— Я, кажется, смог, — поднял на него сумрачный взгляд генерал. — Понимаешь, с Сарматовым, будь он неладен, от меня ушло понимание правоты и необходимости дела, которому я всю жизнь служил.
— И как же вы теперь? — спросил Савелов, не ожидавший от генерала подобного признания. — Как без такого понимания, Сергей Иванович?
И тот не ожидал от подполковника такого вопроса.
— Теперь личные судьбы не в счет, — помедлив, уронил генерал. — Наша с тобой страна смертельно больна, Вадим. Свернуть сейчас операцию «Рухлядь» — все равно что умирающей матери перед ее последним вздохом не подать стакана воды.
Савелов согласно кивнул и перевел разговор в другое русло:
— Корабли будут ждать эшелоны из Саратова, как определено планом операции, в Новороссийске? — спросил он.
— Коллеги по цеху, черт бы их побрал, будут их ждать там же, — вздохнул генерал.
— Думаете, операция ими раскрыта?
— Если информация об операции есть у редактора коммунистической газеты, значит, она есть и у них. Но деталей операции они, судя по всему, пока не знают, а это для нас — шанс...
— Не понимаю?..
— Береженого бог бережет, — подмигнул генерал. — Слушай сюда, Вадим, — шепотом сказал он в ухо Савелову. — Пару эшелонов мы на днях погрузим на корабли в Архангельске, пару — в Мурманске, еще пару с «рухлядью» Второй мировой погрузим на корабли в Новороссийске. Дальше Севастополя они не уйдут... Там смежники, понимаешь, кооператоров за руку крепко схватят, а журналисты всего мира такой шум поднимут, хоть святых выноси... Но то дело — не твое... Твое — пока шум да гам, в славном городе Феодосии швырять танки в трюмы кораблей, синхронно подваливающих к пирсу. Прямо с колес саратовских эшелонов швырять.
— А турки? — так же шепотом спросил Савелов. — Где гарантии, что после шума и гама на весь мир они пропустят наш груз через Босфор и Дарданеллы?..
— Турки есть турки, — усмехнулся генерал. — За хороший бакшиш они мать родную с ночного горшка собьют. А за очень хороший — ослепнут и оглохнут, но то тоже не твое дело, а заказчика.
— Разрешите отбыть в Феодосию, товарищ генерал? — с некоторым облегчением спросил Савелов.
Генерал кинул на него хмурый взгляд.
— После погрузки тебе нельзя появляться в Москве, Вадим, — произнес он. — В Феодосии получишь ключи от зарегистрированного в Германии «Мерседеса». Гони на нем под видом путешествующего бюргера, гони, не задерживаясь, прямо в Мюнхен. Наши люди обеспечат тебя документами и всем остальным. Они же прикроют до польской границы, а там до Германии рукой подать. Яволь?..
— Яволь! — кивнул Савелов. — А жена с... сыном?
— Должны отбыть завтра же, от греха подальше. О них позаботятся, ты на них, понимаешь, не отвлекайся. Сейчас тебя отвезут домой: выспись, подготовь к отъезду супругу, а с рассветом — за баранку.
— Есть с рассветом за баранку! — шагнул к двери Савелов, но какая-то сила заставила его остановиться и спросить: — Сергей Иванович, мы когда-нибудь встретимся?
— Хочешь знать, вернешься ли ты когда-нибудь в Россию? — поднял на него сумрачный взгляд генерал. — В ближайшие годы вряд ли... Если тебе подфартит добраться до Гамбурга живым и невредимым, будешь продолжать операцию «Тамплиер».
— А что будет с вами лично?
— Не знаю! — помедлив, уронил генерал. — Потому что не знаю, куда ведут наше государство его слепые поводыри.
— Спасибо за честный ответ, Сергей Иванович!
— Удачи, подполковник! И... И не суди себя слишком строго за техасского янки. Уж он-то и его хозяева знали, на что шли.
* * *
Прислушиваясь к звукам лифта на лестничной клетке, Савелов кидал без разбора в два больших кожаных чемодана носильные вещи. Скоро в шифоньере остался висеть лишь один парадный мундир с погонами подполковника и с Золотой Звездой на груди. Там, куда ему надлежало отправиться завтра утром, мундир был совсем неуместен. Под руки попался семейный фотоальбом, и Вадим, бросив его в чемодан, направился в детскую комнату. К его удивлению, в ней царил непривычный беспорядок: игрушки разбросаны, шкаф с Тошкиными вещами пуст. «Маргоша готовится к отъезду, — подумал он. — Умница».
Взгляд Савелова упал на стену и увиденное там заставило забиться его сердце в тревожном предчувствии — на стене, рядом с цветным фотопортретом Тошки, висел обрамленный в раму портрет Игоря Сарматова. Тот самый, написанный накануне Ритой с фотографии изуродованного человека из буддистского монастыря. И были отец и сын так похожи друг на друга, что у Савелова невольно вырвался стон.
— Неужели Маргоша открыла ребенку, кто его отец? — подумал он, но тут же прогнал эту мысль. — Не дура же набитая она... Если Сарматов жив, то для «Конторы» он — предатель и невозвращенец, работающий на американскую разведку. Зная характер Маргоши, можно предположить, что она кинется искать по белу свету несчастного страдальца Сарматова. Найдет, предположим, а что дальше?.. Связав себя с таким человеком, изломает не только свою судьбу, но и судьбу ни в чем не повинного ребенка. Она не может не понимать, как отразится эта «история с географией» на карьере ее отца — небожителя из Атоммаша. А тот номенклатурный хитрован, каких поискать, — нажмет на все тайные и явные пружины, чтобы тень предателя и невозвращенца не коснулась ни его самого, ни членов его семьи.
От невеселых мыслей Савелова отвлек телефонный звонок.
— Алло... А-а, мама... Все нормально, мамуля... Хотел сегодня заехать, но, видно, не получится... Да, да, опять командировка... Свитер и теплое белье взял, не беспокойся. Есть, есть у меня деньги!.. Пламенный привет папе!..
Обдумывая ситуацию, складывающуюся в его семье, Савелов несколько приободрился. При здравом размышлении она выглядела не так безнадежно. Главное сейчас — увезти Риту и Платона в Германию... Новая обстановка, новые знакомства и забота об обустройстве их нового дома отодвинут все остальные проблемы на задний план. Главное: увезти их в Германию...
Как только на лестничной клетке остановился лифт, Савелов бросился в прихожую.
— Маргоша, заждался, наконец-то! А где Тошка?
— У родителей, — уклонилась она от поцелуя. — Ты рано вернулся, что-то случилось?
— Случилось, Маргошенька! Переодевайся, а поговорим за столом.
Через некоторое время зайдя в столовую и увидев празднично сервированный стол, она рассеянно спросила:
— По какому поводу торжество?..
— По поводу прощания с нашим домом, — ответил он, разливая в хрустальные бокалы ее любимое «Киндзмараули». — Должен сказать тебе, майне либе Маргоша, что это был не самый худший дом в Москве. Но, увы, — рога трубят...
— Хочешь сказать, что надо срочно уезжать в Германию?..
— Срочно, родная... Завтра в полдень за тобой и Тошкой приедут вежливые и аккуратные люди... Без всяких досмотров и формальностей они подвезут вас прямо к трапу самолета на Мюнхен. Там тебя ждет шикарная квартира в самом-пресамом буржуйском районе. А сюда мы, судя по всему, в ближайшие несколько лет не вернемся. За этой квартирой пока присмотрят мои старики, а потом видно будет.
Сообщение о срочном отъезде в Германию не вызвало у Риты особых эмоций.
Она поднесла бокал к торшеру и долго смотрела на вспыхивающее багровыми отблесками вино.
— Оно похоже на кровь. На густую, липкую кровь, — вздохнула она и, не пригубив, поставила бокал на стол.
— На кровь?.. — смешался вдруг Савелов. — При чем тут густая и липкая кровь?
Вскинув голову, Рита посмотрела ему в глаза:
— Вадим, ответь честно: тебе надо от кого-то или от чего-то срочно скрыться за границей, ведь так?
— Почему скрыться? — отвел он глаза. — Обычное дело в нашем Управлении — откомандировали на ответственную работу в Германию.
— Но почему такая спешка?
— На этот вопрос, майне либе Маргоша, может ответить лишь мое начальство, но у нас не принято задавать ему частные вопросы. Сознавайся, ты сегодня чем-то расстроена?
— Устала.
— Если за мое отсутствие у тебя возникли проблемы с защитой диссертации, то теперь они не имеют никакого значения...
Рита неопределенно пожала плечами и чему-то своему усмехнулась.
— Не журись, майне либе, с защитой твоей ужасно умной диссертации в Неметчине мы в два счета все уладим, — сбитый с толку ее настроением, заторопился Савелов. — Там у тебя будет неизмеримо больше возможностей по части исследований в пластической хирургии, но, главное: Платоша получит образование в классической немецкой гимназии. Он способный мальчик — вот увидишь, через год будет шпрехать не хуже немчиков...
— Не хуже немчиков, — отчужденно повторила Рита и решительно тряхнула головой. — Не знаю, поймешь ли ты, Вадим, но мы с Тошкой ни в какую Германию не поедем. И дело не в моей диссертации.
— Не поедете? — шепотом переспросил он и сразу сорвался на крик: — Черт подери, почему не поедете? Порученец генерала Толмачева уже привез вам билеты, паспорта, деньги...
— Не кричи! — повысила голос и она. — Так будет лучше... Тебе будет лучше, Вадим. Мне давно надо было поставить все точки над "и", но после Афганистана ты постоянно находился в стрессовом состоянии и я не сочла возможным сразу пойти на это...
— На что пойти, скажи же, наконец? — выдохнул он.
Она опустила голову и отвернулась к окну. Он посмотрел на ее напряженную спину и понял вдруг, какие слова он сейчас от нее услышит — они будут означать приговор их семье и всей их совместной жизни. Приговор, не подлежащий пересмотру и обжалованию.
— Я подала на развод, — глухо, будто издалека, донесся ее голос.
— На развод?..
— Вчера подала... Думала, наберусь смелости и сообщу тебе через несколько дней, когда ты вернешься из командировки, но ты вернулся раньше и застал меня врасплох.
— Ты в своем уме, Маргоша? Почему сразу — на развод?
— Можно было бы и не сразу, но тебе надо уезжать...
— В чем, в чем, черт побери, в чем дело, объясни мне наконец?
— Ты не догадываешься?..
— Не верю, что у тебя появился другой мужчина.
— Другой мужчина, конечно, не появился, но я теперь точно знаю, что из всех одиночеств самое страшное — одиночество вдвоем. В Германии, среди чужих людей, оно просто раздавит нас. Пожалуйста, пойми это и не удерживай меня!
— Маргоша, ты подумала, что ждет тебя и Платона в богом проклятой России? — справившись с комом в горле, хрипло спросил он.
Рита пожала плечами.
— Хаос, распад государства... Теперь уже слепому ясно, что социализм казарменного образца не выдержал проверку историей. Те, кто придет через год-другой к власти, спустят на твоего номенклатурного отца, заодно и на вас с Платоном, всех бешеных собак. Спившийся «гегемон» и нищая интеллигенция, думаешь, простят вам былое благополучие?
— Я не думала об этом, Вадим. Но... наверное, ты прав — в том, что грядет, может быть, нам не найдется места. Может, нам придется пройти через такое, о чем сейчас страшно думать... Но что это меняет в наших с тобой отношениях? Даже если ты сейчас уговоришь меня, а я — баба слабая... Ну, не состоялась у нас любовь, Вадим, не случилась, и тут хоть ты волком вой, а я реви белугой.
Савелов сжал руками голову и с горечью вытолкнул сквозь стиснутые зубы:
— Господи, господи, за что нам такое?
— Я одна во всем виновата, Вадим.
— Я... Я не отдам тебе Тошку! — опрокинув стул, резко вскочил он. — Не отдам — и все!.. Там, на Гиндукуше, с Игорем... с Сарматовым Игорем мы перед боем договорились, что Тошку воспитает тот, кому выпадет жить. Я тогда ему все сказал про нас с тобой и про то, что Тошка его сын.
— Сказал?.. — еле слышно переспросила Рита, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. — Но скрывал от меня это?
— Ты не можешь мне простить, что он погиб, а я остался жить, да?.. Всем святым, что было у нас с тобой, всем святым клянусь, не виновен я в его гибели!
— Вадим, кто винит тебя?.. Еще встретится тебе та, для которой ты будешь единственным, а меня больше не неволь. Закончим разговор на эту тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39