С вероятностью выше восьмидесяти процентов мог. Чего вы еще от меня хотите?
Пришлось уйти несолоно хлебавши.
– Нет, вы слышали? Восемьдесят пять процентов. Как это нужно понимать? По-моему, он над нами просто поиздевался. – Впрочем, в голосе Артура звучала уже явная неуверенность в собственной правоте.
– Расслабься, – порекомендовал Турецкий. – Хочешь получить сто и более процентов, дуй к Дыроколу на квартиру, а потом в морг, собери все, что на нем было или могло быть кожаного: куртки, кепки, перчатки, штаны. Нужно найти вещь, частички которой были под ногтями у Штайна.
– А эксперты опять скажут: восемьдесят пять процентов.
– Ну, восемьдесят пять и восемьдесят пять – это уже сто семьдесят, – похлопал его по плечу Турецкий.
– Теперь вы издеваетесь?
– Почему?
– Потому что у меня хоть и юридическое, но высшее образование, и я еще помню, что вероятности независимых событий нужно не складывать, а умножать.
– То есть? – Вот Турецкий-то был уверен, что не помнил этого совершенно.
– Экзамен устроили, – обиделся Артур, – ладно, ваше право. У нас есть два независимых события: отпечаток на пистолете и, скажем, куртка, найденная среди вещей Дырокола. Отпечаток и куртка подходят нам на восемьдесят пять процентов, значит, не подходят на пятнадцать. Возможные сочетания: другой человек в другой куртке, Дырокол в другой куртке, другой человек в куртке Дырокола, наконец, Дырокол в своей куртке. Другой человек в куртке Дырокола – ни в какие ворота. Исключаем. Остается один вариант, в котором Дырокол ни при чем: другой человек в другой куртке – 0,15 на 0,15 – будет чуть более двух процентов. Довольны?
– Ты не дуйся. Я, например, все эти премудрости давно и прочно забыл и теперь исключительно благодаря тебе, парень, вижу, что не зря. Поскольку, как ни крути, если ты куртку найдешь, значит, Дырокол и есть наш убийца, а это и без всякой математики понятно.
За считанные часы, проведенные в камере, в результате напряженной мозговой атаки Лось не смог придумать лучшей тактики поведения на допросе, чем полный и всеобъемлющий отказ.
– Не знаю я ничего. Стрелял, потому что по мне стреляли. Все в пределах необходимой самообороны.
– Значит, тебе и скрывать нечего, – сказал Турецкий. – Ты у нас пострадавший. Тогда давай по порядку, изложи, как все случилось.
– Ничего не помню, контузило меня, наверное, – предположил Лось.
– А до какого момента помнишь?
– А вообще ничего, как отрезало.
– Контузило сегодня в павильончике или вчера на стрелке? – невинно поинтересовался Турецкий.
– Какая стрелка, какой павильончик, не помню же я! Я вообще врача требую, у меня голова болит и в глазах двоится. – Лось демонстративно закатил глаза и, осторожно придерживая виски пальцами, издал жалобный стон, очевидно призванный символизировать жесточайшую мигрень.
– Могу предложить аспирин и сигарету, – усмехнулся «важняк».
Сигарету Лось взял, от аспирина отказался. Курил медленно, выпуская дым между колен в пол. Турецкий, привычный к таким ситуациям, терпеливо ждал.
– Помогло? – спросил он, когда Лось наконец закончил.
– Нет.
– Ладно, – согласился Турецкий, – оставим пока, этим пусть РУОП занимается, а у Генпрокуратуры есть все основания предъявить тебе обвинение в соучастии в убийстве гражданина Германии Штайна Гюнтера Отто. Что ты на это скажешь? Признаваться будем?
Лось настолько опешил, что даже забыл о контузии, при которой резкие движения противопоказаны.
– Какой Штайн? – подпрыгнул он вместе со стулом. – Пьяный я был. Ничего не видел, ничего не помню.
– Лосев, пребывание в состоянии алкогольного опьянения – это не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Так что рассказывай. И на отца-благодетеля своего Улыбабова не надейся, тут он за тебя не заступится, потому как убили вы с Дыроколом немца на его территории без его ведома, а по собственной глупости и непонятно ради чего.
– Да нет у вас ничего на меня, – неуверенно предположил Лось. – На понт взять хотите…
– Мы такими морально устаревшими методами не пользуемся, – вдохновенно соврал Турецкий. – Пистолет у Дырокола был?
– Был, но я-то тут при чем?
– А при том, Лосев, что этот пистолет засветился при убийстве Штайна и на нем твои и Дырокола пальчики. А поскольку Дырокол мертв, отвечать по всей строгости тебе придется. Одному.
– Не трогал я вашего немца, пьян же был, говорю вам. Я вообще от вас первого о нем и услышал. Мамой клянусь. – Будь на нем тельняшка, Лось бы рванул ее на груди для убедительности. Да вот беда, не было тельняшки.
– Смотри, заболеет мама от твоего вранья, – заботливо предупредил следователь.
– Не заболеет, умерла она давно. А пистолет я, может, и трогал, но про убийство ничего не знаю. Я в баре все время сидел, это кто угодно подтвердить может.
– Ты же пьян был, не помнишь ничего. А делов-то: пять минут – и готово. На лифте подскочили, забили немца насмерть – и обратно. Никто ничего и не заметил.
Лось дошел до бурного кипения:
– Да не ездил я ни на каком лифте! И не забивал никого! Точно вам говорю. – Он потянулся за новой сигаретой, но тут же отдернул руку – рука мелко дрожала.
– Вспомнил, значит? – Турецкий метнул ему пачку через стол.
– Вспомнил. Бывает у меня так: не помню, не помню, а потом – бац! Звук какой-нибудь услышу или запах и все до мелких деталей помню.
– А сейчас ты чего унюхал? «Кэмел», что ли? Знаешь, это ведь интересный научно-медицинский факт.
– Не знаю, но не убивал я.
– Ладно, давай свои мелкие детали.
– Сидели, пили, Дырокол все на толчок бегал.
– И долго отсутствовал?
– Когда минуты две, а когда десять. И когда немца этого замочили, его точно с нами не было.
– Сдается мне, Лосев, ты просто решил все свалить на мертвого товарища. Как-то это… неблагородно. Не по-нашему, не по-советски.
– Да не мог я.
– А Дырокол мог?
– Он, как его изуродовали совсем, двинулся, убить мог, если на него кто косо посмотрит. И на стороне он иногда это… подрабатывал.
– Объясни.
– Ну, проболтался раз по пьяни. Замочил кого-то для дяди – и пятьдесят штук в кармане, а у нас, мол, за такие деньги полгода вкалывать.
– Неплохо вы зарабатываете, – присвистнул Турецкий.
– Так ведь это… поделимся, – сразу нашелся Лось. – Мы это мигом, вы только сумму намекните.
– Зря ты это, Лосев, я взяток не беру, – признался Турецкий и мысленно в который уже раз в подобных ситуациях обозвал себя идиотом. – А вот ты ведешь себя неадекватно.
– Чего?
– Если чист и невиновен, зачем деньги предлагаешь?
Лось тут же пошел на попятную:
– У нас знаете как сейчас, все ведь берут. Вот я и подумал… А виноватый или нет, от этого только сумма зависит. А не срок.
– Кончай трепаться, философ, ты мне еще будешь рассказывать о расцвете взяточничества. Лучше быстро говори, на кого Дырокол работал.
– Не знаю, честно не знаю.
– Давай вместе думать, – предложил Турецкий. – На кого-нибудь из ваших соседей-конкурентов?
– Нет, если бы босс узнал, не простил бы. Не надумаем мы ничего, Дырокол же не просто так хрен с бугра был, он чемпионаты по дзюдо выигрывал, многих людей знал, связи остались. А я этого ничего не знаю.
– Ладно, Лосев, давай для окончательного закрепления взаимного доверия расскажи мне теперь все, что было на стрелке, и разойдемся.
– Как – разойдемся?
– Ногами. Будешь хорошо себя вести, по делу Штайна пойдешь свидетелем.
Лось согласно закивал:
– Ну приехали. Там потом Рыбак подъехал с этим журналистом, я его не знаю…
– А Рыбака знаешь?
– Ну «Буревестник» же – наш клуб, знаю, само собой. Резо с ними говорил, они отошли от машины и о чем говорили – не слышно было. Потом подъехали домодедовцы. И из машины скосили этого журналиста – он чуть в сторонке стоял. И развернулись вроде как уезжать, а тут наши вступили. Вот так.
– Ты уверен, что они стреляли именно в журналиста? Может, в Резо или в Рыбака?
– Не знаю. Я видел, что первым упал журналист, а в кого они метили, сам черт не разберет, там сразу такое началось.
Узнать, какой информацией собирался поделиться Волков, судя по всему, не придется, но не мешало бы определиться, хотя бы по какому поводу была информация. Насчет Катаняна или Рыбака? По глупой случайности или подчиняясь чьему-то коварному замыслу, мы постоянно отстаем на один шаг, думал Турецкий. Только на один, но этого достаточно, чтобы вместо живых преступников или свидетелей пристегивать к делу только их молчаливые и хладные трупы.
И «важняк» дал себе торжественное обещание, что убийцу Катаняна он возьмет живьем, чего бы это ни стоило. Если, конечно, Катаняна убил не тот же Дырокол. Но почему Дырокол, при чем тут вообще Дырокол и Катанян, это же два разных дела?
Разных– то разных, но только они почему-то постоянно пересекаются.
Но если отвлечься от Катаняна и проанализировать треугольник Волков – Рыбак – Резо, то можно построить довольно любопытную версию. Предположим, Рыбак идет к домодедовцам и просит содействия в выколачивании денег из измайловцев. Глупо, конечно, но, возможно, другого выхода у него не было. Домодедовцы слегка припозднились и… Какого черта они начали стрелять, если их пригласили в качестве посредников?! Или, скажем, Рыбак обращается к Волкову и просит подстраховать его на стрелке с Резо. И уже Волков подключает домодедовцев. Тоже глупость. Или домодедовцы оказались там по своим делам, и Волков с Рыбаком вляпались в обычную междоусобную войну. Правда, ни одна из этих версий не соответствует рассказу Лося. Но он мог недопонять чего-то или просто соврать. Убивали, мол, журналиста, а мы ни при чем, всего лишь рядом стояли, «Cтиморол» без сахара жевали. От кариеса очень пользительно.
Алехина (Пухлого) Турецкий допрашивать не стал.
Пухлый настолько повредил лицо, что не мог говорить. Противную сторону уже до него допросили руоповцы. Оставшиеся в живых домодедовцы в один голос твердили, что никаких разборок не было, оба случая со стрельбой явились для них полной неожиданностью, в первом – они просто проезжали мимо, а измайловцы по собственной инициативе открыли огонь, а в павильончике и подавно было чистейшей воды нападение на них «практически безоружных» и мирно пьющих пиво.
Тем временем Грязнов, проверявший причину перестрелки по своим каналам, прислал факс:
"Из проверенных источников стало известно, что измайловцы и домодедовцы вчера съехались на стрелку. Представительство было на самом высшем уровне. Типа встреча в верхах. Прошла в деловой, конструктивной обстановке. Постановили войну прекратить, и домодедовцы, как зачинщики, выложили компенсацию. Конкретная сумма источником не выяснена. Прозвучали взаимные извинения. Причиной конфликта оказался Волков, который опорочил честное имя домодедовской группировки в печати и на телевидении, за что и был приговорен к расстрелу из «калашей». Только по случайности в момент казни рядом оказались измайловцы, которые безвинно пострадали.
Понял, в натуре, что к чему?
Остаюсь вечно твой кореш
Грязнов".
– Старый извращенец, – беззлобно ругнулся Турецкий. Наверняка полчаса сидел колотил одним пальцем, вместо того чтобы просто позвонить.
Но не пропадать же бумажке – обрезал аккуратно дурацкое «понял» вместе с подписью и готов уже был подшить в дело, но задумался. А откуда, собственно, такая информация у «важняка» Турецкого? Хм… Да от верблюда. И на обратной стороне написал своей рукой: "Источник – осведомитель МУРа Белый. Почему Белый? А почему бы и нет? Не «Доцентом» же его называть. Сведения есть, и раз Слава им поверил, значит, источник надежный. Турецкий еще с минуту подумал, к какому же именно делу подшить документ, и выбрал штайновское. Нет, определенно пора их объединять, чтобы хотя бы не путаться.
А Лось– то, мерзавец, оказался прав, стреляли в Волкова…
Телефон нервно звякнул.
– Сан Борисыч, куртка Дырокола подходит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Пришлось уйти несолоно хлебавши.
– Нет, вы слышали? Восемьдесят пять процентов. Как это нужно понимать? По-моему, он над нами просто поиздевался. – Впрочем, в голосе Артура звучала уже явная неуверенность в собственной правоте.
– Расслабься, – порекомендовал Турецкий. – Хочешь получить сто и более процентов, дуй к Дыроколу на квартиру, а потом в морг, собери все, что на нем было или могло быть кожаного: куртки, кепки, перчатки, штаны. Нужно найти вещь, частички которой были под ногтями у Штайна.
– А эксперты опять скажут: восемьдесят пять процентов.
– Ну, восемьдесят пять и восемьдесят пять – это уже сто семьдесят, – похлопал его по плечу Турецкий.
– Теперь вы издеваетесь?
– Почему?
– Потому что у меня хоть и юридическое, но высшее образование, и я еще помню, что вероятности независимых событий нужно не складывать, а умножать.
– То есть? – Вот Турецкий-то был уверен, что не помнил этого совершенно.
– Экзамен устроили, – обиделся Артур, – ладно, ваше право. У нас есть два независимых события: отпечаток на пистолете и, скажем, куртка, найденная среди вещей Дырокола. Отпечаток и куртка подходят нам на восемьдесят пять процентов, значит, не подходят на пятнадцать. Возможные сочетания: другой человек в другой куртке, Дырокол в другой куртке, другой человек в куртке Дырокола, наконец, Дырокол в своей куртке. Другой человек в куртке Дырокола – ни в какие ворота. Исключаем. Остается один вариант, в котором Дырокол ни при чем: другой человек в другой куртке – 0,15 на 0,15 – будет чуть более двух процентов. Довольны?
– Ты не дуйся. Я, например, все эти премудрости давно и прочно забыл и теперь исключительно благодаря тебе, парень, вижу, что не зря. Поскольку, как ни крути, если ты куртку найдешь, значит, Дырокол и есть наш убийца, а это и без всякой математики понятно.
За считанные часы, проведенные в камере, в результате напряженной мозговой атаки Лось не смог придумать лучшей тактики поведения на допросе, чем полный и всеобъемлющий отказ.
– Не знаю я ничего. Стрелял, потому что по мне стреляли. Все в пределах необходимой самообороны.
– Значит, тебе и скрывать нечего, – сказал Турецкий. – Ты у нас пострадавший. Тогда давай по порядку, изложи, как все случилось.
– Ничего не помню, контузило меня, наверное, – предположил Лось.
– А до какого момента помнишь?
– А вообще ничего, как отрезало.
– Контузило сегодня в павильончике или вчера на стрелке? – невинно поинтересовался Турецкий.
– Какая стрелка, какой павильончик, не помню же я! Я вообще врача требую, у меня голова болит и в глазах двоится. – Лось демонстративно закатил глаза и, осторожно придерживая виски пальцами, издал жалобный стон, очевидно призванный символизировать жесточайшую мигрень.
– Могу предложить аспирин и сигарету, – усмехнулся «важняк».
Сигарету Лось взял, от аспирина отказался. Курил медленно, выпуская дым между колен в пол. Турецкий, привычный к таким ситуациям, терпеливо ждал.
– Помогло? – спросил он, когда Лось наконец закончил.
– Нет.
– Ладно, – согласился Турецкий, – оставим пока, этим пусть РУОП занимается, а у Генпрокуратуры есть все основания предъявить тебе обвинение в соучастии в убийстве гражданина Германии Штайна Гюнтера Отто. Что ты на это скажешь? Признаваться будем?
Лось настолько опешил, что даже забыл о контузии, при которой резкие движения противопоказаны.
– Какой Штайн? – подпрыгнул он вместе со стулом. – Пьяный я был. Ничего не видел, ничего не помню.
– Лосев, пребывание в состоянии алкогольного опьянения – это не смягчающее, а отягчающее обстоятельство. Так что рассказывай. И на отца-благодетеля своего Улыбабова не надейся, тут он за тебя не заступится, потому как убили вы с Дыроколом немца на его территории без его ведома, а по собственной глупости и непонятно ради чего.
– Да нет у вас ничего на меня, – неуверенно предположил Лось. – На понт взять хотите…
– Мы такими морально устаревшими методами не пользуемся, – вдохновенно соврал Турецкий. – Пистолет у Дырокола был?
– Был, но я-то тут при чем?
– А при том, Лосев, что этот пистолет засветился при убийстве Штайна и на нем твои и Дырокола пальчики. А поскольку Дырокол мертв, отвечать по всей строгости тебе придется. Одному.
– Не трогал я вашего немца, пьян же был, говорю вам. Я вообще от вас первого о нем и услышал. Мамой клянусь. – Будь на нем тельняшка, Лось бы рванул ее на груди для убедительности. Да вот беда, не было тельняшки.
– Смотри, заболеет мама от твоего вранья, – заботливо предупредил следователь.
– Не заболеет, умерла она давно. А пистолет я, может, и трогал, но про убийство ничего не знаю. Я в баре все время сидел, это кто угодно подтвердить может.
– Ты же пьян был, не помнишь ничего. А делов-то: пять минут – и готово. На лифте подскочили, забили немца насмерть – и обратно. Никто ничего и не заметил.
Лось дошел до бурного кипения:
– Да не ездил я ни на каком лифте! И не забивал никого! Точно вам говорю. – Он потянулся за новой сигаретой, но тут же отдернул руку – рука мелко дрожала.
– Вспомнил, значит? – Турецкий метнул ему пачку через стол.
– Вспомнил. Бывает у меня так: не помню, не помню, а потом – бац! Звук какой-нибудь услышу или запах и все до мелких деталей помню.
– А сейчас ты чего унюхал? «Кэмел», что ли? Знаешь, это ведь интересный научно-медицинский факт.
– Не знаю, но не убивал я.
– Ладно, давай свои мелкие детали.
– Сидели, пили, Дырокол все на толчок бегал.
– И долго отсутствовал?
– Когда минуты две, а когда десять. И когда немца этого замочили, его точно с нами не было.
– Сдается мне, Лосев, ты просто решил все свалить на мертвого товарища. Как-то это… неблагородно. Не по-нашему, не по-советски.
– Да не мог я.
– А Дырокол мог?
– Он, как его изуродовали совсем, двинулся, убить мог, если на него кто косо посмотрит. И на стороне он иногда это… подрабатывал.
– Объясни.
– Ну, проболтался раз по пьяни. Замочил кого-то для дяди – и пятьдесят штук в кармане, а у нас, мол, за такие деньги полгода вкалывать.
– Неплохо вы зарабатываете, – присвистнул Турецкий.
– Так ведь это… поделимся, – сразу нашелся Лось. – Мы это мигом, вы только сумму намекните.
– Зря ты это, Лосев, я взяток не беру, – признался Турецкий и мысленно в который уже раз в подобных ситуациях обозвал себя идиотом. – А вот ты ведешь себя неадекватно.
– Чего?
– Если чист и невиновен, зачем деньги предлагаешь?
Лось тут же пошел на попятную:
– У нас знаете как сейчас, все ведь берут. Вот я и подумал… А виноватый или нет, от этого только сумма зависит. А не срок.
– Кончай трепаться, философ, ты мне еще будешь рассказывать о расцвете взяточничества. Лучше быстро говори, на кого Дырокол работал.
– Не знаю, честно не знаю.
– Давай вместе думать, – предложил Турецкий. – На кого-нибудь из ваших соседей-конкурентов?
– Нет, если бы босс узнал, не простил бы. Не надумаем мы ничего, Дырокол же не просто так хрен с бугра был, он чемпионаты по дзюдо выигрывал, многих людей знал, связи остались. А я этого ничего не знаю.
– Ладно, Лосев, давай для окончательного закрепления взаимного доверия расскажи мне теперь все, что было на стрелке, и разойдемся.
– Как – разойдемся?
– Ногами. Будешь хорошо себя вести, по делу Штайна пойдешь свидетелем.
Лось согласно закивал:
– Ну приехали. Там потом Рыбак подъехал с этим журналистом, я его не знаю…
– А Рыбака знаешь?
– Ну «Буревестник» же – наш клуб, знаю, само собой. Резо с ними говорил, они отошли от машины и о чем говорили – не слышно было. Потом подъехали домодедовцы. И из машины скосили этого журналиста – он чуть в сторонке стоял. И развернулись вроде как уезжать, а тут наши вступили. Вот так.
– Ты уверен, что они стреляли именно в журналиста? Может, в Резо или в Рыбака?
– Не знаю. Я видел, что первым упал журналист, а в кого они метили, сам черт не разберет, там сразу такое началось.
Узнать, какой информацией собирался поделиться Волков, судя по всему, не придется, но не мешало бы определиться, хотя бы по какому поводу была информация. Насчет Катаняна или Рыбака? По глупой случайности или подчиняясь чьему-то коварному замыслу, мы постоянно отстаем на один шаг, думал Турецкий. Только на один, но этого достаточно, чтобы вместо живых преступников или свидетелей пристегивать к делу только их молчаливые и хладные трупы.
И «важняк» дал себе торжественное обещание, что убийцу Катаняна он возьмет живьем, чего бы это ни стоило. Если, конечно, Катаняна убил не тот же Дырокол. Но почему Дырокол, при чем тут вообще Дырокол и Катанян, это же два разных дела?
Разных– то разных, но только они почему-то постоянно пересекаются.
Но если отвлечься от Катаняна и проанализировать треугольник Волков – Рыбак – Резо, то можно построить довольно любопытную версию. Предположим, Рыбак идет к домодедовцам и просит содействия в выколачивании денег из измайловцев. Глупо, конечно, но, возможно, другого выхода у него не было. Домодедовцы слегка припозднились и… Какого черта они начали стрелять, если их пригласили в качестве посредников?! Или, скажем, Рыбак обращается к Волкову и просит подстраховать его на стрелке с Резо. И уже Волков подключает домодедовцев. Тоже глупость. Или домодедовцы оказались там по своим делам, и Волков с Рыбаком вляпались в обычную междоусобную войну. Правда, ни одна из этих версий не соответствует рассказу Лося. Но он мог недопонять чего-то или просто соврать. Убивали, мол, журналиста, а мы ни при чем, всего лишь рядом стояли, «Cтиморол» без сахара жевали. От кариеса очень пользительно.
Алехина (Пухлого) Турецкий допрашивать не стал.
Пухлый настолько повредил лицо, что не мог говорить. Противную сторону уже до него допросили руоповцы. Оставшиеся в живых домодедовцы в один голос твердили, что никаких разборок не было, оба случая со стрельбой явились для них полной неожиданностью, в первом – они просто проезжали мимо, а измайловцы по собственной инициативе открыли огонь, а в павильончике и подавно было чистейшей воды нападение на них «практически безоружных» и мирно пьющих пиво.
Тем временем Грязнов, проверявший причину перестрелки по своим каналам, прислал факс:
"Из проверенных источников стало известно, что измайловцы и домодедовцы вчера съехались на стрелку. Представительство было на самом высшем уровне. Типа встреча в верхах. Прошла в деловой, конструктивной обстановке. Постановили войну прекратить, и домодедовцы, как зачинщики, выложили компенсацию. Конкретная сумма источником не выяснена. Прозвучали взаимные извинения. Причиной конфликта оказался Волков, который опорочил честное имя домодедовской группировки в печати и на телевидении, за что и был приговорен к расстрелу из «калашей». Только по случайности в момент казни рядом оказались измайловцы, которые безвинно пострадали.
Понял, в натуре, что к чему?
Остаюсь вечно твой кореш
Грязнов".
– Старый извращенец, – беззлобно ругнулся Турецкий. Наверняка полчаса сидел колотил одним пальцем, вместо того чтобы просто позвонить.
Но не пропадать же бумажке – обрезал аккуратно дурацкое «понял» вместе с подписью и готов уже был подшить в дело, но задумался. А откуда, собственно, такая информация у «важняка» Турецкого? Хм… Да от верблюда. И на обратной стороне написал своей рукой: "Источник – осведомитель МУРа Белый. Почему Белый? А почему бы и нет? Не «Доцентом» же его называть. Сведения есть, и раз Слава им поверил, значит, источник надежный. Турецкий еще с минуту подумал, к какому же именно делу подшить документ, и выбрал штайновское. Нет, определенно пора их объединять, чтобы хотя бы не путаться.
А Лось– то, мерзавец, оказался прав, стреляли в Волкова…
Телефон нервно звякнул.
– Сан Борисыч, куртка Дырокола подходит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55