
– Дак, со вчерашнего дня. И на Рождество у нас такую кучу денег спустили, что страшно! А вчера приходят - опять пачка. Хоть и мокрая.
– Это как же?
– Да деньги мокрые! - объяснил непонятливому гостю половой. - Расплачивались, а бумажки все сырые! Но на чай - не жалеют! Чудные! А вам-то чего принести?
Курочкин механически попросил чаю.
Мужик, который в компании казался главным, развалился на лавке. Он полез в карман штанов и потащил цепочку, видимо в который раз любуясь золотыми часами.
Не дожидаясь чая, Курочкин выскочил на улицу, отбежал на угол и, выхватив свисток, дал сигнал тревоги «двойным» свистом. На вызов немедленно прибежали трое городовых. Они с удивлением вытаращились на доходягу-рабочего, но Курочкин быстро объяснил, в чем дело.
Первым в трактир ворвался сам филер. Следом за ним, гремя шашками, топали постовые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Лебедев появился в дурном расположении духа, что с ним случалось крайне редко. Он доложил, что догадка подтвердилась. Профессор принимал тот же состав, что и Мария Ланге. Более того, организм Серебрякова полностью пропитан жидкостью. По словам эксперта, профессор не питался нормальной пищей по крайней мере две недели. Лебедев добавил, что если это действительно та самая загадочная сома, то он уже ничему не удивляется.
Предприняв все, что было в силах, Родион Георгиевич отправился на Офицерскую, в Управление сыскной полиции. Первым делом он пошел на доклад к Филиппову.
Ванзаров попытался поподробнее рассказать о сути запутанного дела, но Владимир Гаврилович пребывал в праздничном настроении и благодушно отмахнулся от этой истории. Он прекрасно знал, что высоких начальников криминальные донесения не заинтересуют как минимум до окончания крещенских праздников. Доклад завершился милой болтовней о новогодних банкетах.
Ванзаров вернулся в кабинет, посмотрел на рабочий стол и с сожалением констатировал, что изрядно запустил текущие дела. Работу делопроизводителя он ненавидел, но поручить ее было некому. В сыскной полиции даже чиновник особых поручений должен был лично заполнять те дела, которые вел.
Родион Георгиевич с тоской посмотрел на бюст Сократа. Мудрый грек криво улыбался и ни о чем не тревожился.
Ванзаров собрал всю силу воли. Чтобы оттянуть неприятный канцелярский момент, он раскрыл «Ведомости градоначальства», которые с утра приносил курьер, и бегло просмотрел выпуск. Привычно пробегая глазами столбец некрологов, сыщик наткнулся на известие о кончине Эдуарда Севиера. Это был достаточно известный в Петербурге молодой человек, не достигший еще и тридцати лет, брат влиятельного финансиста.
Ванзаров прочитал некролог до конца, но о причине смерти Севиера-младшего в нем не сообщалось. Родион Георгиевич обреченно вздохнул, отбросил газету, макнул ручку в чернильницу и принялся заполнять чистые листы бумаги.
Около семи вечера, когда сыщик отложил исписанные листы, размял затекшую спину и собрался уже идти домой, ему телефонировал Макаров.
Родион Георгиевич сразу сообщил о гибели профессора Серебрякова. На том конце телефонного провода воцарилась тишина. Видимо, новость застала заведующего Особого отдела врасплох.
– Вы связываете это происшествие с… известной особой? - тихо спросил статский советник.
– Это вопрос, на который я и пытаюсь найти ответ, - вздохнул Ванзаров. Он подметил, что по служебному аппарату Макаров не назвал фамилию Уваровой.
– Любую новость сразу телефонируйте мне. Если нужна помощь, также телефонируйте, - Макаров, не прощаясь, дал отбой.
19
Увидев, каким изможденным пришел муж, Софья Петровна, не стала донимать его домашними мелочами и сама взялась подать чаю. Когда она наливала заварку из изящного чайничка кузнецовского фарфора, супруг нагнулся и прижался губами к ее руке, пахнущей чем-то сладким, с еле уловимым запахом мяты. Несмотря на частые скандалы, Ванзаров в общем-то был счастлив в семейной жизни.
Как и полагается женщине из хорошей семьи, Софья Петровна преданно любила своего нескладного мужа и наивно считала своим святым долгом сделать из коллежского советника безупречного аристократа. Впрочем, ее усилия шли прахом.
Родион Георгиевич во всем соглашался с женой и тут же благополучно забывал наставления. После семи лет семейной жизни вера Софьи Петровны в то, что хорошая жена даже из Ванзарова сможет сделать мужчину с безупречными манерами, изрядно поубавилась. Однако она не сдавалась.
Она сама налила заварки, сама поднесла чашку под самовар и, хоть боялась обжечь холеные пальчики, сама открыла краник. Недовольная Глафира бухнула на стол блюдо нарезанной ломтиками холодной говядины.
С нескрываемым удовольствием Ванзаров сделал первый за день спокойный глоток чаю. Закуска пришлась как нельзя кстати. За этот день он измотался так, что готов был упасть голодным на диване в гостиной.
Родион Георгиевич выпил три чашки чаю, перекусил и почувствовал огромное облегчение. Ему даже расхотелось спать. Он поцеловал жену, сказав, что поработает еще с часик, на цыпочках прошел мимо детской, где сладко посапывали дочки, и, старясь не скрипнуть дверью, проскользнул в кабинет.
Сев в любимое, уже слегка продавленное кресло, Ванзаров ощутил покой. Но как только мышцы расслабились, сыщик невольно подумал об Уваровой. Где-то там, в ночи зимнего Петербурга, эта женщина скрывается от розыска агентов Особого отдела и сыскной полиции.
В том, что именно Надежда подтолкнула Серебрякова к проруби, Ванзаров уже не сомневался. Впрочем, как и в том, что Мария Ланге убита ею. Но вот ради чего? Какой у нее мотив? Почему она зверски расправилась с офицером?
Сыщик вытащил фотографию Уваровой. Если эта женщина способна на такое, значит, он ничего не понимает в психологии преступников. Какая же сила заставила миловидную, тонкую девушку, с восточными чертами лица, стать преступницей?
Ванзаров давно научился видеть людей и разгадывать логику их поступков. Но эта барышня не вписывалась в общую схему. Он был уверен только в одном: Мария Ланге и профессор погибли не случайно, а по заранее продуманному плану.
Родион Георгиевич вспомнил странное чувство необъяснимого страха, которое испытал, когда увидел труп Ланге. А теперь у него на руках второй труп и полная неизвестность, где искать убийцу.
Может быть, действительно во всем виновата таинственная сома? Может быть, за ней и была послана Уварова к профессору? И что же произошло потом?
В тишине ночной квартиры звоночки телефона ударили набатом. Ванзаров подскочил в кресле и побежал в гостиную, стараясь ступать на носочках, чтобы не проснулись дети.
Его, как всегда, опередила проклятая Глафира! Кухарка язвительно буркнула:
– Вас опять кличут!
А в дверях гостиной, в ночном пеньюаре, уже стояла Софья Петровна. Запас ее терпения был исчерпан.
– Родион! - прошипела она. - Неужели в сыскной полиции не имеют ни малейшего представления о приличии?! Звонить за полночь! Что за нравы!
Ванзаров молитвенно сложил руки, прося помилования. Он почувствовал, как бешено колотится сердце. Супруга взмахнула хвостом пеньюара и величественно удалилась в спальню.
– Ванзаров у аппарата! - прошептал сыщик в амбушюр.
Но черный рожок молчал. Ванзаров трижды повторил: «Алло!» - однако ему никто не ответил. Тогда он замолчал и прислушался. Кажется, на том конце телефонного провода кто-то дышал.
4 ЯНВАРЯ 1905, ВТОРНИК, ДЕНЬ МАРСА
1
Простившись вчера в середине дня с Ванзаровым, Филимон Курочкин тотчас отправился в Департамент полиции.
Рядом с кабинетом старшего филера и комнатой, где он проводил инструктаж сотрудников, находилась маленькая тесная каморка, до потолка забитая самым разнообразным платьем, - «костюмерная» отряда филеров. Если наблюдение за объектом должно было проходить особо скрытно, филеры переодевались в крестьян, бродяг, извозчиков и прочий неприметный люд.
Курочкин отпер личным ключом дверь в темный чулан и сразу чихнул. В «костюмерной» не было окон, духота и пыль накапливались годами. Костюмы для слежки специально никто не чистил и не проветривал. Считалось, что так они будут иметь более натуральный вид.
Филимон повесил газовый фонарь на специально вбитый гвоздь и выбрал русские сапоги, поддевку, помятую серую фуражку и черную куртку на ватной подкладке.
В угловой комнатке, отгороженной от общего коридора тонкой перегородкой, которую он гордо называл «кабинетом», Курочкин переоделся в тряпье и, сев перед маленьким зеркальцем, ловко наклеил фальшивую бородку. Отойдя на шаг и оглядев свой маскарад, Филимон остался доволен.
Он начал обход с трактира Арсентьева на Кронверкском, заказав у полового чайную пару и шкалик. За теплой беседой под чаек и водочку можно узнать многое.
Филимон оглядел зал и быстро заприметил субъекта, отчаянно желавшего выпить. Он налил себе рюмку и подмигнул. Этого оказалось достаточно.
Разговор завязался быстро. Мужичок оказался местным завсегдатаем и, в свободное от трактира время подрабатывая мелкими услугами в ближайшем доме, знал все и про всех. Он рассказал филеру, что хозяин трактира жулик, что в «каток» он ставит протухшие закуски, что половые воруют от хозяина чаевые, что тетка Анфиса снюхалась со слесарем Перовым и теперь бегает к нему, почитай, каждый день.
Филимон подливал собеседнику водочки, а сам пил только чай, держа свою рюмку наполненной. Когда мужичок объяснился Курочкину в вечной дружбе, филер осторожно спросил: а не было ли сегодня компании, которая лихо гуляла с утра? Знаток трактира дал честное слово, что никаких больших пьянок сегодня не было. Курочкин посидел для приличия еще четверть часа и ушел, оставив труженика рюмки в обществе шкалика.
То же самое повторилось и в трактире Москалева на Большой Зеленина. Курочкин без всякого результата выпил второй чайник чаю.
Затем он направился в трактир Чванова в начале Малого проспекта и выпил там еще чаю. Потом заглянул в «Волгу» на Большом проспекте и влил в себя следующий чайник. Кое-как дойдя до «Луги», в конце Малого проспекта, Филимон заставил себя осушить новый чайник. Без этого разговор бы не пошел. Но везде повторялось одно и то же. Словоохотливые завсегдатаи с удовольствием пили водку Курочкина, выкладывая ему всю душу. Но никто не видел подозрительной компании, которая гуляла и спускала вещи.
Обойдя еще пять или шесть заведений Петербургской стороны, Филимон ничего не узнал, но напился чаю так, что вынужден был зайти в глухой двор.
Сегодня с утра Курочкин упивался ненавистным чаем в заведениях Васильевского острова.
В очередной раз опустошив мочевой пузырь в дворовом «ретираднике», Филимон пошел в трактир Степанова. Он выбрал свободный столик и с тяжелым сердцем опустился на табуретку.
Трактир Степанова был довольно пристойным местом. Чистые половые, недавно отскобленный пол, тренькает механический «оркестрик». И дух здесь стоял добрый - не кислятины, смешанной с перегаром, а какой-то домашний, как в деревенской избе.
Курочкин оглянулся и сразу увидел в дальнем углу трактира четверых мужиков, сидевших за столом, плотно заставленным объедками блюд, чайниками и пустыми графинчиками. Судя по лицам, пили они давно и сурово. Самый младший, не привыкший к таким кутежам, повалился лицом прямо в селедку.
– А скажи-ка, любезный, что за люди там гуляют? - осторожно спросил филер подбежавшего полового.
– Да вологодские, артель ледорубная, - ответил парень.
– И давно?
– Дак, со вчерашнего дня. И на Рождество у нас такую кучу денег спустили, что страшно! А вчера приходят - опять пачка. Хоть и мокрая.
– Это как же?
– Да деньги мокрые! - объяснил непонятливому гостю половой. - Расплачивались, а бумажки все сырые! Но на чай - не жалеют! Чудные! А вам-то чего принести?
Курочкин механически попросил чаю.
Мужик, который в компании казался главным, развалился на лавке. Он полез в карман штанов и потащил цепочку, видимо в который раз любуясь золотыми часами.
Не дожидаясь чая, Курочкин выскочил на улицу, отбежал на угол и, выхватив свисток, дал сигнал тревоги «двойным» свистом. На вызов немедленно прибежали трое городовых. Они с удивлением вытаращились на доходягу-рабочего, но Курочкин быстро объяснил, в чем дело.
Первым в трактир ворвался сам филер. Следом за ним, гремя шашками, топали постовые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49