Потом...
Я прервал ее:
— Он говорил что-нибудь о порнофильмах? Фильмах с участием лесбиянок?
Салли фыркнула:
— Он говорил о бейсболе и о своем пенисе. Он называл его Большой Шницель. Правда, был у него скорее маленький.
— Продолжайте, мисс Стенсон.
— Мы трахались до вечера, и я до посинения слушала эту его дурацкую болтовню про «Бруклин Доджерс» и Большой Шницель. Потом мне надоело, и я предложила ему поужинать и подышать свежим воздухом, и мы пошли в холл.
А там сидит Лиз. Совсем одна. Она мне говорит, что ей нужны деньги, и, так как я вижу, что сынок положил на нее глаз, я устраиваю им свидание. Мы возвращаемся в люкс, и, пока я курю, они занимаются этим в спальне. Она выскакивает оттуда где-то в двенадцать тридцать и шепчет: «Маленький Шницель», после чего убегает. Следующий раз я увидела ее уже на фото во всех газетах.
Я посмотрел на Расса. С подчеркнутой артикуляцией он произнес:
— Дюланж. — Я согласно кивнул, представив, как Бетти Шорт, получив деньги, начала кутить и делала это до тех пор, пока утром двенадцатого не встретила Француза Джо. Последние дни Орхидеи стали прорисовываться более отчетливо.
Расс спросил:
— И после того как она ушла, вы снова вернулись к Джону Фогелю?
Она отшвырнула лежавшие на полу фотографии и ответила:
— Да.
— Он говорил с вами о Лиз Шорт?
— Он сказал, что ей понравился Большой Шницель.
— Он не говорил, что они снова договорились встретиться?
— Нет.
— А что он про нее сказал?
Салли пожала плечами.
— Он сказал, что ей понравилось играть в его игры. Я его спрашиваю, в какие игры? А он: Хозяин и рабыня, Полицейский и шлюха.
Я попросил:
— Продолжайте, пожалуйста.
Салли бросила взгляд на дверь.
— Через два дня после того как Лиз попала во все газеты, ко мне в гостиницу заехал Фриц Фогель и рассказал, что его сынок признался в том, что трахался с ней. Фогель сказал мне, что узнал про меня из какого-то полицейского досье, а потом стал спрашивать про моих... сутенеров. Я упомянула Чарли, и он вспомнил, что уже встречался с ним, когда работал в Отделе нравов. Потом он начал нервничать, потому что вдруг вспомнил, что у Чарли была эта мания брать всю вину на себя. Из моего номера он позвонил какому-то своему приятелю и попросил его выкрасть из архива Отдела по борьбе с наркотиками досье на Чарли, потом еще куда-то позвонил, после чего начал бесноваться, потому что тот, с кем он разговаривал, сообщил ему, что Чарли уже задержали и он сознался в убийстве Лиз.
— А потом он стал меня избивать. Начал задавать мне все эти вопросы по поводу того, могла ли Лиз рассказать Чарли, что трахалась с сыном полицейского. Я сказала ему, что Лиз и Чарли были едва знакомы, что Чарли всего лишь несколько раз, давным-давно, посылал ее к клиентам, но Фогель продолжал меня избивать, грозя совсем меня прикончить, если я расскажу полиции о связи его сына и Орхидеи.
Я поднялся. Расс остался сидеть неподвижно.
— Мисс Стинсон, вы упомянули о том, что, когда Джон Фогель сказал вам про своего отца, вы испугались. Почему?
Салли прошептала:
— Я слышала одну историю. — Внезапно ее лицо приняло совсем страдальческий вид, осунувшись на глазах.
— Какую историю?
Дрожащим шепотом она ответила:
— О том, как его вышибли из Отдела нравов.
Я вспомнил рассказ Билла Кенига про то, как Фрици, работая в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией, заразился сифилисом, переспав с какой-то проституткой, после чего его отстранили от работы до излечения.
— Он подхватил дурную болезнь, так?
Откашлявшись, Салли сказала:
— Я слышала, что он подцепил сифилис и у него поехала крыша. Он посчитал, что его заразила чернокожая девка, и поэтому, прежде чем начать лечиться, он совершил налет на публичный дом в Уотсе и перетрахал там всех девчонок, заразив и их тоже. Некоторых он поимел в глаза, и две девочки ослепли.
Я почувствовал еще большую слабость в ногах, чем в ту ночь на складе. Расс сказал:
— Спасибо, Салли.
Я произнес:
— Пошли брать Джонни.
Мы поехали в центр на моей машине. Джонни работал в дневную смену, с небольшой переработкой вечером. Он должен был обходить днем свой район, поэтому у нас был хороший шанс застать его в 11 утра одного.
Я ехал не торопясь, стараясь не пропустить его фигуру в привычном синем сержантском мундире. Расс положил на приборную панель шприц и ампулу с пентоталом, которые он сохранил с того дня, когда мы допрашивали Рыжего Мэнли; даже Расс понимал, что нам предстоит поработать физически. Мы проезжали мимо здания благотворительной миссии, когда я заметил его — одного, отчитывающего каких-то бродяг возле урны с мусором.
Я вышел из машины и позвал его. Фогель-младший погрозил пьяницам и, заложив большие пальцы за ремень, не спеша направился в нашу сторону.
Едва он успел спросить, почему я в штатском, как его настиг мой удар в живот. Он согнулся пополам. Я схватил его и несколько раз ударил головой о крышу машины. Потеряв сознание, он рухнул на землю. Подошедший Расс, закатал ему рукав на левой руке и вогнал в вену полный шприц «лекарства от лжи».
Теперь Джонни был в полной отключке. Я вытащил из его кобуры 38-й и бросил на переднее сиденье, затем затащил Фогеля назад и плюхнулся рядом с ним. Расс сел за руль. Мы покатили по аллее. Пьяницы замахали нам вслед.
Поездка до «Эль Нидо» заняла полчаса. Джонни несколько раз о чем-то смеялся в своем наркотическом бреду и пару раз чуть было полностью не очнулся. Когда мы подъехали к гостинице, Расс пошел посмотреть, есть ли люди в вестибюле. Убедившись, что там никого нет, он подал мне знак. Взвалив на плечо Джонни, я потащил его в комнату 204. Тяжелее я в жизни ничего не таскал.
На пути в номер он наполовину очухался; когда я сбросил его в кресло и приковал левую руку к батарее отопления, он приоткрыл глаза. Расс заметил:
— Пентотал будет действовать еще несколько часов. Он не сможет нас обмануть. Я смочил в ванне полотенце и обмотал им лицо Джонни. Он закашлял, и я снял полотенце.
Джонни захихикал. Я сказал:
— Элизабет Шорт, — и показал на фотографии на стене. Мокролицый Джонни пробормотал:
— Что с ней?
Я снова замотал его полотенцем. Он захрюкал задыхаясь; я позволил ему стащить с себя этот махровый сырой комок.
— А как насчет Лиз Шорт? Ты помнишь ее?
Джонни засмеялся. Расс показал мне рукой, чтобы я сел рядом с ним на кровать.
— Тут есть свои методы. Давай я буду задавать вопросы, а ты постарайся сдержать свою злость.
Я согласно кивнул. Теперь Джонни видел нас обоих, но его зрачки сузились до размеров булавочной головки, а лицо выглядело вялым и отупевшим. Расс спросил:
— Как тебя зовут, сынок?
Едва двигая губами, он ответил:
— Ты знаешь, лейтенант.
— Все равно скажи.
— Фогель, Джон Чарльз.
— Когда ты родился?
— 6 мая 1922 года.
— Сколько будет шестнадцать плюс пятьдесят шесть?
Джонни на минуту задумался потом ответил:
— Семьдесят два, — и переключил свое внимание на меня. — Зачем ты меня ударил, Блайкерт. Я тебе ничего плохого не делал.
Толстяк был действительно сбит с толку. Я промолчал. Расс продолжил:
— Как зовут твоего отца?
— Ты его знаешь, лейтенант. О... Фридрих Фогель. Коротко — Фрици.
— Коротко как Лизу Шорт?
— Конечно... как Лиз, Бетти, Бет, Орхидея... много разных имен.
— Вспомни январь этого года, Джонни. Твой отец захотел, чтобы ты потерял девственность, так?
— А... да.
— Он на два дня купил для тебя женщину, так?
— Не женщину. Ненастоящую. Шлюху. Шл-ю-ю-ю-ху. — Растянув слог, он засмеялся и попытался захлопать в ладоши, но не смог — одна рука ударилась о грудь, а другая, закованная в наручник, лишь слабо дернулась. Он жалобно простонал: — Так нечестно. Я все расскажу папе.
Расс спокойно ответил:
— Это ненадолго. Ты переспал с проституткой в «Билтморе»?
— Да. Папа снял для меня лучшую, потому что он знал ее сутенера.
— И в «Билтморе» ты встретил Лиз Шорт, так?
Лицо Джонни исказила гримаса — глаза задергались, губы задрожали, на лбу выступили вены. Он напомнил мне посланного в нокаут боксера, пытающегося встать на ноги.
— А... верно.
— Кто тебя с ней познакомил?
— Как то бишь ее звали... ну... эта шлюха.
— И что вы с Лиз делали, Джонни? Расскажи мне.
— Мы... трахались три часа и играли в игры. Все за десять баксов. Я давал ей Большой Шницель. Мы играли в Лошадку и Наездника, я ее слегка выпорол. Лиз мне понравилась больше, чем та блондинка. У Лиз были чулки на ногах, она сказала, чтобы никто не увидел ее родимые пятна. Ей понравился мой Шницель, и она не заставляла меня полоскать рот, прежде чем ее поцеловать, как та блондинка.
Я подумал о порезе на бедре Бетти, и у меня перехватило дыхание. Расс спросил:
— Джонни, это ты убил Лиз?
Толстяк вздрогнул.
— Нет! Нет, нет, нет, нет! Нет!
— Ш-ш-ш. Спокойно, сынок. Во сколько Лиз от тебя ушла?
— Я ее не резал!
— Мы верим тебе, сынок. Так во сколько Лиз от тебя ушла?
— Поздно. Поздно вечером в субботу. Может, в двенадцать, может, в час.
— Ты имеешь в виду уже в воскресенье?
— Да.
— Она сказала, куда пойдет?
— Нет.
— Она называла имена каких-нибудь мужчин? Приятелей? Мужчин, с которыми собиралась встретиться?
— Э... упоминала какого-то летчика, за которым она была замужем.
— И все?
— Да.
— Ты с ней еще виделся?
— Нет.
— Твой отец знал Лиз?
— Нет.
— Это он заставил детектива из ФБР изменить имя в регистрационной книге после того, как нашли тело Лиз?
— Э... да.
— Ты знаешь, кто убил Лиз Шорт?
— Нет! Нет!
Джонни прошиб пот. Меня тоже — мне не терпелось найти зацепку, чтобы уличить его во лжи сейчас, когда казалось, что он провел с Орхидеей всего одну ночь. Я спросил:
— Ты рассказал отцу про Лиз, когда ее имя появилось в газетах, так?
— Э... да.
— И он рассказал тебе о парне по имени Чарли Айсслер? Парне, который одно время был сутенером Лиз Шорт? Он сказал тебе, что Айсслер уже арестован и во всем сознался?
— Ммм... да.
— А теперь, говнюк, ты мне скажешь, что он собирался делать со всем этим. Ты мне расскажешь все, спокойно и подробно.
Толстяк встрепенулся.
— Папа попытался уговорить Эллиса Лоу отпустить Айсслера, но тот отказался. В морге у папы был знакомый, за которым числился должок, и папа получил доступ к трупу той сучки и уговорил Еврейчика попытаться провернуть с признаниями. Папа хотел, чтобы ему помогал дядя Билл, но Еврейчик сказал, чтобы он взял тебя. Папа сказал, что без Бланчарда ты не можешь и шагу ступить. Он назвал тебя бабой, размазней, кривозубым...
Джонни разразился истерическим хохотом, тряся головой и покрывшись испариной, бряцая наручником, будто обезьяна в зоопарке, получившая новую игрушку. Расс встал рядом со мной.
— Я заставлю его подписать заявление. Ты иди пока погуляй полчасика, остынь. Мы с ним выпьем кофе, а когда вернешься решим, что делать дальше.
Я пошел к пожарной лестнице и сел на ступеньку, свесив вниз ноги. Я наблюдал за проносящимися в сторону Голливуда машинами и размышлял над произошедшим. А потом, глядя на номера автомобилей, стал играть в очко. Двигавшиеся в южном направлении играли за меня, в северном — за Ли и Кэй. Мне удалось набрать жалких семнадцать очков; у северян оказался туз и королева. Посвятив эту победу нам троим, я вернулся в комнату.
Раскрасневшийся и вспотевший Джонни Фогель трясущимися руками подписывал составленное Рассом заявление. Заглянув ему через плечо, я прочитал чистосердечное признание: там было написано и про «Билтмор», и про Бетти, и про то, как Фрици избил Салли Стинсон. В общем, я насчитал четыре правонарушения и два тяжких преступления.
Расс сказал:
— Хочу пока попридержать это и обсудить все с юристом.
Я ответил:
— Нет, падре, — и повернулся к Джонни.
— Вы арестованы за подстрекательство к проституции, сокрытие улик, препятствование отправлению правосудия и за пособничество в нанесении побоев.
Джонни вякнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Я прервал ее:
— Он говорил что-нибудь о порнофильмах? Фильмах с участием лесбиянок?
Салли фыркнула:
— Он говорил о бейсболе и о своем пенисе. Он называл его Большой Шницель. Правда, был у него скорее маленький.
— Продолжайте, мисс Стенсон.
— Мы трахались до вечера, и я до посинения слушала эту его дурацкую болтовню про «Бруклин Доджерс» и Большой Шницель. Потом мне надоело, и я предложила ему поужинать и подышать свежим воздухом, и мы пошли в холл.
А там сидит Лиз. Совсем одна. Она мне говорит, что ей нужны деньги, и, так как я вижу, что сынок положил на нее глаз, я устраиваю им свидание. Мы возвращаемся в люкс, и, пока я курю, они занимаются этим в спальне. Она выскакивает оттуда где-то в двенадцать тридцать и шепчет: «Маленький Шницель», после чего убегает. Следующий раз я увидела ее уже на фото во всех газетах.
Я посмотрел на Расса. С подчеркнутой артикуляцией он произнес:
— Дюланж. — Я согласно кивнул, представив, как Бетти Шорт, получив деньги, начала кутить и делала это до тех пор, пока утром двенадцатого не встретила Француза Джо. Последние дни Орхидеи стали прорисовываться более отчетливо.
Расс спросил:
— И после того как она ушла, вы снова вернулись к Джону Фогелю?
Она отшвырнула лежавшие на полу фотографии и ответила:
— Да.
— Он говорил с вами о Лиз Шорт?
— Он сказал, что ей понравился Большой Шницель.
— Он не говорил, что они снова договорились встретиться?
— Нет.
— А что он про нее сказал?
Салли пожала плечами.
— Он сказал, что ей понравилось играть в его игры. Я его спрашиваю, в какие игры? А он: Хозяин и рабыня, Полицейский и шлюха.
Я попросил:
— Продолжайте, пожалуйста.
Салли бросила взгляд на дверь.
— Через два дня после того как Лиз попала во все газеты, ко мне в гостиницу заехал Фриц Фогель и рассказал, что его сынок признался в том, что трахался с ней. Фогель сказал мне, что узнал про меня из какого-то полицейского досье, а потом стал спрашивать про моих... сутенеров. Я упомянула Чарли, и он вспомнил, что уже встречался с ним, когда работал в Отделе нравов. Потом он начал нервничать, потому что вдруг вспомнил, что у Чарли была эта мания брать всю вину на себя. Из моего номера он позвонил какому-то своему приятелю и попросил его выкрасть из архива Отдела по борьбе с наркотиками досье на Чарли, потом еще куда-то позвонил, после чего начал бесноваться, потому что тот, с кем он разговаривал, сообщил ему, что Чарли уже задержали и он сознался в убийстве Лиз.
— А потом он стал меня избивать. Начал задавать мне все эти вопросы по поводу того, могла ли Лиз рассказать Чарли, что трахалась с сыном полицейского. Я сказала ему, что Лиз и Чарли были едва знакомы, что Чарли всего лишь несколько раз, давным-давно, посылал ее к клиентам, но Фогель продолжал меня избивать, грозя совсем меня прикончить, если я расскажу полиции о связи его сына и Орхидеи.
Я поднялся. Расс остался сидеть неподвижно.
— Мисс Стинсон, вы упомянули о том, что, когда Джон Фогель сказал вам про своего отца, вы испугались. Почему?
Салли прошептала:
— Я слышала одну историю. — Внезапно ее лицо приняло совсем страдальческий вид, осунувшись на глазах.
— Какую историю?
Дрожащим шепотом она ответила:
— О том, как его вышибли из Отдела нравов.
Я вспомнил рассказ Билла Кенига про то, как Фрици, работая в Отделе по борьбе с наркотиками и проституцией, заразился сифилисом, переспав с какой-то проституткой, после чего его отстранили от работы до излечения.
— Он подхватил дурную болезнь, так?
Откашлявшись, Салли сказала:
— Я слышала, что он подцепил сифилис и у него поехала крыша. Он посчитал, что его заразила чернокожая девка, и поэтому, прежде чем начать лечиться, он совершил налет на публичный дом в Уотсе и перетрахал там всех девчонок, заразив и их тоже. Некоторых он поимел в глаза, и две девочки ослепли.
Я почувствовал еще большую слабость в ногах, чем в ту ночь на складе. Расс сказал:
— Спасибо, Салли.
Я произнес:
— Пошли брать Джонни.
Мы поехали в центр на моей машине. Джонни работал в дневную смену, с небольшой переработкой вечером. Он должен был обходить днем свой район, поэтому у нас был хороший шанс застать его в 11 утра одного.
Я ехал не торопясь, стараясь не пропустить его фигуру в привычном синем сержантском мундире. Расс положил на приборную панель шприц и ампулу с пентоталом, которые он сохранил с того дня, когда мы допрашивали Рыжего Мэнли; даже Расс понимал, что нам предстоит поработать физически. Мы проезжали мимо здания благотворительной миссии, когда я заметил его — одного, отчитывающего каких-то бродяг возле урны с мусором.
Я вышел из машины и позвал его. Фогель-младший погрозил пьяницам и, заложив большие пальцы за ремень, не спеша направился в нашу сторону.
Едва он успел спросить, почему я в штатском, как его настиг мой удар в живот. Он согнулся пополам. Я схватил его и несколько раз ударил головой о крышу машины. Потеряв сознание, он рухнул на землю. Подошедший Расс, закатал ему рукав на левой руке и вогнал в вену полный шприц «лекарства от лжи».
Теперь Джонни был в полной отключке. Я вытащил из его кобуры 38-й и бросил на переднее сиденье, затем затащил Фогеля назад и плюхнулся рядом с ним. Расс сел за руль. Мы покатили по аллее. Пьяницы замахали нам вслед.
Поездка до «Эль Нидо» заняла полчаса. Джонни несколько раз о чем-то смеялся в своем наркотическом бреду и пару раз чуть было полностью не очнулся. Когда мы подъехали к гостинице, Расс пошел посмотреть, есть ли люди в вестибюле. Убедившись, что там никого нет, он подал мне знак. Взвалив на плечо Джонни, я потащил его в комнату 204. Тяжелее я в жизни ничего не таскал.
На пути в номер он наполовину очухался; когда я сбросил его в кресло и приковал левую руку к батарее отопления, он приоткрыл глаза. Расс заметил:
— Пентотал будет действовать еще несколько часов. Он не сможет нас обмануть. Я смочил в ванне полотенце и обмотал им лицо Джонни. Он закашлял, и я снял полотенце.
Джонни захихикал. Я сказал:
— Элизабет Шорт, — и показал на фотографии на стене. Мокролицый Джонни пробормотал:
— Что с ней?
Я снова замотал его полотенцем. Он захрюкал задыхаясь; я позволил ему стащить с себя этот махровый сырой комок.
— А как насчет Лиз Шорт? Ты помнишь ее?
Джонни засмеялся. Расс показал мне рукой, чтобы я сел рядом с ним на кровать.
— Тут есть свои методы. Давай я буду задавать вопросы, а ты постарайся сдержать свою злость.
Я согласно кивнул. Теперь Джонни видел нас обоих, но его зрачки сузились до размеров булавочной головки, а лицо выглядело вялым и отупевшим. Расс спросил:
— Как тебя зовут, сынок?
Едва двигая губами, он ответил:
— Ты знаешь, лейтенант.
— Все равно скажи.
— Фогель, Джон Чарльз.
— Когда ты родился?
— 6 мая 1922 года.
— Сколько будет шестнадцать плюс пятьдесят шесть?
Джонни на минуту задумался потом ответил:
— Семьдесят два, — и переключил свое внимание на меня. — Зачем ты меня ударил, Блайкерт. Я тебе ничего плохого не делал.
Толстяк был действительно сбит с толку. Я промолчал. Расс продолжил:
— Как зовут твоего отца?
— Ты его знаешь, лейтенант. О... Фридрих Фогель. Коротко — Фрици.
— Коротко как Лизу Шорт?
— Конечно... как Лиз, Бетти, Бет, Орхидея... много разных имен.
— Вспомни январь этого года, Джонни. Твой отец захотел, чтобы ты потерял девственность, так?
— А... да.
— Он на два дня купил для тебя женщину, так?
— Не женщину. Ненастоящую. Шлюху. Шл-ю-ю-ю-ху. — Растянув слог, он засмеялся и попытался захлопать в ладоши, но не смог — одна рука ударилась о грудь, а другая, закованная в наручник, лишь слабо дернулась. Он жалобно простонал: — Так нечестно. Я все расскажу папе.
Расс спокойно ответил:
— Это ненадолго. Ты переспал с проституткой в «Билтморе»?
— Да. Папа снял для меня лучшую, потому что он знал ее сутенера.
— И в «Билтморе» ты встретил Лиз Шорт, так?
Лицо Джонни исказила гримаса — глаза задергались, губы задрожали, на лбу выступили вены. Он напомнил мне посланного в нокаут боксера, пытающегося встать на ноги.
— А... верно.
— Кто тебя с ней познакомил?
— Как то бишь ее звали... ну... эта шлюха.
— И что вы с Лиз делали, Джонни? Расскажи мне.
— Мы... трахались три часа и играли в игры. Все за десять баксов. Я давал ей Большой Шницель. Мы играли в Лошадку и Наездника, я ее слегка выпорол. Лиз мне понравилась больше, чем та блондинка. У Лиз были чулки на ногах, она сказала, чтобы никто не увидел ее родимые пятна. Ей понравился мой Шницель, и она не заставляла меня полоскать рот, прежде чем ее поцеловать, как та блондинка.
Я подумал о порезе на бедре Бетти, и у меня перехватило дыхание. Расс спросил:
— Джонни, это ты убил Лиз?
Толстяк вздрогнул.
— Нет! Нет, нет, нет, нет! Нет!
— Ш-ш-ш. Спокойно, сынок. Во сколько Лиз от тебя ушла?
— Я ее не резал!
— Мы верим тебе, сынок. Так во сколько Лиз от тебя ушла?
— Поздно. Поздно вечером в субботу. Может, в двенадцать, может, в час.
— Ты имеешь в виду уже в воскресенье?
— Да.
— Она сказала, куда пойдет?
— Нет.
— Она называла имена каких-нибудь мужчин? Приятелей? Мужчин, с которыми собиралась встретиться?
— Э... упоминала какого-то летчика, за которым она была замужем.
— И все?
— Да.
— Ты с ней еще виделся?
— Нет.
— Твой отец знал Лиз?
— Нет.
— Это он заставил детектива из ФБР изменить имя в регистрационной книге после того, как нашли тело Лиз?
— Э... да.
— Ты знаешь, кто убил Лиз Шорт?
— Нет! Нет!
Джонни прошиб пот. Меня тоже — мне не терпелось найти зацепку, чтобы уличить его во лжи сейчас, когда казалось, что он провел с Орхидеей всего одну ночь. Я спросил:
— Ты рассказал отцу про Лиз, когда ее имя появилось в газетах, так?
— Э... да.
— И он рассказал тебе о парне по имени Чарли Айсслер? Парне, который одно время был сутенером Лиз Шорт? Он сказал тебе, что Айсслер уже арестован и во всем сознался?
— Ммм... да.
— А теперь, говнюк, ты мне скажешь, что он собирался делать со всем этим. Ты мне расскажешь все, спокойно и подробно.
Толстяк встрепенулся.
— Папа попытался уговорить Эллиса Лоу отпустить Айсслера, но тот отказался. В морге у папы был знакомый, за которым числился должок, и папа получил доступ к трупу той сучки и уговорил Еврейчика попытаться провернуть с признаниями. Папа хотел, чтобы ему помогал дядя Билл, но Еврейчик сказал, чтобы он взял тебя. Папа сказал, что без Бланчарда ты не можешь и шагу ступить. Он назвал тебя бабой, размазней, кривозубым...
Джонни разразился истерическим хохотом, тряся головой и покрывшись испариной, бряцая наручником, будто обезьяна в зоопарке, получившая новую игрушку. Расс встал рядом со мной.
— Я заставлю его подписать заявление. Ты иди пока погуляй полчасика, остынь. Мы с ним выпьем кофе, а когда вернешься решим, что делать дальше.
Я пошел к пожарной лестнице и сел на ступеньку, свесив вниз ноги. Я наблюдал за проносящимися в сторону Голливуда машинами и размышлял над произошедшим. А потом, глядя на номера автомобилей, стал играть в очко. Двигавшиеся в южном направлении играли за меня, в северном — за Ли и Кэй. Мне удалось набрать жалких семнадцать очков; у северян оказался туз и королева. Посвятив эту победу нам троим, я вернулся в комнату.
Раскрасневшийся и вспотевший Джонни Фогель трясущимися руками подписывал составленное Рассом заявление. Заглянув ему через плечо, я прочитал чистосердечное признание: там было написано и про «Билтмор», и про Бетти, и про то, как Фрици избил Салли Стинсон. В общем, я насчитал четыре правонарушения и два тяжких преступления.
Расс сказал:
— Хочу пока попридержать это и обсудить все с юристом.
Я ответил:
— Нет, падре, — и повернулся к Джонни.
— Вы арестованы за подстрекательство к проституции, сокрытие улик, препятствование отправлению правосудия и за пособничество в нанесении побоев.
Джонни вякнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62