..
«Глаза-то у тебя, сынку, волчачьи, затравленные», — с горечью вспомнил он слова отца.
Вспомнил и усилием воли заставил себя разозлиться: «Обложили, сволочи, как волка, но попробуйте еще затравить его. Я не лох вам, ребята! Я через такое в Афгане прошел, чего вам в угарных пьяных снах не приснится...»
И вот уже скрипят под ногами Савелова ржавые ступеньки винтовой лестницы, намертво впившейся в глухой торец дома. И хорошо проглядывается отсюда кусок пустынной в этот ночной час улицы. Сумасшедший порывистый ветер обивает с деревьев мокрую листву и буквально до костей пронизывает Савелова.
«Я сделаю вас всех, сволочи! — крутится заезженной пластинкой в его мозгу. — Мне никак нельзя в ваши лапы! Я еще кресты, что висят на мне, не отмолил у Бога...»
Но вот и последняя ступенька метрах в трех от мокрой, заваленной листьями земли. Спрыгнув с нее, он сразу метнулся в тень и прислушался. Никаких посторонних звуков, только тоскливый вой ветра да громыхание жестяной кровли на крышах соседних домов.
Однако, пройдя вдоль темной гранитной стены до угла и выглянув на улицу, Савелову пришлось снова вжаться в стену — напротив, под аркой трехэтажного дома, маячили четыре мужских силуэта. Холодный осенний ветер донес их сиплые голоса:
— Ну, блин, ночка, как у цыгана дочка!
— Дернем по граммульке, авось согреемся?
— Из горла, без закуси?..
— В подъезде у мента стаканом и закусью разживемся.
— А если объект там нарисуется? Упустим, блин!
— Не бзди — пока мы тут топчемся, он, поди, в теплой постели девятый сон досматривает.
Судя по всему, топтуны сговорились. Через некоторое время, горбатясь от пронизывающего ветра и прикрываясь газетами от дождя, четверо неприметных мужичков перебежали улицу и скрылись под аркой номенклатурного дома. Когда стихли их шаги, Савелов оторвался от спасительной стены и метнулся в соседний двор. Из него проходными, исхоженными в детстве дворами он добрался до своей «Волги».
— Ищите теперь ветра в поле!.. — не обнаружив засады в кустах, довольно усмехнулся он.
Промозглый рассвет застал его «Волгу» далеко за Тулой. Когда вдали на подъеме показалась дорога, пересекающая основную трассу, Савелов свернул на обочину и достал из кармана аккуратно сложенную карту с грифом: «Совершенно секретно».
Так и есть — стратегическая бетонка, — убедился он, сверившись с картой. — Только бы в дожде не напороться лоб в лоб на какой-нибудь ракетовоз с солдатиком-первогодком за рулем.
На перекрестке Савелов уверенно свернул на указанную дорогу, которую днем с огнем не отыщешь на обычных картах, и выжал из своей «Волги» все, на что был способен ее двухсотсильный мерседесовский двигатель.
Он понимал, что его преследователи, опростоволосившись на московских улицах, будут пытаться, во что бы им ни стало, перехватить его в пути. Еще он знал, что сегодня спозаранку в квартиру отца вломится под благовидным предлогом «конторский» топтун в ментовской форме и, отрекомендовавшись, вероятнее всего, новым участковым, заглянет во все потаенные углы квартиры, и не обнаружив того, кого ищет, он устроит старику форменный допрос с угрозами и матюками. Впрочем, на матерщину академик Савелов может ответить такими трехэтажными форшлагами, что у «участкового» уши завянут. А потом они со злости начнут, если уже не начали, такой трезвон по всей стране, что телефонные аппараты и радиопередатчики задымятся...
Перво-наперво его оппоненты возьмут под контроль все основные магистрали, ведущие к Черному морю. Все, но вряд ли они догадаются искать его на стратегических дорогах ракетных войск, которые под покровом густых хвойных лесов, незаметно соединяясь друг с другом, покрывают квадратами почти всю европейскую часть страны. Разумеется, в век спутников и радаров для потенциального противника эти дороги — секрет Полишинеля, но внутри страны распространяться о них было не принято. Способ исчезновения подполковника Савелова из Москвы по этому маршруту разработал и подготовил сам, многоопытный в тайных делах, генерал Толмачев.
После получаса бешеной гонки по пустынной бетонке Савелов свернул на заваленную палой листвой незаметную фунтовую дорогу, петляющую под раскидистыми лапами вековых елей. Грунтовка вывела его к отвесному косогору, под которым простиралась до горизонта заросшая камышом и чахлым березняком болотина.
— Приехали! — сказал вслух Савелов, увидев между елей, неподалеку от косогора, стожок осенней отавы.
Под ним он обнаружил то, что там должно было быть — серую «девятку» с форсированным двигателем, с пятью канистрами бензина в багажнике и со спецпропуском в запретную зону под лобовым стеклом. Перегрузив в «жигуль» из «Волги» инструмент и свои вещи, Савелов разогнал ее на прямом участке грунтовки и, резко крутанув руль вправо, выбросился в мокрую густую траву. «Волга» взлетела над косогором и, перевернувшись, тяжко ухнулась в болото, метрах восьми от берега. Пока Савелов глотал горячий кофе из термоса, топь поглотила машину.
Профессионально работают люди Толмачева, оценил он, заглянув под косогор. Место выбрали, что надо, и даже глубину болотины не поленились промерить.
Допив кофе, он решил не задерживаться для отдыха, предусмотренного планом операции, и сразу погнал серую «девятку» к бетонке. Теперь ей предстояла очень долгая дорога.
Несколько раз пустынную дорогу перегораживали шлагбаумы военных КПП, но солдаты-регулировщики, увидев на лобовом стекле машины спецпропуск, сразу бросали руки к каскам и, не проверяя остальные документы, молча поднимали полосатые штанги.
«Да-а, фирма генерал-лейтенанта Толмачева веников не вяжет! — вынужден был признать Савелов. — Все предусмотрел старый чекистский волкодав», — думал он, всматриваясь из-за баранки в покрытую изморосью дорогу, разрезающую хвойные чащобы. Из них можно было ждать в любую минуту появления кабаньего выводка или рогатого лосиного стада.
— Чур меня, чур! — сказал он вслух. — Не до охоты мне, ребята... Это за мной нынче идет охота, как за бешеным волком.
Ближе к вечеру, на одном из участков бетонки, проложенном строго на юг, его «девятка» догнала стаю диких гусей. Они летели так низко, что казалось, вот-вот коснутся усталыми крыльями верхушек елей.
Кто знает, может, судьба приведет и меня в ту страну, в которую улетают дикие перелетные гуси. И из которой для меня уже не будет возврата, — зябко повел плечами Савелов. — Аз воздам! Как говорит раздавленный осознанием греха и одиночеством мой старый отец... Интересно, встречу ли я в той стране Игоря Сарматова и всех наших ребят, оставшихся на отрогах и в ущельях Гиндукуша? — пришло ему в голову. — Встретить-то встречу, а вот примут ли они меня в свою компанию, вопрос!
* * *
Гонконг.
5 ноября 1990 года
Усталый клин перелетных гусей с тревожными криками описал круг над озером неподалеку от затаившегося среди зарослей монастыря и тяжело опустился на водную гладь, смахнув с нее отражение облаков, подсвеченных сполохами утренней зари. Когда первые солнечные лучи коснулись темно-серых черепичных крыш монастыря и затянутых рисовой бумагой окон, зазвучал мелодичный колокольный звон, и сразу на монастырском подворье закипела жизнь. Будто по чьей-то команде засновали по своим делам озабоченные монахи и служки, потянуло дымом и запахом пищи, а из ворот монастыря выбежали гурьбой с десятка три мужчин в черных кимоно и рысцой направились к берегу недалекого моря. Среди них заметно выделялся ростом европеец с изуродованным шрамами лицом и с полуседыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.
У кромки прибоя вся группа опустилась на колени и, приняв позу «лотоса», устремила неподвижные взоры к красному солнечному шару, торжественно выплывающему из штормового моря. Когда солнечный шар поднялся над волнами, высокий европеец, оставив на берегу кимоно, взбежал на скалу и бросился с нее в бурлящие пенные буруны.
Вынырнув на поверхность, он проследил глазами за удаляющимся клином отдохнувших на монастырском озере перелетных гусей и поплыл вслед за ними в сумеречный морской простор.
Отплыв на значительное расстояние от скал, он лег на спину и полностью отдался воле пенистых волн. Когда сквозь их монотонное шипение его уши уловили звук работающего судового двигателя, он словно очнулся от сна и поплыл на этот звук. Скоро на фоне зависшего над волнами солнечного шара появился силуэт катера пограничной охраны. Поднятой вверх рукой человек приветствовал людей на его палубе.
— Сэр, опять тот сумасшедший купальщик! — сказал капитану-англичанину вахтенный матрос-китаец. — За бортом шторм в пять баллов и вода плюс десять, а ему нипочем!
— Этот парень из клиники профессора-японца, — отозвался капитан. — Мы его каждое утро встречаем! Даже шторм ему не шторм, — оторвался от экрана локатора капитан. — За это его стоит поприветствовать, Маленький Сюй!
— Слушаюсь, сэр!
Над пенистыми валами понеслись три протяжных корабельных гудка.
Пловец в ответ поднял в приветствии руку. Потом до людей на катере донесся его протяжный крик, состоящий из одних гласных звуков.
— И-и-и-о-о-о-а-а-а-у-у-у-и-и-и-о-о-о-у-у-у-у-у-у-у!
— Похоже, он зовет на помощь, сэр? — заволновался матрос.
— Наша помощь ему не нужна, — загадочно улыбнулся капитан.
— Сэр, его не видно на поверхности, — заволновался Маленький Сюй. — Он утонул, сэр, или на него напали акулы!..
Погрузившись в темную морскую пучину, человек тем временем достиг дна и поплыл среди колышащихся водорослей к темнеющим впереди скальным разломам. Когда у разломов мелькнуло в мерцающем сумраке несколько стремительных силуэтов, человек быстро всплыл на поверхность. Там его уже встречали любопытные дельфиньи физиономии.
— А-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а! — протяжным криком приветствовал он загадочных и грациозных обитателей морских пучин, и те, словно по команде, затеяли вокруг него веселую игру с выпрыгиванием из воды, с нырянием и внезапным появлением из глубины у самой головы купальщика. Человек безбоязненно касался их гладкой кожи, отражающей рассветное небо, хватался за плавники, уходил на дельфиньих спинах в пучину, чтобы через некоторое время вместе с ними снова появиться на поверхности.
* * *
Отдраенный до блеска джип промчался по гулким предрассветным улицам Гонконга и скоро вырвался на шоссе, ведущее к монастырю «Перелетных диких гусей». Совсем рядом с мокрой лентой асфальта едва угадываемое в промозглых сумерках начинающегося дня рокотало штормовое море.
— Остановись-ка, сержант! Время есть — подышим свежим воздухом, — посмотрев на часы, кивнул Метлоу водителю.
Тот подогнал джип вплотную к береговым камням, о которые с шипением и брызгами разбивались накатные волны.
Слушать рокот волн — вечную и грозную музыку моря — было для Джорджа лучшим лекарством и отдыхом. Привычку эту он приобрел давно, еще в юности, когда молодым офицером — выпускником академии Вест-Пойнт был направлен для прохождения службы в разведподразделение «зеленых беретов» на американской военной базе Гуантанамо, отрезанной от бурлящей революционной Кубы глухим бетонным забором и многими рядами колючей проволоки.
В те годы не столько кубинская революция напугала американцев, сколько внезапно объявившиеся в их джунглях и в горах Сьерра Маэстра советские воинские части с ракетами, оснащенными ядерными боеголовками и нацеленными на близкие Флориду, Майами и Техас. Американцы, впервые осознавшие жестокие реалии ракетно-ядерного века и уязвимость своей территории, буквально пришли в шок. К тому же, пропагандистский маховик «холодной войны», представляющий русских не иначе как исчадиями ада, раскручивался с такой бешеной скоростью, что психические срывы и истерики стали обычным делом для населения Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
«Глаза-то у тебя, сынку, волчачьи, затравленные», — с горечью вспомнил он слова отца.
Вспомнил и усилием воли заставил себя разозлиться: «Обложили, сволочи, как волка, но попробуйте еще затравить его. Я не лох вам, ребята! Я через такое в Афгане прошел, чего вам в угарных пьяных снах не приснится...»
И вот уже скрипят под ногами Савелова ржавые ступеньки винтовой лестницы, намертво впившейся в глухой торец дома. И хорошо проглядывается отсюда кусок пустынной в этот ночной час улицы. Сумасшедший порывистый ветер обивает с деревьев мокрую листву и буквально до костей пронизывает Савелова.
«Я сделаю вас всех, сволочи! — крутится заезженной пластинкой в его мозгу. — Мне никак нельзя в ваши лапы! Я еще кресты, что висят на мне, не отмолил у Бога...»
Но вот и последняя ступенька метрах в трех от мокрой, заваленной листьями земли. Спрыгнув с нее, он сразу метнулся в тень и прислушался. Никаких посторонних звуков, только тоскливый вой ветра да громыхание жестяной кровли на крышах соседних домов.
Однако, пройдя вдоль темной гранитной стены до угла и выглянув на улицу, Савелову пришлось снова вжаться в стену — напротив, под аркой трехэтажного дома, маячили четыре мужских силуэта. Холодный осенний ветер донес их сиплые голоса:
— Ну, блин, ночка, как у цыгана дочка!
— Дернем по граммульке, авось согреемся?
— Из горла, без закуси?..
— В подъезде у мента стаканом и закусью разживемся.
— А если объект там нарисуется? Упустим, блин!
— Не бзди — пока мы тут топчемся, он, поди, в теплой постели девятый сон досматривает.
Судя по всему, топтуны сговорились. Через некоторое время, горбатясь от пронизывающего ветра и прикрываясь газетами от дождя, четверо неприметных мужичков перебежали улицу и скрылись под аркой номенклатурного дома. Когда стихли их шаги, Савелов оторвался от спасительной стены и метнулся в соседний двор. Из него проходными, исхоженными в детстве дворами он добрался до своей «Волги».
— Ищите теперь ветра в поле!.. — не обнаружив засады в кустах, довольно усмехнулся он.
Промозглый рассвет застал его «Волгу» далеко за Тулой. Когда вдали на подъеме показалась дорога, пересекающая основную трассу, Савелов свернул на обочину и достал из кармана аккуратно сложенную карту с грифом: «Совершенно секретно».
Так и есть — стратегическая бетонка, — убедился он, сверившись с картой. — Только бы в дожде не напороться лоб в лоб на какой-нибудь ракетовоз с солдатиком-первогодком за рулем.
На перекрестке Савелов уверенно свернул на указанную дорогу, которую днем с огнем не отыщешь на обычных картах, и выжал из своей «Волги» все, на что был способен ее двухсотсильный мерседесовский двигатель.
Он понимал, что его преследователи, опростоволосившись на московских улицах, будут пытаться, во что бы им ни стало, перехватить его в пути. Еще он знал, что сегодня спозаранку в квартиру отца вломится под благовидным предлогом «конторский» топтун в ментовской форме и, отрекомендовавшись, вероятнее всего, новым участковым, заглянет во все потаенные углы квартиры, и не обнаружив того, кого ищет, он устроит старику форменный допрос с угрозами и матюками. Впрочем, на матерщину академик Савелов может ответить такими трехэтажными форшлагами, что у «участкового» уши завянут. А потом они со злости начнут, если уже не начали, такой трезвон по всей стране, что телефонные аппараты и радиопередатчики задымятся...
Перво-наперво его оппоненты возьмут под контроль все основные магистрали, ведущие к Черному морю. Все, но вряд ли они догадаются искать его на стратегических дорогах ракетных войск, которые под покровом густых хвойных лесов, незаметно соединяясь друг с другом, покрывают квадратами почти всю европейскую часть страны. Разумеется, в век спутников и радаров для потенциального противника эти дороги — секрет Полишинеля, но внутри страны распространяться о них было не принято. Способ исчезновения подполковника Савелова из Москвы по этому маршруту разработал и подготовил сам, многоопытный в тайных делах, генерал Толмачев.
После получаса бешеной гонки по пустынной бетонке Савелов свернул на заваленную палой листвой незаметную фунтовую дорогу, петляющую под раскидистыми лапами вековых елей. Грунтовка вывела его к отвесному косогору, под которым простиралась до горизонта заросшая камышом и чахлым березняком болотина.
— Приехали! — сказал вслух Савелов, увидев между елей, неподалеку от косогора, стожок осенней отавы.
Под ним он обнаружил то, что там должно было быть — серую «девятку» с форсированным двигателем, с пятью канистрами бензина в багажнике и со спецпропуском в запретную зону под лобовым стеклом. Перегрузив в «жигуль» из «Волги» инструмент и свои вещи, Савелов разогнал ее на прямом участке грунтовки и, резко крутанув руль вправо, выбросился в мокрую густую траву. «Волга» взлетела над косогором и, перевернувшись, тяжко ухнулась в болото, метрах восьми от берега. Пока Савелов глотал горячий кофе из термоса, топь поглотила машину.
Профессионально работают люди Толмачева, оценил он, заглянув под косогор. Место выбрали, что надо, и даже глубину болотины не поленились промерить.
Допив кофе, он решил не задерживаться для отдыха, предусмотренного планом операции, и сразу погнал серую «девятку» к бетонке. Теперь ей предстояла очень долгая дорога.
Несколько раз пустынную дорогу перегораживали шлагбаумы военных КПП, но солдаты-регулировщики, увидев на лобовом стекле машины спецпропуск, сразу бросали руки к каскам и, не проверяя остальные документы, молча поднимали полосатые штанги.
«Да-а, фирма генерал-лейтенанта Толмачева веников не вяжет! — вынужден был признать Савелов. — Все предусмотрел старый чекистский волкодав», — думал он, всматриваясь из-за баранки в покрытую изморосью дорогу, разрезающую хвойные чащобы. Из них можно было ждать в любую минуту появления кабаньего выводка или рогатого лосиного стада.
— Чур меня, чур! — сказал он вслух. — Не до охоты мне, ребята... Это за мной нынче идет охота, как за бешеным волком.
Ближе к вечеру, на одном из участков бетонки, проложенном строго на юг, его «девятка» догнала стаю диких гусей. Они летели так низко, что казалось, вот-вот коснутся усталыми крыльями верхушек елей.
Кто знает, может, судьба приведет и меня в ту страну, в которую улетают дикие перелетные гуси. И из которой для меня уже не будет возврата, — зябко повел плечами Савелов. — Аз воздам! Как говорит раздавленный осознанием греха и одиночеством мой старый отец... Интересно, встречу ли я в той стране Игоря Сарматова и всех наших ребят, оставшихся на отрогах и в ущельях Гиндукуша? — пришло ему в голову. — Встретить-то встречу, а вот примут ли они меня в свою компанию, вопрос!
* * *
Гонконг.
5 ноября 1990 года
Усталый клин перелетных гусей с тревожными криками описал круг над озером неподалеку от затаившегося среди зарослей монастыря и тяжело опустился на водную гладь, смахнув с нее отражение облаков, подсвеченных сполохами утренней зари. Когда первые солнечные лучи коснулись темно-серых черепичных крыш монастыря и затянутых рисовой бумагой окон, зазвучал мелодичный колокольный звон, и сразу на монастырском подворье закипела жизнь. Будто по чьей-то команде засновали по своим делам озабоченные монахи и служки, потянуло дымом и запахом пищи, а из ворот монастыря выбежали гурьбой с десятка три мужчин в черных кимоно и рысцой направились к берегу недалекого моря. Среди них заметно выделялся ростом европеец с изуродованным шрамами лицом и с полуседыми волосами, забранными на затылке в тугой пучок.
У кромки прибоя вся группа опустилась на колени и, приняв позу «лотоса», устремила неподвижные взоры к красному солнечному шару, торжественно выплывающему из штормового моря. Когда солнечный шар поднялся над волнами, высокий европеец, оставив на берегу кимоно, взбежал на скалу и бросился с нее в бурлящие пенные буруны.
Вынырнув на поверхность, он проследил глазами за удаляющимся клином отдохнувших на монастырском озере перелетных гусей и поплыл вслед за ними в сумеречный морской простор.
Отплыв на значительное расстояние от скал, он лег на спину и полностью отдался воле пенистых волн. Когда сквозь их монотонное шипение его уши уловили звук работающего судового двигателя, он словно очнулся от сна и поплыл на этот звук. Скоро на фоне зависшего над волнами солнечного шара появился силуэт катера пограничной охраны. Поднятой вверх рукой человек приветствовал людей на его палубе.
— Сэр, опять тот сумасшедший купальщик! — сказал капитану-англичанину вахтенный матрос-китаец. — За бортом шторм в пять баллов и вода плюс десять, а ему нипочем!
— Этот парень из клиники профессора-японца, — отозвался капитан. — Мы его каждое утро встречаем! Даже шторм ему не шторм, — оторвался от экрана локатора капитан. — За это его стоит поприветствовать, Маленький Сюй!
— Слушаюсь, сэр!
Над пенистыми валами понеслись три протяжных корабельных гудка.
Пловец в ответ поднял в приветствии руку. Потом до людей на катере донесся его протяжный крик, состоящий из одних гласных звуков.
— И-и-и-о-о-о-а-а-а-у-у-у-и-и-и-о-о-о-у-у-у-у-у-у-у!
— Похоже, он зовет на помощь, сэр? — заволновался матрос.
— Наша помощь ему не нужна, — загадочно улыбнулся капитан.
— Сэр, его не видно на поверхности, — заволновался Маленький Сюй. — Он утонул, сэр, или на него напали акулы!..
Погрузившись в темную морскую пучину, человек тем временем достиг дна и поплыл среди колышащихся водорослей к темнеющим впереди скальным разломам. Когда у разломов мелькнуло в мерцающем сумраке несколько стремительных силуэтов, человек быстро всплыл на поверхность. Там его уже встречали любопытные дельфиньи физиономии.
— А-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а-у-у-у-э-э-э-а-а-а! — протяжным криком приветствовал он загадочных и грациозных обитателей морских пучин, и те, словно по команде, затеяли вокруг него веселую игру с выпрыгиванием из воды, с нырянием и внезапным появлением из глубины у самой головы купальщика. Человек безбоязненно касался их гладкой кожи, отражающей рассветное небо, хватался за плавники, уходил на дельфиньих спинах в пучину, чтобы через некоторое время вместе с ними снова появиться на поверхности.
* * *
Отдраенный до блеска джип промчался по гулким предрассветным улицам Гонконга и скоро вырвался на шоссе, ведущее к монастырю «Перелетных диких гусей». Совсем рядом с мокрой лентой асфальта едва угадываемое в промозглых сумерках начинающегося дня рокотало штормовое море.
— Остановись-ка, сержант! Время есть — подышим свежим воздухом, — посмотрев на часы, кивнул Метлоу водителю.
Тот подогнал джип вплотную к береговым камням, о которые с шипением и брызгами разбивались накатные волны.
Слушать рокот волн — вечную и грозную музыку моря — было для Джорджа лучшим лекарством и отдыхом. Привычку эту он приобрел давно, еще в юности, когда молодым офицером — выпускником академии Вест-Пойнт был направлен для прохождения службы в разведподразделение «зеленых беретов» на американской военной базе Гуантанамо, отрезанной от бурлящей революционной Кубы глухим бетонным забором и многими рядами колючей проволоки.
В те годы не столько кубинская революция напугала американцев, сколько внезапно объявившиеся в их джунглях и в горах Сьерра Маэстра советские воинские части с ракетами, оснащенными ядерными боеголовками и нацеленными на близкие Флориду, Майами и Техас. Американцы, впервые осознавшие жестокие реалии ракетно-ядерного века и уязвимость своей территории, буквально пришли в шок. К тому же, пропагандистский маховик «холодной войны», представляющий русских не иначе как исчадиями ада, раскручивался с такой бешеной скоростью, что психические срывы и истерики стали обычным делом для населения Соединенных Штатов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39