Если бы кто-то из знакомых сейчас увидел, то не узнал бы его — у костра сейчас сидел не самоуверенный, полный жизненных сил подполковник Савелов, а горбатился заросший седой щетиной старик с провалившимися в глазницы воспаленными глазами.
Но вот Савелов вскинулся, будто бы кого-то увидел, и, лязгая зубами, хрипло спросил:
— Ты опять явился, Сармат?
— Не зови, тогда не буду являться к тебе ни наяву, ни в твоих снах, — ответил тот, и Савелов удивился, что был Сарматов почему-то в одежде, изодранной на гиндукушских скалистых отрогах, и при полном боевом снаряжении.
— Я не звал...
— Не обманывай себя.
— Неужели ты живой?..
— Спроси об этом у своей жены...
— Она не знает.
— Знает... Мы с ней одной крови...
— Твои портреты, написанные ею, — лишь ее фантомная память...
— Не лукавь, ты же знаешь, что это не так...
— Знаю... Объясни мне, Сармат: после того, что сегодня произошло в реке, как мне теперь не бояться самого себя!
— Не я властен над твоими страхами и совестью...
— Совесть, как говорят умные философы, это — химера и не более того...
— Коли она для тебя — химера, значит, Савелов, говорить мне с тобой не о чем, — решительно поднялся Сарматов и, привычно закинув за плечо «Калашников», направился к затянутой туманом чащобе, не оставляя на заблестевшей от первых лучей солнца росной траве следов.
— Подожди, командир!.. Подожди!!! — боясь, что он сейчас исчезнет, громко закричал Савелов. — Где мне искать тебя?
Сарматов остановился и показал рукой на небо, по которому, между подсвеченных низким солнцем розовых облаков, с тоскливыми криками плыли к югу дикие гуси.
— Там, куда улетают на зиму дикие гуси? — догадался Савелов и хотел еще спросить его о чем-то, но Сарматова уже поглотил туман, растворил в белоствольно-золотой кипени осенних берез.
Савелов проводил взглядом улетающих птиц и надолго застыл, глядя отрешенно в огонь костра. Очнулся он, когда солнце уже поднялось над чащобой. Натянув на себя кое-как просохшую одежду, он сразу бросился за руль машины. И снова его серая «Волга» пошла на бешеной скорости наматывать на колеса бесконечные русские версты, пока не замелькали за ее окном московские пригороды. Но прежде чем въехать в город, Савелов еще раз поменял у машины номерные знаки. Трое парней из невзрачного бежевого «жигуля», припаркованного у чахлых кустов пыльного сквера, не сводили глаз с обшарпанного жилого дома постройки начала века. Через некоторое время они увидели, как к одному из подъездов этого дома подкатила черная «Волга». Из нее вышли два человека и внимательно осмотрелись по сторонам, заглянули в оба подъезда дома и только после этого сделали отмашку в сторону машины. Генерал Толмачев неторопливо вышел из нее и проследовал в один из подъездов.
— "...Все смешалось в доме Облонских!" — выключая видеокамеру, вздохнул в бежевом «жигуленке» один из парней. — Своих генералов пасем, как когда-то прыщавую фарцу пасли.
— Ныне та фарца в хозяева жизни выбилась! Бизнесмены-кооператоры, мать их, доллары лопатами гребут!.. — скрипнул зубами второй парень. — А мы как были топтунами, так и остались. Пивка бы щас, да в кармане блоха на аркане.
— Времена не выбирают, — меланхолично изрек его сосед. — Дадут команду «фас» — за пару дней всю эту сволочь передушим.
* * *
В подъезде дома генерала Толмачева встретили двое молодых людей, отменную офицерскую выправку которых не могли скрыть штатские костюмы. Они провели генерала на третий этаж и показали на облезлую дверь.
— Здесь.
— Гость, говорите, оклемался малость? — кивнул на дверь Толмачев.
— Оклемался, — утвердительно кивнул один из них.
— Но когда появился на явке, лица на нем не было, — вставил другой. — Мы вначале даже не узнали его — за два дня состарился лет на двадцать.
Раздевшись в прихожей, Толмачев проследовал в комнату.
— Товарищ генерал, разрешите доложить... — шагнул к нему не совсем скинувший с себя сон Савелов.
— Ну и видок у тебя, Вадим, краше в гроб кладут, — остановил его Толмачев и, прикрыв за собой дверь в прихожую, махнул рукой: — Ладно тянуться, как салажонок!.. Присядем вот тут рядком и поговорим о твоих делах ладком.
— О наших делах, — уточнил Савелов.
— О наших, наших, — согласился Толмачев.
* * *
Один из парней в бежевых «Жигулях», пощелкав тумблерами на панели усилителя, со злостью сорвал с головы наушники. Из них несся лишь беспорядочный треск.
— Сделали они нас, как пацанов!.. Защиту от прослушки поставили, козлы!
— А ты ждал, что они валенки сибирские? — вновь меланхолично пожал плечами парень за рулем. — Там народ ушлый, по заграницам тертый-протертый. Это у нас одни старперы сидят.
— Не получим прослушку — шеф, как два пальца об асфальт, раком на ковре поставит, — обреченно уронил радист.
— Похоже, не успеет! — покачал головой меланхолик и показал на две «Волги», вынырнувшие из переулка.
— Давай назад в переулок! — заорал радист. — Рвем когти!
— Не-е, не успеем! — бросив взгляд в зеркало заднего обзора, констатировал меланхолик.
И в самом деле: сзади раздался визг тормозов — микроавтобус «РАФ» с затененными окнами отрезал «жигулю» путь к переулку, а в его передний бампер целилась никелированная морда «Волги».
— Во-о, что я говорил! — констатировал меланхолик. — Увидят эту бандуру, — кивнул он на видеокамеру, — оттрахают с оттягом, а фамилию не спросят... И правильно сделают: мыслимо ли, самому генералу Толмачеву на хвост садиться.
— Ха-ха, чего икру метать, мужики — ворон ворону глаз не выклюет! — захорохорился радист, но, оценив компанию вышедших из «Волги» здоровенных мужиков, разом скукожился и затих.
— Глаз-то, может, не выклюют, — подал голос с заднего сиденья оператор, не знающий, куда спрятать злополучную видеокамеру. А если в деревянный бушлат оденут и выбросят на какой-нибудь подмосковной свалке?
Радист, выдав зубами чечетку, потянулся было к рации, но распахнувший дверь «жигуленка» хмурый бугай профессионально вырубил его кулаком под темечко.
— Стволы, ребята, — кинув взгляд на видеокамеру и аппаратуру прослушки, сказал он остальным.
— Мужики, может, договоримся — из одной кастрюли щи хлебаем? — предложил меланхолик обступившим жигуленок мужикам в одинаковых темно-серых пиджаках.
— Зато в сортиры разные ходим, — ответил кто-то из них.
Под дулами пистолетов топтуны не стали искушать судьбу и послушно расстались со служебными «пээмами».
Генерал Толмачев из окна третьего этажа проводил взглядом отъехавший от сквера микроавтобус и повернулся к Савелову:
— По всему выходит: цэрэушники, коли журналюгу своего не пожалели и в запретную зону направили, выходит, пронюхали что-то про нашу «Рухлядь».
— Выходит, пронюхали, Сергей Иванович... Я ушам не поверил, когда фотограф брякнул про американца. Кроме того, он утверждает, что его самого рекомендовал американскому журналисту не кто иной, как главный редактор самой принципиальной коммунистической газеты... Они там в газете с ума посходили, что ли — наводить американцев на наши секретные склады?..
— Это-то как раз понятно, — криво усмехнулся генерал. — Налицо совпадение шкурных интересов... Для американцев политика политикой, а бизнес бизнесом. Они через третьих лиц, сами мылятся поставить оружие в ту страну, хоть она им — кость в горле. А у наших коммунистов свой... предвыборный интерес. Общенародную собственность, мол, бяки-кооператоры толкают за границу с молотка... Ату бяк-кооператоров, ату — гидру частной собственности, а мы, мол, единственные, кто стоит на страже государственных интересов, потому и голосуйте только за нас.
— Одним махом семерых побивахом.
— Вот, вот, мы с тобой в дерьме, а они, понимаешь, в белом фраке... Кстати, как зовут того американца? — спохватился генерал.
— Эдди Клосс, судя по визитке. — Толмачев потянулся к телефону.
— Ты, Иван Павлович? — пробасил он в трубку. — Толмачев на проводе... Да, да, заверну я к тебе как-нибудь, заверну, а пока ответь-ка мне по старой дружбе: корреспондент Эдди Клосс из «Рейтер» случайно не под колпаком у тебя ходит?.. Что ты мне за эту птицу скажешь?.. Так, так, говоришь, дюже серьезная птица... Вот еще что, Иван Павлович: я тебя за него не спрашивал, а ты мне ничего за него не говорил, договорились?.. Ну, бывай здоров, старина.
Закончив телефонный разговор, генерал поднял на Савелова хмурый взгляд.
— Крути не крути, а придется свертывать операцию «Рухлядь», — скрипнул он зубами. — Клосс, как и следовало ожидать, матерый цэрэушник. Пакостил нам под журналистской крышей в ГДР и Польше, а теперь вот и у нас объявился. Контрразведка давно на хвосте у него сидит, да схватить с поличным за этот хвост никак не может. Боятся...
— С каких пор они пугливыми стали?
— Этот техасский сучонок во все наши верхи вхож...
— Больше им нечего бояться, Сергей Иванович...
Генерал удивленно вскинул брови.
— Каким бы матерым техасским волком не был тот Клосс — со дна реки ему не выплыть...
— Какой реки?
— Названия, к сожалению, не запомнил. Его «Нива» улетела с моста как раз над ее серединой...
— Выплыл?
— Выплыл, — кивнул Савелов. — А вот доплыть до берега пришлось ему помешать. Сожалею, но выбора просто не было...
— Хм-м, это меняет дело! — оживился генерал. — Где, где, говоришь, это произошло?
— Километров сто до Воронежа оставалось...
— Свидетели были?
— Свидетелей не наблюдалось... Мокрое шоссе... После ночного дождя, густой туман...
— Я-то, думаю, чего это так скрутило тебя, а оно вон в чем дело! Переживаешь, стал быть?
— У техасских ковбоев кровь того же цвета, что и у нас с вами...
— Не лезь в бутылку! — отмахнулся генерал и прошелся по комнате. — Худо, понимаешь, то, что смежники через день-другой тебя вычислят.
— Не сомневаюсь.
— Хм-м, для них прекрасный случай на законных основаниях пошарить у соседа за пазухой.
— Вы имеете в виду шантаже целью выяснения деталей операции?
— Угу-у. Языки развязывать они умеют.
— А американцы, конечно, визг поднимут.
— Запрос в МИД направят, но визга особого не будет — рыло у них в пуху. Их человек без спроса сунулся туда, куда соваться ему было не положено.
— Но еще остается фотограф...
— Этого-то паренька нашим, скажем так, оппонентам раскрутить раз плюнуть. Щенок мокрогубый, жить бы ему и жить...
— Как жить бы и жить? — невольно вырвалось у Савелова. — Совсем же пацан...
— Пацан, понимаешь, а петлю сам себе намылил, — отрезал генерал, но, взглянув на Савелова, смягчил тон. — Я, понимаешь, не говорю, что ему жить противопоказано... Но, как ты говоришь, тут как раз тот случай, когда выбор у нас лишь между гильотиной и Бастилией...
— Это так, — вынужден был согласиться Савелов. — Сергей Иванович, вы, кажется, как-то назвали майора Сарматова любовником войны?..
— Было. Сармат с этой б.., как говорится, на «ты» был. Она его из самых немыслимых передряг почему-то живым отпускала...
— Просто он знал, что на любой войне нужно оставаться человеком.
— Нельзя в нашем поганом деле остаться в полном смысле человеком, Вадим.
Лично, я не знаю, кому это удалось... Мутации происходят с мозгами, с психикой, но главное: понижается порог восприятия чужой боли.
— Если есть хоть малая возможность не убивать — не убивай, — будто не слыша генерала, тусклым голосом продолжал Савелов. — И не только чужую жизнь тем спасешь, а свою душу, сказал мне однажды майор Сарматов.
— Сарматов, Сарматов!.. Смотрю, Вадим, он в тебе как заноза сидит.
— А в вас? — посмотрел на генерала Савелов.
— Ну, не до такой же степени, — нехотя кивнул тот и бросил на Вадима встревоженный взгляд.
— Нет, нет, психика у меня в норме! — по-своему истолковал его Савелов. — Просто с Сарматовым из жизни ушло что-то такое... И дело не в том, что так переплелись наши судьбы... Дело в другом, более важном, чего я никак не могу сформулировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39