— Мы примем мнение Азиатского тигра к сведению, — отстраняя кинжал от своего горла, сухо сказал Махмуд. — Но как объяснить остальным братьям, зачем тебе гяур?
— Разве нам не нужны воины, брат Махмуд?
— Какой воин из человека без памяти? — удивился араб в темных очках.
— Старый самурай Осира уверяет, что люди, не помнящие прошлого, самые лучшие воины, — выкрикнул Юсуф. — Разве нам не пригодятся биороботы, не знающие страха и пощады к нашим врагам?
— Брат Юсуф, проведи нас по лабиринту твоих мыслей, — вежливо обратился к Юсуфу другой араб, не принимающий участия в разговоре.
— Рано, брат Энвер, — качнул тюрбаном Юсуф. — Пусть пока гяур постигает у старого Осиры самурайские науки, они ему очень пригодятся для исполнения наших планов.
— А если японский профессор сумеет вернуть ему память? — засомневался пожилой араб.
— Брат Энвер, — с раздражением бросил ему Юсуф. — Ты забыл, что я — врач. Амнезию такой тяжести вылечить еще никому не удавалось.
— Да свершится то, что должно свершиться! — вслед за пожилым арабом в один голос повторили все остальные арабы и вместе с ними Юсуф.
* * *
Москва.
17 июня 1990 года
Адъютант генерала Толмачева бросил сонный взгляд на вошедшего в приемную офицера и молча показал ему на дверь кабинета.
— Товарищ генерал-лейтенант, старший лейтенант Шальнов по вашему приказанию прибыл! — доложил в кабинете офицер генералу Толмачеву.
— Садись! — кивнул тот на стул. — Значит, выздоровел?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.
— Но, говоришь, погоны старшего лейтенанта на плечи давят?
— Так точно, давят.
— Давай, старлей, начистоту — чем вызван твой рапорт о переводе в резерв?
— Личными мотивами, товарищ генерал-лейтенант.
— Поясни?
— Зачем, товарищ генерал-лейтенант? Изменить уже ничего нельзя.
— О чем ты, старлей?
— О наказании невиновных и награждении непричастных, товарищ генерал-лейтенант.
— Вот ты о чем! — вскинул брови генерал. — Считаешь, что, наградив подполковника Савелова Золотой Звездой Героя, правительство неправильно оценило его вклад в выполнение задания особой государственной важности?
— Я не даю оценок действиям начальства, товарищ генерал-лейтенант, и не имею ничего против награждения кап... виноват, подполковника Савелова.
— Тогда в чем дело, черт возьми?
— Не могу согласиться с уголовным делом, возбужденным по факту измены Родине майором Сарматовым. Мои показания полностью игнорируются военной прокуратурой.
— Все шагают не в ногу, а старлей Шальнов — в ногу! — крутанул желваками генерал. — Что молчишь?..
— Майор Сарматов учил нас, что генеральские кабинеты не предназначены для дискуссий.
— Хочешь уйти в отставку без дискуссий?
— Так точно!
— А ты в курсе, что майору Сарматову не нужны ничьи показания. В живых твой майор больше не значится!
* * *
— Я еще значусь, товарищ генерал-лейтенант!.. И я знаю, что в уголовном деле моего командира, светлой памяти майора Сарматова, все — неправда.
— Ишь ты!.. А гибель твоих товарищей по группе тоже неправда?
— Я недавно прочитал у одного писателя: есть медные пятаки многих правд, товарищ генерал-лейтенант, и есть одно — чистое золото правды...
— Философ, понимаешь, а не старший лейтенант! А знаешь ли, философ, сколько дерьма надо перелопатить, чтоб добраться до твоего чистого золота? Что наглотаешься его и вымажешься в нем, пока доберешься. Знаешь, а?..
— "Успокойся, смертный, и не требуй правды той, что не нужна тебе!" — выдавил кривую улыбку Шальнов. — Следую этому совету, товарищ генерал-лейтенант. Прошу подписать мой рапорт.
— Я ему про Фому, а он мне про Ерему! — усмехнулся генерал. — А скажи-ка, сокол ясный, на гражданке в милицию пойдешь служить, или в ресторанные вышибалы?
— Отец у меня — мастером на ЗИЛе, учеником автослесаря к нему пойду.
Генерал побарабанил пальцами по столу, потом достал из ящика папку.
— Подполковник Савелов в приемной, товарищ генерал, — сообщил по внутренней связи адъютант. — Он только что из Берлина и просит срочно принять его по важному делу.
— Зови, — пробасил генерал и протянул папку Шальнову. — Заполни в приемной, правдоискатель хренов.
— Что заполнить, товарищ генерал?
— Анкету установленного образца. Нарисуй там подробную автобиографию и все такое... Но о тех афганских гастролях ни-ни, упаси бог!.. Не пришло еще время, понимаешь.
— Для увольнения в резерв анкеты не требуется.
— А для направления на учебу в Академию КГБ СССР требуется.
— Но, товарищ генерал...
— "Но" отставить, а про «чистое золото правды» как-нибудь на досуге еще потолкуем, философ.
— Но я...
— Готовиться к приемным экзаменам, шагом марш!
— Есть готовиться к приемным экзаменам! — отчеканил Шальнов и, развернувшись, едва не наткнулся на вошедшего в кабинет подполковника Савелова.
— С возвращением в строй, Андрей! — протянул тот ему руку. — Не представляешь, как я рад тебя видеть в полном здравии...
И без очков было видно, что Савелов действительно рад их нечаянной встрече. Но Шальнов, будто не заметив его протянутой руки, холодно отчеканил: — Здравия желаю, товарищ подполковник! — и быстрым шагом вышел из генеральского кабинета.
— Зачем так, Андрей?! — крикнул ему в спину вспыхнувший Савелов, но Шальнов уже скрылся за дверью.
— Не бери в голову, Вадим, на каждый чих не накрестишься, — показал на стул генерал. — Какой-то мудозвон из военной прокуратуры познакомил его с некоторыми деталями по уголовному делу Сарматова, а порода казачья, вот и пошел вразнос сокол ясный. Рапорт об отставке, понимаешь ли, подал в знак протеста. Я этот его «протест» под сукно, а ему направление на учебу в Академию КГБ. Пусть в стольном граде двойню свою тетешкает, да на наших глазах ума-разума набирается.
— С умом у него все в порядке, — хмуро заметил Савелов и, чтобы сменить тему неприятного разговора, протянул пачку фотографий. — Вот полюбуйтесь, Сергей Иванович...
Водрузив на нос очки, генерал Толмачев принялся с интересом рассматривать виды средневекового замка.
Увитые плющом и диким виноградом древние стены и башни замка угрюмо возвышались над уходящими к горизонту лесистыми горами и долиной, которую прорезали извилистая лента реки и прямой, как штык, автобан, пронзающий небольшое селение с аккуратными немецкими домами и средневековым готическим собором.
— Цитадель! — хмыкнул генерал, отложив фотографию замка. — Во сколько она нам влетела?
— В пару миллионов дойчмарок. Турки работали день и ночь. Внешний вид привели в порядок в соответствии с немецкими требованиями. Министерство культуры Германии дало высокую оценку наружным реставрационным работам.
— Немчура-а!.. Умеют рыбку съесть и не уколоться. Купите, мол, за одну марку, отреставрируете за пару миллионов, а потом налоги да бешеные деньги за аренду земли платите. А про то, что земля их немецкая нашей русской кровью пропитана, про то молчок... Нам бы научиться такими хитрожопыми быть!
— Не научимся, — покачал головой Савелов. — Немцам, говорят, мозги бог на аптекарских весах отвешивает, а нам пригоршней без весу в башку бросает...
Генерал усмехнулся и положил руку на трубку телефона правительственной связи, но прежде чем снять ее, спросил с опаской:
— Наследники баронов фон Фрицев сию цитадель назад не потребуют?
— "Проверено — мин нет", — заверил его подполковник. — Наследники баронского гнезда погибли в Дрездене в сорок пятом под американскими авиабомбами. Оставался, правда, один, но... о нем в свое время позаботились люди из «Штази».
Генерал хмыкнул и набрал номер на телефонном диске:
— Алло!.. Это я, Павел... Не узнал брата родного?.. О-о-о, значит, богатым буду... Мне тут репродукции с картин старых немецких мастеров принесли — нет желания полюбоваться?.. Дело, говоришь, ко мне есть?.. На дачу через два часа?.. Добро, через два часа буду.
— Со мной поедешь, Вадим, — положив трубку, сказал генерал. — Сам «баронское гнездо» ему покажешь и объяснишь что к чему, если вопросы возникнут.
Навстречу генеральской «Волге» в завесе дождя унылой чередой плыли подмосковные деревни с отцветающей сиренью, поля с ударившими в рост зеленями и задумчивые березовые перелески.
Генерал с переднего сиденья искоса посматривал в боковое зеркало, в котором отражалось хмурое лицо сидящего сзади Савелова.
«Переживает... Умыл, умыл его старлей, — подумал генерал, вспомнив, как Шальнов не заметил протянутую руку новоиспеченного подполковника. — А что переживать-то?.. Золотую Звезду и подполков-ничьи погоны Савелов на паркетах не выпрашивал, принял то, что на него упало. На что уж майор Сарматов на дух его не переносил, однако в посмертном донесении из того проклятого афганского рейда собственноручно подтвердил, что капитан Савелов в бою труса не играл. Но не прост сынок академика, ой не прост... Сам-то академик еще тот говорун. Половину Африки и Латинской Америки уговорил в социализм уверовать, зато сынок — молчун. А за его молчанием пойми, то ли он всех вокруг за быдло держит, то ли в своей интеллигентской душе совковой лопатой копается...»
— Вадим, ты сам-то что думаешь об уголовном деле покойного Сарматова? — повернулся генерал к хмурому Савелову.
— Чушь собачья! — нехотя отозвался тот. — Из Сарматова изменник Родины, как из меня эфиопская принцесса. Но понять несложно, кому и зачем это «дело» понадобилось.
— Полегче, полегче, подполковник! — громыхнул генерал. — Группа-то ваша накрылась...
— На мертвых во все времена списывали грехи живых, — будто не услышав генеральского грома, продолжал Савелов. — Мертвые сраму не имут... А о близких, о детях их подумать у нас, как водится, всегда забывали. Расти, мол, юная поросль, не ведая, что все твои настоящие и будущие анкеты давно проштампованы черным клеймом за дела матерей и отцов, якобы изменников, шпионов и врагов народа.
Чтобы скрыть горькую усмешку, Савелов отвернулся к окну, по которому шариками серебристой ртути стекали дождевые капли.
«Эк его несет! — подумал генерал. — Как-нибудь на досуге вправлю ему мозги».
Но в душе он вынужден был признать, что не так уж и не прав сынок академика. Сколько их, детей «врагов народа», проштампованных черным клеймом его «Конторы», несмотря на образованные светлые головы, не поднялись выше прораба на стройке или эмэнэса в научном институте. Скольким номенклатурным чинушам эти проштампованные эмэнэсики сотворили кандидатских и докторских диссертаций — не сосчитать. Взять хотя бы тестя Савелова, атоммашевского Николая Степановича Пылаева. Пронырливый пермяк вряд ли отличит атомную бомбу от коровьей лепехи, а поди ж ты, доктором физических наук заделался и, говорят, теперь в академики метит. Проштампованных эмэнэсов на век пермяка хватит — любую научную тему по его заказу раскрутят, а когда на того ордена и премии посыпятся, эмэнэсы, памятуя о злой судьбе родителей, будут молчать в тряпочку и даже аплодировать пермяку.
— Лето в этом году опять гнилое, — отгоняя дурные мысли, вздохнул генерал. — Весь хлеб на корню пропадет.
— Так уж испокон, Сергей Иванович, — хмуро отозвался Савелов. — То понос у нас, то золотуха...
Генерал хотел было грубо осадить его, но сдержался и даже подстроился под его тон:
— Это точно, Вадим, то пьем, не зная меры, то с похмелья голову суем в прорубь. Такая она, Русь наша святая, да другой у нас нет.
Савелов лишь криво усмехнулся в ответ.
* * *
Дача Павла Ивановича Толмачева в номенклатурном дачном поселке стояла подальше от любопытных глаз, в лесу. Была она окружена высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху и стеной из высоченных голубых елей.
Молчаливый офицер охраны, проверив документы, провел гостей на веранду, заставленную плетеной дачной мебелью и кадками с экзотическими растениями. На веранде их встретил сам хозяин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39