А чем она его шантажирует? – все еще не мог понять Турецкий.
– Если бы я знал, – пожал плечами Реддвей. – Поедем послушаем, аппаратуру уже подготовили, и на журналистку «жука» повесили, и на оконное стекло в кабинете Литтмарка тоже. Немецкую полицию пока ставить в известность не будем, только если услышим что-либо стоящее. А то вдруг она его бывшая жена и два миллиона – ее законные алименты.
– Смелая мысль, – без энтузиазма прокомментировал Турецкий.
К дому в живописном предместье Мюнхена подъехали за час до встречи в микроавтобусе «БМВ» с надписью «Сантехническая служба». Остановились метрах в тридцати. Турецкий вытащил из кармана пачку «Кэмела», Реддвей – жвачку «Чуингам».
Литтмарк был в кабинете, слушал Вагнера и тихонько насвистывал в такт мелодии – и музыка и свист прослушивались отчетливо.
Появился реддвеевский курсант, ведший наружное наблюдение за резиденцией Литтмарка, и доложил, что в доме пока что двое: хозяин и его шофер-телохранитель – Йоганн Штольц.
Наташа Гримм опоздала на десять минут. Но ее, очевидно, ждали – как только подъехало такси, парадная дверь приоткрылась и кто-то впустил женщину внутрь. Реддвей переключился на ее микрофон, но до непосредственного контакта с Литтмарком она не произнесла ни слова.
«Вы приготовили деньги?» – Это было первое, что она сказала.
«Разумеется, нет. Я не имею дел с шантажистами».
«Но со мной вам придется иметь дело». – Скрипнули пружины, щелкнула зажигалка. Наташа, очевидно, уселась и закурила, звук с ее микрофона стал приглушенным, а потом и вовсе пропал. Переключились на микрофон на стекле.
– Куда ты ей «жучка» засунул? – ехидно поинтересовался Турецкий.
– В сумочку, Александр, в сумочку. Она просто на нее села или прикрыла плащом. – Реддвей предостерегающе поднял руку, пресекая дальнейшую болтовню: в кабинете снова заговорил Литтмарк:
«Не обольщайтесь, как только вы выйдете за рамки приличий, я тут же вызову полицию».
«Можете вызывать ее прямо сейчас, им будет очень интересно послушать о ваших финансовых делишках. Но в этом случае только полиция и выиграет, ну еще, возможно, одна алкоголичка и одна психопатка…»
«Это вы о себе?»
«Нет, о жене и дочери Штайна. Как видите, я многое знаю и хочу эти знания продать за разумную цену».
«Хорошо, даю вам пять минут и после этого либо вышвыриваю вас вон, либо вызываю полицию».
«Мне хватит и двух. Вы со Штайном организовываете фонд, вложив каждый по три миллиона долларов. Дело оказывается прибыльным, но внезапно Штайн погибает. Какое горе, какое горе… Его доля теоретически должна перейти к законным наследникам, но это при условии, что они в курсе, что все оформлено соответствующим образом и что его партнер – честный человек. У вас было предостаточно времени, чтобы развернуть бурную деятельность в поисках наследников, посвятить их в ваши совместные дела и предоставить право наравне с вами распоряжаться предприятием. Но вы, Литтмарк, таких шагов не предприняли и даже не попытались, из чего я сделала вывод, что вы решили не делиться. Однако в отличие от штайновских родственников, которые не подозревают о его тайных доходах, я о них знаю точно и предлагаю вам очень выгодную сделку. Мне – всего лишь половина его доли. То есть половина половины. И мы с вами больше никогда не пересечемся».
«Вы опоздали, дорогая фрау. Предприятие, о котором вы говорите, если вообразить, что оно вообще когда-то было, в любом случае уже перестало существовать и ничего доказать невозможно».
«Вы блефуете. И совершенно напрасно».
«Мне известно еще как минимум о трех подобных конторах, в которые вкладывал деньги Штайн. Ваш бухгалтер чрезвычайно болтлив в постели».
«Йоганн!» – заорал Литтмарк, после чего воцарилась тишина, длившаяся не менее минуты.
Обитатели «сантехнического» микроавтобуса переглянулись, не понимая причины паузы.
– Может, она увидела деньги и потеряла дар речи от счастья? – высказал предположение Реддвей.
Но Литтмарк, похоже, платить передумал – хлопнула дверь кабинета, и Наташа затараторила, довольно быстро срываясь на крик:
«Уберите эту гориллу немедленно! Если я не появлюсь в заранее оговоренном месте через… через час, мой человек позвонит в полицию и передаст им документы, которые будут стоить вам долгих лет за решеткой!»
– Пошли! – шепотом скомандовал Турецкий, как будто в доме его могли услышать.
– Нет, – замотал головой Реддвей, – подождем еще, пусть закончат.
– Он же ее убьет.
– А она тебе дорога как память?
– Пит, у нас и так уже с десяток трупов.
– И ни одного нормального доказательства, кроме несанкционированного прослушивания.
В кабинете Литтмарк расхохотался.
«Теперь вы блефуете, милочка. Вы слишком алчны, чтобы посвящать кого-то еще в свои планы».
«Откуда это вы так хорошо меня знаете?» – проворчала Гримм.
«А вдруг бы я согласился платить – вам пришлось бы делиться. Да и что там может быть такого, что заинтересует полицию. Я неглупый финансист, и у меня очень дорогие адвокаты. Шестьсот марок в час – это вам не шутка…»
«А как насчет фотографии, где вы нажимаете маленькую кнопочку, а затем большая машина взлетает на воздух?»
«Йоганн!!!»
В комнате завозились, что-то упало, завопила благим матом Наташа, и, наконец, раздался выстрел.
– А вот теперь пошли. – Реддвей махнул своим орлам, и в течение считанных секунд они кольцом окружили дом. Турецкий с Реддвеем, уже добежавшие до парадного входа, немедленно вломились в дверь. К кабинету продвигались с оружием на изготовку (благо Реддвей заранее раздобыл план дома – знали куда идти), но выстрелов больше не последовало, и остановить их никто не пытался.
Наташа вопреки здравому смыслу была жива и, забившись в угол за кресло, совершенно круглыми глазами смотрела на растянувшегося на полу Литтмарка. Его шофер-телохранитель-убийца стоял на коленях, тщетно пытаясь зажать рану на животе шефа, из которой фонтанчиками била кровь. Рядом на полу валялась берданка, из которой, очевидно, и был произведен выстрел.
Как выяснилось впоследствии, перепуганная до смерти Наташа бросилась на Йоганна, и в пылу борьбы тот умудрился выстрелить в собственного хозяина. Хорошая версия. Почему бы и нет, в конце концов!
Литтмарка увезли в больницу под конвоем реддвеевских ребят. Пришлось известить и немецкую полицию, ведь, в конце концов, ни Турецкий, ни Реддвей не имели официальных полномочий на этой территории.
Врачи были настроены весьма пессимистично: обширное поражение органов брюшной полости, задеты оба легких, многочисленные внутренние кровоизлияния, большая потеря крови. Первая операция была долгой и не дала существенных результатов. Для того чтобы спасти пациента, требовалась пересадка печени, а донорскую печень могли доставить лишь через несколько часов, которых у Литтмарка не было.
Он был в сознании и мог разговаривать. Набежали адвокаты, но Литтмарк, очевидно понимая, что умрет, пожелал говорить с полицией.
Реддвей просветил Турецкого насчет того, что в Германии к исповеди умирающего преступника относятся с большим уважением и считают ее едва ли не достоверной информацией. И потому Турецкий даже не удивился, узнав, что ее просто застенографировали, никаких перекрестных допросов не было. Впрочем, чему-то еще удивляться уже просто не было сил.
Турецкого в палату не пустили, так что он прочел уже отпечатанный вариант заявления Литтмарка.
"…Штайн устроил так, что крупнейшие телекомпании отказались от права трансляции стыковых матчей по футболу между сборными России и Германии в пользу русской федерации. Русский футбольный босс Решетофф гарантировал, что сборная России проиграет нашим. А права на трансляцию купила DT3 фактически лично у Решетоффа за пять миллионов долларов…
В результате все остались в выигрыше. Я получил деньги за рекламу в трансляциях плюс еще выигрыш на тотализаторе. Решетофф вместо эфемерных призовых в случае выхода в следующий круг получил реальные деньги. Много и сразу. Штайн – свою долю посредника…
Решетофф должен был отдать Штайну его долю наличными в Москве. Эти деньги нужны были для финансирования нашего с ним совместного фонда «Содействие». Решетофф убил Штайна и предложил мне себя в качестве партнера… У меня не оставалось выбора, и я согласился…
Потом что-то пошло не так, и Решетофф избавился еще и от тренера сборной, который догадался о его роли… И чем больше он убивал, тем больше образовывалось случайных и ненужных свидетелей и участников, которым нужно было или много платить, или избавляться от них. Я не хотел в этом участвовать, не хотел! Но у меня не было выбора, и, кроме того, Решетофф клятвенно пообещал, что Бруталис – единственный и последний, кто может как-то нам помешать. И тогда Йоганн убил Бруталиса. А потом появилась эта женщина… Я думал, это никогда не кончится… Слава богу…"
Шредер заявил, что Йоганн Штольц арестован и предстанет перед судом за умышленное убийство Бруталиса и непредумышленное – Литтмарка, если тот, конечно, умрет. И похоже, подумалось Турецкому, что шофер-телохранитель будет единственным козлом отпущения. Все остальные действующие лица, главные герои, мертвы. Прямо как в трагедии Шекспира.
Наташу Гримм тоже задержали, однако вряд ли какие-то обвинения будут ей предъявлены, поскольку стоило ей прийти в себя, как она тут же во всеуслышание заявила, что никакого шантажа не было, а было журналистское расследование, за которое полиция должна ей еще и спасибо сказать.
Спустя сутки она подписала контракт на шестизначную сумму с крупным немецким издательством.
ЭПИЛОГ
– За справедливость, мать ее разэтак, – Грязнов поднял свой стакан. – За то, что о нас о всех когда-нибудь напишут книжку!
– И возможно, не одну.
Застолье из традиционного кабинета Турецкого решили перенести на природу. Во-первых, Первое мая – ура, а во-вторых, отмечали тройной праздник: Грязнову вернули статус, но уже не врио, а действительного начальника МУРа, Артура из стажера перевели в следователи, а Турецкий… Турецкий просто в третий раз за последние две недели вернулся из Германии. Чем не повод, спрашивается? Да и за здоровье тех, кто в госпитале, никогда не грех выпить. Ну и конечно, завершение дела, вернее, сразу двух дел – повод хоть и второстепенный, но тоже немаловажный.
Для Сикорского же событие оказалось настолько значительным, что, наглотавшись предварительно супрастина, он махнул целых пятьдесят граммов коньяка.
Выбрались на двух машинах за город – посидеть на свежей травке, пожарить шашлычков. Погода стояла отменная – московская весенняя погода: ветрено, лениво-солнечно. Артур с пионерским мастерством раскладывал костер, Турецкий валялся на траве, глядя в небо и пытаясь в очертаниях облаков увидеть знакомые профили или предметы. Но сколько ни старался, ничего, кроме расплывчатого и неопределенного лица вице-премьера Яриловца, увидеть в клочковатых серых скоплениях не смог. А Яриловец, кстати, прислал генеральному представление: просим-де отметить четкую и профессиональную деятельность Турецкого А. Б.
В последние дни все были настолько заняты, что даже поговорить толком не успели, но, повинуясь старой и мудрой традиции: в лесу – о бабах, с бабами – о лесе, – вместо того чтобы просто расслабленно потрепаться за жизнь, конечно же с места в карьер взялись обсуждать только что законченное дело.
– Чего я никак не могу понять, – признался Грязнов, – так это как Решетов, пусть он и супермонстр, все время умудрялся держать руку на пульсе? – Он решил скромно умолчать о пагубном пристрастии своего министра к шахматам, дабы не ронять честь мундира. – Откуда Решетов взял, что Рыбак вышел на тропу войны? Удивительно, почему Решетов почти сразу попытался его прикончить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Если бы я знал, – пожал плечами Реддвей. – Поедем послушаем, аппаратуру уже подготовили, и на журналистку «жука» повесили, и на оконное стекло в кабинете Литтмарка тоже. Немецкую полицию пока ставить в известность не будем, только если услышим что-либо стоящее. А то вдруг она его бывшая жена и два миллиона – ее законные алименты.
– Смелая мысль, – без энтузиазма прокомментировал Турецкий.
К дому в живописном предместье Мюнхена подъехали за час до встречи в микроавтобусе «БМВ» с надписью «Сантехническая служба». Остановились метрах в тридцати. Турецкий вытащил из кармана пачку «Кэмела», Реддвей – жвачку «Чуингам».
Литтмарк был в кабинете, слушал Вагнера и тихонько насвистывал в такт мелодии – и музыка и свист прослушивались отчетливо.
Появился реддвеевский курсант, ведший наружное наблюдение за резиденцией Литтмарка, и доложил, что в доме пока что двое: хозяин и его шофер-телохранитель – Йоганн Штольц.
Наташа Гримм опоздала на десять минут. Но ее, очевидно, ждали – как только подъехало такси, парадная дверь приоткрылась и кто-то впустил женщину внутрь. Реддвей переключился на ее микрофон, но до непосредственного контакта с Литтмарком она не произнесла ни слова.
«Вы приготовили деньги?» – Это было первое, что она сказала.
«Разумеется, нет. Я не имею дел с шантажистами».
«Но со мной вам придется иметь дело». – Скрипнули пружины, щелкнула зажигалка. Наташа, очевидно, уселась и закурила, звук с ее микрофона стал приглушенным, а потом и вовсе пропал. Переключились на микрофон на стекле.
– Куда ты ей «жучка» засунул? – ехидно поинтересовался Турецкий.
– В сумочку, Александр, в сумочку. Она просто на нее села или прикрыла плащом. – Реддвей предостерегающе поднял руку, пресекая дальнейшую болтовню: в кабинете снова заговорил Литтмарк:
«Не обольщайтесь, как только вы выйдете за рамки приличий, я тут же вызову полицию».
«Можете вызывать ее прямо сейчас, им будет очень интересно послушать о ваших финансовых делишках. Но в этом случае только полиция и выиграет, ну еще, возможно, одна алкоголичка и одна психопатка…»
«Это вы о себе?»
«Нет, о жене и дочери Штайна. Как видите, я многое знаю и хочу эти знания продать за разумную цену».
«Хорошо, даю вам пять минут и после этого либо вышвыриваю вас вон, либо вызываю полицию».
«Мне хватит и двух. Вы со Штайном организовываете фонд, вложив каждый по три миллиона долларов. Дело оказывается прибыльным, но внезапно Штайн погибает. Какое горе, какое горе… Его доля теоретически должна перейти к законным наследникам, но это при условии, что они в курсе, что все оформлено соответствующим образом и что его партнер – честный человек. У вас было предостаточно времени, чтобы развернуть бурную деятельность в поисках наследников, посвятить их в ваши совместные дела и предоставить право наравне с вами распоряжаться предприятием. Но вы, Литтмарк, таких шагов не предприняли и даже не попытались, из чего я сделала вывод, что вы решили не делиться. Однако в отличие от штайновских родственников, которые не подозревают о его тайных доходах, я о них знаю точно и предлагаю вам очень выгодную сделку. Мне – всего лишь половина его доли. То есть половина половины. И мы с вами больше никогда не пересечемся».
«Вы опоздали, дорогая фрау. Предприятие, о котором вы говорите, если вообразить, что оно вообще когда-то было, в любом случае уже перестало существовать и ничего доказать невозможно».
«Вы блефуете. И совершенно напрасно».
«Мне известно еще как минимум о трех подобных конторах, в которые вкладывал деньги Штайн. Ваш бухгалтер чрезвычайно болтлив в постели».
«Йоганн!» – заорал Литтмарк, после чего воцарилась тишина, длившаяся не менее минуты.
Обитатели «сантехнического» микроавтобуса переглянулись, не понимая причины паузы.
– Может, она увидела деньги и потеряла дар речи от счастья? – высказал предположение Реддвей.
Но Литтмарк, похоже, платить передумал – хлопнула дверь кабинета, и Наташа затараторила, довольно быстро срываясь на крик:
«Уберите эту гориллу немедленно! Если я не появлюсь в заранее оговоренном месте через… через час, мой человек позвонит в полицию и передаст им документы, которые будут стоить вам долгих лет за решеткой!»
– Пошли! – шепотом скомандовал Турецкий, как будто в доме его могли услышать.
– Нет, – замотал головой Реддвей, – подождем еще, пусть закончат.
– Он же ее убьет.
– А она тебе дорога как память?
– Пит, у нас и так уже с десяток трупов.
– И ни одного нормального доказательства, кроме несанкционированного прослушивания.
В кабинете Литтмарк расхохотался.
«Теперь вы блефуете, милочка. Вы слишком алчны, чтобы посвящать кого-то еще в свои планы».
«Откуда это вы так хорошо меня знаете?» – проворчала Гримм.
«А вдруг бы я согласился платить – вам пришлось бы делиться. Да и что там может быть такого, что заинтересует полицию. Я неглупый финансист, и у меня очень дорогие адвокаты. Шестьсот марок в час – это вам не шутка…»
«А как насчет фотографии, где вы нажимаете маленькую кнопочку, а затем большая машина взлетает на воздух?»
«Йоганн!!!»
В комнате завозились, что-то упало, завопила благим матом Наташа, и, наконец, раздался выстрел.
– А вот теперь пошли. – Реддвей махнул своим орлам, и в течение считанных секунд они кольцом окружили дом. Турецкий с Реддвеем, уже добежавшие до парадного входа, немедленно вломились в дверь. К кабинету продвигались с оружием на изготовку (благо Реддвей заранее раздобыл план дома – знали куда идти), но выстрелов больше не последовало, и остановить их никто не пытался.
Наташа вопреки здравому смыслу была жива и, забившись в угол за кресло, совершенно круглыми глазами смотрела на растянувшегося на полу Литтмарка. Его шофер-телохранитель-убийца стоял на коленях, тщетно пытаясь зажать рану на животе шефа, из которой фонтанчиками била кровь. Рядом на полу валялась берданка, из которой, очевидно, и был произведен выстрел.
Как выяснилось впоследствии, перепуганная до смерти Наташа бросилась на Йоганна, и в пылу борьбы тот умудрился выстрелить в собственного хозяина. Хорошая версия. Почему бы и нет, в конце концов!
Литтмарка увезли в больницу под конвоем реддвеевских ребят. Пришлось известить и немецкую полицию, ведь, в конце концов, ни Турецкий, ни Реддвей не имели официальных полномочий на этой территории.
Врачи были настроены весьма пессимистично: обширное поражение органов брюшной полости, задеты оба легких, многочисленные внутренние кровоизлияния, большая потеря крови. Первая операция была долгой и не дала существенных результатов. Для того чтобы спасти пациента, требовалась пересадка печени, а донорскую печень могли доставить лишь через несколько часов, которых у Литтмарка не было.
Он был в сознании и мог разговаривать. Набежали адвокаты, но Литтмарк, очевидно понимая, что умрет, пожелал говорить с полицией.
Реддвей просветил Турецкого насчет того, что в Германии к исповеди умирающего преступника относятся с большим уважением и считают ее едва ли не достоверной информацией. И потому Турецкий даже не удивился, узнав, что ее просто застенографировали, никаких перекрестных допросов не было. Впрочем, чему-то еще удивляться уже просто не было сил.
Турецкого в палату не пустили, так что он прочел уже отпечатанный вариант заявления Литтмарка.
"…Штайн устроил так, что крупнейшие телекомпании отказались от права трансляции стыковых матчей по футболу между сборными России и Германии в пользу русской федерации. Русский футбольный босс Решетофф гарантировал, что сборная России проиграет нашим. А права на трансляцию купила DT3 фактически лично у Решетоффа за пять миллионов долларов…
В результате все остались в выигрыше. Я получил деньги за рекламу в трансляциях плюс еще выигрыш на тотализаторе. Решетофф вместо эфемерных призовых в случае выхода в следующий круг получил реальные деньги. Много и сразу. Штайн – свою долю посредника…
Решетофф должен был отдать Штайну его долю наличными в Москве. Эти деньги нужны были для финансирования нашего с ним совместного фонда «Содействие». Решетофф убил Штайна и предложил мне себя в качестве партнера… У меня не оставалось выбора, и я согласился…
Потом что-то пошло не так, и Решетофф избавился еще и от тренера сборной, который догадался о его роли… И чем больше он убивал, тем больше образовывалось случайных и ненужных свидетелей и участников, которым нужно было или много платить, или избавляться от них. Я не хотел в этом участвовать, не хотел! Но у меня не было выбора, и, кроме того, Решетофф клятвенно пообещал, что Бруталис – единственный и последний, кто может как-то нам помешать. И тогда Йоганн убил Бруталиса. А потом появилась эта женщина… Я думал, это никогда не кончится… Слава богу…"
Шредер заявил, что Йоганн Штольц арестован и предстанет перед судом за умышленное убийство Бруталиса и непредумышленное – Литтмарка, если тот, конечно, умрет. И похоже, подумалось Турецкому, что шофер-телохранитель будет единственным козлом отпущения. Все остальные действующие лица, главные герои, мертвы. Прямо как в трагедии Шекспира.
Наташу Гримм тоже задержали, однако вряд ли какие-то обвинения будут ей предъявлены, поскольку стоило ей прийти в себя, как она тут же во всеуслышание заявила, что никакого шантажа не было, а было журналистское расследование, за которое полиция должна ей еще и спасибо сказать.
Спустя сутки она подписала контракт на шестизначную сумму с крупным немецким издательством.
ЭПИЛОГ
– За справедливость, мать ее разэтак, – Грязнов поднял свой стакан. – За то, что о нас о всех когда-нибудь напишут книжку!
– И возможно, не одну.
Застолье из традиционного кабинета Турецкого решили перенести на природу. Во-первых, Первое мая – ура, а во-вторых, отмечали тройной праздник: Грязнову вернули статус, но уже не врио, а действительного начальника МУРа, Артура из стажера перевели в следователи, а Турецкий… Турецкий просто в третий раз за последние две недели вернулся из Германии. Чем не повод, спрашивается? Да и за здоровье тех, кто в госпитале, никогда не грех выпить. Ну и конечно, завершение дела, вернее, сразу двух дел – повод хоть и второстепенный, но тоже немаловажный.
Для Сикорского же событие оказалось настолько значительным, что, наглотавшись предварительно супрастина, он махнул целых пятьдесят граммов коньяка.
Выбрались на двух машинах за город – посидеть на свежей травке, пожарить шашлычков. Погода стояла отменная – московская весенняя погода: ветрено, лениво-солнечно. Артур с пионерским мастерством раскладывал костер, Турецкий валялся на траве, глядя в небо и пытаясь в очертаниях облаков увидеть знакомые профили или предметы. Но сколько ни старался, ничего, кроме расплывчатого и неопределенного лица вице-премьера Яриловца, увидеть в клочковатых серых скоплениях не смог. А Яриловец, кстати, прислал генеральному представление: просим-де отметить четкую и профессиональную деятельность Турецкого А. Б.
В последние дни все были настолько заняты, что даже поговорить толком не успели, но, повинуясь старой и мудрой традиции: в лесу – о бабах, с бабами – о лесе, – вместо того чтобы просто расслабленно потрепаться за жизнь, конечно же с места в карьер взялись обсуждать только что законченное дело.
– Чего я никак не могу понять, – признался Грязнов, – так это как Решетов, пусть он и супермонстр, все время умудрялся держать руку на пульсе? – Он решил скромно умолчать о пагубном пристрастии своего министра к шахматам, дабы не ронять честь мундира. – Откуда Решетов взял, что Рыбак вышел на тропу войны? Удивительно, почему Решетов почти сразу попытался его прикончить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55