– Продолжайте, пожалуйста, гражданин следователь. У вас эта хреновина, извините, очень складно получается, – сказал тот вежливо, но с чувством превосходства.
– Объясняю для особо непонятливых. – Турецкий деланно вздохнул. – Я вам предложил задуматься над двумя вопросами. А ответ на них один: единственный и неповторимый свидетель по вашему делу – главный инженер Парфенов, но он, увы, засвидетельствовать уже ничего не может. Загорает в морге, патологоанатом ковыряется у него в кишках…
– И что теперь я? – спросил Леонов, явно не зная, как ему реагировать.
– У вас есть опять-таки два выхода. Если вы человек рисковый – еще раз скажете, что вы, мол, ни сном ни духом, для убедительности. Потом даете подписку о невыезде и можете отправляться домой. Если же вы человек разумный, то, возможно…
– То я должен сам на себя накапать, потому что больше некому? И отправиться в тайгу снег убирать? Зато совесть моя будет чиста? Спасибо большое за эту хреновину, но уж извините!
– За умышленную поломку самолета, по приказу прямого начальника, повлекшую всего-навсего задержку вылета, тайга вам не светит, – с расстановкой, как первокласснику, принялся объяснять Леонову Турецкий. – Максимум, при наихудших раскладах, увольнение по собственному желанию. Даже личное дело вам не испортят.
– Я могу сделать заявление не для протокола?
– Можете. О погоде.
– Да, о погоде… в том месте, где стоял самолет. Не для протокола. И не в кабинете.
Сколько Турецкий ни настаивал, Леонов официальные показания давать отказывался. Пришлось согласиться на «заявление не для протокола», в конце концов – тоже результат, если бы не липа о гибели главного инженера, из него и слова не удалось бы вытянуть.
– Парфенов, ну главный то есть, – сразу же начал Леонов, как только они вышли из кабинета в предбанник, – пообещал тысячу баксов, говорит: рейс, мол, надо задержать. Такая вот хреновина.
– Почему, он не объяснял?
– Нет.
Турецкий отвел Леонова в свою традиционную кафешку в нескольких десятках метров от Генпрокуратуры. И когда они усаживались за столик, подумал, что здесь уже давно можно было бы установить персональную прослушку его самого, Турецкого А. Б. Ведь сколько тут важных разговоров велось, это же подумать страшно. Уж, во всяком случае, побольше, чем в самой Генпрокуратуре – наверняка.
– А когда вы узнали, что в самолете футболисты, игроки сборной?
– Гражданин следователь! Я футболом не интересуюсь. Двадцать два остолопа гоняют один мяч…
Турецкий вспомнил свою жену.
– То есть изначально вы об этом не знали.
– Нет, на следующий день все стали болтать, но я же вам говорю, мне этот футбол по барабану.
– Парфенов объяснил вам подробно, что и как вы должны были делать?
– Да.
– Повторите его слова в точности.
Леонов напрягся, как штангист перед рекордным весом, похоже, в общении с коллегами он обходился преимущественно «хреновинами».
– Деньги вам Парфенов отдал?
– В тот же день.
– А зачем он всю эту кашу заварил, конечно, так и не сказал?
Леонов пожал плечами.
– У Парфенова была необходимость в сообщниках? Кроме вас, разумеется.
– Нет. То есть, может быть, кто-то что-то и знал. Не обязательно. Раз началась такая катавасия, самолет не поднялся бы, пока он не дал бы добро.
– Можете еще что-нибудь добавить?
– Честное слово! – взмолился авиамеханик. – Всю хреновину уже из меня вытянули! Ничего больше не знаю!
– Тогда свободны, – с облегчением выдохнул Турецкий. Потрошение Леонова было ему крайне неприятно. – О нашем разговоре – никому. Особенно о гибели Парфенова! Завтра на работу категорически не выходите, справку я вам подпишу. Никому не звонить. Или предпочитаете пожить два дня, пересидеть в одиночке?
– Нет уж, спасибо! Только не забудьте, что официально я от всего откажусь.
То– то, сукин сын, послезавтра удивится, мстительно подумал Турецкий, глядя Леонову вслед.
РЫБАК
Рыбак думал, что этот принципиальный дурак сдаст его не задумываясь. Ему на глаза попадаться было нельзя, что же теперь делать…
Решетов орал и матерился. Пришлось его связать. Рыбак рассчитывал, что хозяин дачи все-таки сейчас утихомирится и тогда можно будет ему внятно объяснить, что он в его доме просто незваный гость, но скоро уйдет и…
Решетов изловчился и пнул его ногой в колено. Это было больно.
Рыбак вспомнил, как, выходя из Аникор-банка, он выбросил остатки скотча, будучи уверенным, что больше не пригодится, и криво усмехнулся. Опять все сначала.
– Не заставляй меня ломать тебе ноги, – просто сказал Рыбак и увидел в глазах Решетова ужас и бешенство одновременно.
– Ах ты сука! – успел сказать Решетов перед тем, как Рыбак залепил ему рот. – Думаешь, подстрахуешься?!
И тут он понял. Страховка! Страховка Марины…
ТУРЕЦКИЙ
На такой кривой козе, как неофициальные сведения Леонова, к Парфенову не подъедешь, мыслил Турецкий, перечитывая показания Бойко и в очередной раз ловя себя на том, что просто скользит взглядом по бумаге. Его надо отработать на предмет связей с Президентом Коми. И не факт еще, что они общались лично, возможно, был посредник. Лучше, конечно, Парфенова спровоцировать на контакт с Кирсановым. Спрашивается: как?
Можно отрядить к Кирсанову Бойко, он же сам хотел. Турецкий отложил бумаги и стал кружить по кабинету. Пусть скажет: так, мол, и так, он подслушал, как главный инженер разговаривал с Леоновым, а потом Леонов протрепался про тысячу баксов.
Рискованно. За Кирсановым нельзя наблюдать постоянно. Мало ли что он способен предпринять. Оставим на крайний случай. Можно с той же историей отправить Бойко к Парфенову. Тот обязан как-то прореагировать.
Бойко все еще сидел в кабинете Сикорского и активно клевал носом. Артур поил его кофе, взятым у Турецкого.
– Послушайте, Бойко! – Турецкий бесцеремонно подергал его за плечо.
– А?
– Вы должны помочь следствию. Я дам вам парабеллум…
Бойко с классикой знаком не был, но в соответствии с фамилией очень живо отказался.
Авиамеханика радиофицировали. Турецкий, чувствуя себя в аэропорту персоной нон грата, внутрь не пошел, светиться было совсем ни к чему. Сидел в машине и слушал вместе с Сикорским и специалистом-связистом. Слышимость была прекрасной: Бойко непрерывно шепотом матерился – очевидно, подбадривал себя.
– Он что, в школе не учился? – возмутился Артур. – Материться человек как следует не умеет, заладил одно и то же…
– Сейчас, – успокоил Артура Турецкий, – Парфенов преподаст ему урок.
«Здравствуйте», – прозвучал в наушниках робкий голос Бойко.
– И этот матерый человечище решил на Кирсанова наехать?! – снова возмутился Сикорский.
– Ша! – Турецкий приложил палец к губам. – Момент истины.
Бойко, запинаясь, изложил Парфенову суть своих притязаний.
«Да пошел ты к…» – Главный инженер не обманул ожиданий Турецкого. Великим и могучим он владел в совершенстве.
Бойко попытался настаивать, но Парфенов, судя по грохоту, выставил его за дверь.
– Что будем делать, Александр Борисович? К делу это не пришьешь. Может, он что-то заподозрил? – занервничал Сикорский.
– Пусть еще раз сходит! – Турецкий был зол как сто чертей. Не мог Парфенов просто так вытолкать Бойко в шею. Неужели вправду унюхал ловушку? Бред, бред и еще раз бред! И дерьмо. – Сейчас я ему краткий курс театрального мастерства преподам. Будем продолжать! Пока он этого долбаного главного инженера не наколет или тот его не покалечит.
– Какое у вас расписание? – спросил связист, демонстративно обращаясь к младшему по званию Артуру, выказав таким образом презрение к Турецкому.
– Потолкается в вестибюле и минут через двадцать выйдет на улицу, к ларьку, купит сигарет. Мы должны проверить, есть ли хвост. Дальше – по обстоятельствам.
– Он что, не на работе?
– Сейчас не его смена.
В условленный срок Бойко появился у выхода из здания аэровокзала. Шагал не оглядываясь, на лице улыбка триумфатора. Турецкий ничего не сказал.
– Слежки нет, – отрапортовал Сикорский.
Возле ларька к Бойко шмыгнул какой-то беспризорник, возникший буквально из ниоткуда, сунул в руки бумажный сверток и исчез в никуда. Турецкий с Артуром и моргнуть не успели. Бойко застыл с выражением полного недоумения, победную улыбку смыло без следа. Турецкому это понравилось. Хоть какое-то утешение.
В бумаге помещались пятьсот «зеленых» и записка, написанная простым карандашом – аккуратными печатными буквами, по клеточкам. «Еще раз сунешься – заказывай панихиду».
Артур, оперируя двумя носовыми платками, разгладил газету, в которую было завернуто послание.
– «Московский комсомолец». Вчерашний номер. – Он понюхал. – Будете смеяться, но в нее рыбу заворачивали.
Ко встрече с Кирсановым готовились более тщательно. Поскольку импровизатор из Бойко вышел никакой, Турецкий проработал с ним порядка двадцати сценариев, что говорить и что делать, на случай, если… Проработал бы и сто, но Бойко начал путаться и подглядывать в шпаргалку – без нее ни бе ни ме. Пришлось ограничиться наиболее вероятными – разумеется, с точки зрения Турецкого, а не Кирсанова.
К гостинице «Россия» подъехали загодя, примерно за час до предполагаемого появления объекта "К". Бойко сидел белый как мел. Видно было, что он отчаянно трусит и с удовольствием отказался бы от всей этой затеи, но следователей боится еще больше.
«Едут, – доложил Денис, осуществлявший внешнее наблюдение. – Будут через пять минут».
– Пошел, – Турецкий подтолкнул Бойко к выходу. – Встретишь его в холле, когда он распустит своих волкодавов, как договаривались. Ничего не забыл?
Бойко не ответил и на нетвердых ногах побрел ко входу.
– Облажается как пить дать, – без видимого сожаления заметил Артур.
Турецкий надел наушники. Слышимость опять была на высшем уровне, только Бойко на сей раз помалкивал.
«Здравствуйте, Михаил Юрьевич! – Турецкий с Артуром переглянулись: есть контакт. – Я с вами пытался побеседовать по телефону, но вы уклонились».
«Когда? По какому вопросу?»
«По вопросу задержки рейса Москва – Мюнхен двенадцатого числа. Вы проявили себя человеком щедрым, но почему-то забыли меня. А я был свидетелем всех этих манипуляций и имею полное право на свою долю. Я так полагаю. Не хочу с вами торговаться, поэтому предлагаю поступить так: я рассказываю все, что знаю, а вы назначаете цену за то, чтобы стать эксклюзивным обладателем моей информации».
– Строчит как по бумажке, артист хренов, – тихо выругался Турецкий. – Хоть бы паузы делал.
Пауза продлилась не меньше минуты. Артур нервно елозил, Турецкий успел выкурить сигарету.
«Теперь вспомнил, – сказал вдруг Кирсанов достаточно дружелюбно. – Вы работаете в Шереметьеве-2. По-моему, я недвусмысленно дал понять…»
«Я человек не слишком нуждающийся, но очень злопамятный. – Бойко наконец посетило вдохновение. – Один следователь с таким длинным носом, знаете, из Генпрокуратуры о-о-чень вами интересовался. Если мы не договоримся, я свою историю поведаю ему. Может, он за нее ухватится?»
«Вот и замечательно. Советую вам именно так и поступить. В самое ближайшее время. Пригласить охрану или сами найдете дорогу к выходу?»
– Блефует? Как вы считаете, Александр Борисович? – спросил Артур.
– Скажи Бойко спасибо и пусть катится на все четыре стороны. Родина его не забудет. И достаточно на сегодня. Сворачиваемся. А что, разве у меня действительно длинный нос?
Турецкий с Денисом Грязновым просидели всю ночь, прослушивая Кирсанова. Он неплохо поужинал, потом взялся за телефон. Звонил исключительно в родной Сыктывкар, отдавал ценные руководящие указания, реакции на разговор с Бойко – никакой.
– Может, почуял подставу? – Денис вежливо разбудил Турецкого, который начал понемногу проваливаться в забытье. – Как это обыкновенный работяга пробрался к нему в гостиницу «Россия»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55